Правда и ложь о "расказачивании" казаков. Часть-6. (ответ Васисуалию Лох... Ерёмину)

1 1126

Упорно сопротивлялось мятежу неказачье большинство населения Дона и самый многочисленный его отряд — иногородние (более 1 200 тыс. человек), в основном поддерживавшие Советскую власть. Это подтвердили в своих мемуарах атаман Краснов и генерал Деникин. С этим своим внутренним врагом режим Краснова находился в постоянной конфронтации, то скрытой, то открытой. Корень не остывающей вражды между иногородними и белоказаками лежал в несправедливом распределении между ними донской земли. Свое право на равное с казаками наделение землей иногородние крестьяне заявили во весь голос еще до Октябрьской революции, в мае 1917 года, на областном крестьянском съезде. В резолюции по земельному вопросу съезд постановил: «Земля, как воздух и человек, ничья, является созданием матери-природы и лишь в силу неправильно сложившихся исторических условий она захвачена отдельными лицами и группами, что противно нравственному чувству и сознанию трудового народа... Поэтому съезд постановил, что все земли, включая и казачьи надельные, должны войти в областную часть общенародного земельного фонда, право пользования которым распространяется на всех граждан государства — на казаков, крестьян и иногородних безразлично» (Филипп Миронов. Документы.., с. 8).

На этот крик обездоленных о восстановлении справедливости атаман Краснов, как уже указывалось нами, отвечал с крайним раздражением: «На Дону хозяева только мы, только мы одни... казаки». Эти слова, сказанные во всеуслышание с трибуны Большого войскового круга, отозвались своей несправедливостью в сердцах иногородних. Тем самым Краснов и его вандейцы поставили иногороднее население Дона в лагерь своих врагов. Такая эгоистическая политика верхов казачества естественно привела к плачевным для них результатам. Об этом вынужден был признаться сам Краснов: «Дон раскололся в это время на два лагеря — казаки и крестьяне. Крестьяне за малым исключением были большевиками. Там, где были крестьянские слободы, восстания против казаков не утихали. Весь север Войска Донского, где крестьяне преобладали над казаками, Таганрогский округ, слободы Орловка и Мартыновка 1-го Донского округа, города Ростов и Таганрог, слобода Батайск были залиты казачьей кровью в борьбе с крестьянами и рабочими. Попытки ставить крестьян в ряды донских полков кончались катастрофой. Крестьяне изменяли казакам, уходили к большевикам и насильно, на муки и смерть, уводили с собою донских офицеров» (Дон и Добровольческая армия.., с. 54). Атаман обронил слезу сострадания в адрес своих преторианцев, но лукаво умолчал о жертвах рабочих и крестьян, потери которых были в 10 раз больше, чем у красновских карателей.

Особенно жестокий характер режима Краснова по отношению к иногороднему населению Дона подчеркнул даже генерал Деникин, союзник белоказаков в войне против Советской России. Он-то знал о положении дел в «царстве» Краснова не понаслышке. «В массе иногороднего населения, — вспоминал Деникин, — большевизм был далеко еще не изжит и только притаился перед силой... По всему краю, как отклик перенесенных бедствий, вспыхнуло чувство мести к большевикам, которыми казаки искренне считали всех иногородних — крестьян и рабочих. Оно проявлялось не только в некультурной массе казачества произволом и дикими самосудами.., но и в политике управления внутренних дел, в практике администрации, в работе полиции, знаменитых карательных отрядов Икаева и Судиковского, «наводивших ужас и панику на население», в деятельности «Суда защиты Дона» и полевых судов» (Деникин А.И.Очерки русской смуты, т. 3.., с. 65).

Деникинскую характеристику режима Краснова, как репрессивного и террористического, подтвердил в слегка смягченном виде председатель Большого войскового круга Дона кадет В.А.Харламов. От имени комиссии законодательных предположений Круга он заявил: «В совместном заседании правительства мы указывали на то, что преследование отдельных лиц по обвинению в большевизме переходило часто в политическую или личную месть, что деятельность карательных отрядов Икаева и Судиковского наводит ужас и панику на население, что печать придушена, что административные посты заменяются часто без разбора, нередко жандармами и полицейскими. Все это не сплачивает население вокруг правительства, но окружает власть атмосферой враждебности и отчуждения ... и на не вызываемое обстоятельствами пользование осадным положением, мы полагали, что необходимость в последнем может ощущаться только в прифронтовой полосе, где выявлена симпатия к большевизму» (Донские ведомости, 6(19) февраля 1919 г.). Такая негативная оценка режима Краснова была высказана как итог его деятельности уже после отставки с поста атамана.

По тылам «царства» Краснова рыскали его карательные отряды. Ростов был терроризирован карательным отрядом войскового старшины Икаева. Градоначальство было буквально завалено жалобами на беззакония, творившиеся чинами этого отряда. Градоначальник полковник Греков, который, по характеристике Деникина, был анекдотической личностью, вынужден был издать приказ, в котором признал: «Много было жалоб на разные незаконные действия чинов отряда войскового старшины Икаева, все жалобы разобраны, виновные наказаны, мною приняты меры, чтобы незаконные действия не повторились бы. Широко оповещаю: никакие вымогательства чинами отряда недопустимы, никакие обыски без моего ордера этими чинами недопустимы» (Приазовский край, 9(22) декабря 1918 г.).

Выведенный из равновесия бесчинствами икаевских стражей порядка, ростовский градоначальник в другом приказе укорял Икаева: «Надоели мне жалобы на вас, надоели мне сплетни, надоели и слухи о том, что вы грабитель, а я ваш соучастник» (Вечернее время, г. Ростов-на-Дону, 3 января 1919 г.). При всем этом градоначальник оставил Икаева в должности начальника отряда и лишь отстранил его от должности председателя военно-полевого суда при градоначальнике, как отпетого грабителя.

На почве повальных реквизиций продовольствия и разного имущества, а также нескончаемых свирепых мобилизаций между иногородним и местным крестьянством, с одной стороны, и режимом Краснова, с другой стороны, скрытая борьба взрывалась открытым противостоянием. Атаман подтверждал это: «Там, где были крестьянские слободы, восстания против казаков не утихали». Выше говорилось о восстании крестьян слободы Степановка и других селений Таганрогского округа, ряда сел во главе со слободой Федоровка того же округа, объединявших население в 50 тыс. человек и выставивших отряд повстанцев общей численностью до 3 тыс. человек, о нескончаемом противоборстве с казаками крестьян севера Донской области, где они преобладали над казаками (см.: Очерки истории партийных организаций Дона / 2-е изд. — Ростов-на-Дону, 1973, с. 484).

Казачьи верхи во главе с атаманом Красновым хорошо понимали опасность противостояния иногородних и коренных крестьян зажиточному казачеству Дона. Ведь крестьяне области составляли большинство ее населения и в силу бесправного положения аккумулировали в себе большой протестный потенциал, угрожавший режиму. Вандейцы Краснова сознавали эту опасность и стремились ее устранить, но прибегали к негодным средствам. Еще в мае 1918 года на «Круге спасения Дона» они приняли постановление о принятии в казачье сословие иногородних, поддерживавших мятеж белоказаков. Но таких лиц оказалось очень мало. Когда была объявлена запись в казачье сословие иногородних за активное участие в борьбе с Советской властью, то с мая 1918 года по 15 января 1919-го, по сведениям Отдела внутренних дел, таких лиц записалось всего 1 068 человек, в том числе 114 офицеров, при общей численности иногороднего населения свыше 1 200 тыс. человек (см.: Отчет о работе Отдела внутренних дел Всевеликого войска Донского за время между 1-й и 2-й сессиями Круга.., с. 36). Эти цифры подтверждают, что иногородние проигнорировали призывы властей вступать в казачье сословие, не доверяя заверениям вандейцев. Наряду с этим шел процесс выселения иногородних, как и красных казаков, из области за активное противодействие мятежу. К началу октября 1918 года в Отдел внутренних дел поступило около 300 приговоров на выселение иногородних из области (см.: Приазовский край, 20 сентября (3 октября) 1918 г.).

Заманиванием иногородних вступать в казачье сословие нельзя было устранить кричащее противоречие между казаками и иногородними. Надо было менять принцип распределения земель на Дону, на что указал крестьянский съезд Дона еще до Октябрьской революции, потребовав уравнять все население области в землепользовании. Но этого как раз категорически не хотела казачья верхушка. Именно эта порочная политика вандейцев питала неистребимую вражду между верхами казачества и иногородними, и эта вражда со временем все более усиливалась.

Это понимали более дальновидные политики казачьего сословия. Так, выступая в конце сентября 1918 года на заседании Большого войскового круга, его председатель кадет В.А.Харламов, говоря о взаимоотношениях между казаками и иногородними, подчеркнул, что считает данный вопрос «самым важным для всего казачества, в частности для донского». «Мы, — признал он, — пережили величайшее землетрясение, величайший переворот, опрокинувший вверх дном всю Россию. Волна большевизма захлестнула и Дон. Им были заражены и казаки и крестьяне, последние — больше, так как у них было больше причин к тому...». «Не вечно же казаки и крестьяне будут стоять друг против друга, присматриваясь друг к другу и выжидая случая, чтобы сцепиться» (Донские ведомости, 20 сентября (3 октября) 1918 г.).

Но когда Круг перешел к обсуждению Положения об отчуждении частновладельческих земель, то иногородние крестьяне вообще не попали в списки на получение дополнительных участков из этих земель, а иногородним только пообещали добавки, но до конца нахождения у власти так и не дали. Страсть к умножению богатства взяла у вандейцев Краснова верх над опасностью потерять все.

Противоречия между режимом Краснова и иногородними еще более обострилась осенью и зимой 1918—1919 годов в связи с тяжелыми потерями Донской армии. Их взаимоотношения стали откровенно враждебными. Командование армии стремилось быстрее восполнить массовую убыль личного состава, но казачий ресурс был почти полностью исчерпан. Пришлось обращаться за пополнением к враждебно настроенному иногороднему населению. Летние приказы Краснова о призыве иногородних окончились провалом.

Атаман упорно ждал, когда иногородние «выздоровеют» и начнут массами вступать в армию. Но не дождался. Упомянутый кадет Харламов, выступая перед закрытием Круга (начало октября 1918 г.) с тревогой отметил опасность нарастания вражды между казачеством и крестьянством Дона. Это, полагал он, «один из самых главных и наиболее острых (вопросов), от правильного решения которого зависит успешность дальнейшего внутреннего строительства на Дону». Он подчеркивал, что «в наши дни великих потрясений эта отчужденность стала еще более ощутимой, ибо указанные выше причины не только не уничтожены, но выявились в еще более обостренной форме» (Приазовский край, 21 сентября (4 октября) 1918 г.).

Краснов, страдавший манией величия, на эту опасность смотрел свысока и продолжал пополнять свою изрядно потрепанную армию взрывоопасным людским материалом. Последовали его истеричные приказы о поголовной мобилизации ряда возрастов крестьян, как коренных, так и иногородних, о «зачистке» тыла от уклоняющихся от мобилизации и другие распоряжения мобилизационного характера (см.: Донские ведомости, 25 января (7 февраля) 1919 г.). Но, как отметил в приказе преемник Краснова атаман Богаевский, все усилия Краснова приостановить разложение армии оказались безрезультатны. «Принимавшиеся до сего времени Военным отделом меры по борьбе с дезертирством не дали желательных результатов» (Донские ведомости, 23 февраля (3 марта) 1919 г.).

Сопротивление иногородних белоказачьей контрреволюции, при всей его разобщенности и стихийности, было важным фактором отпора мятежникам, хотя и оплачено большой кровью иногородних. Начальник штаба Донской армии генерал Поляков свидетельствовал: «Что касается неказачьего населения области, то, право, смешно говорить о каком-то среди него воодушевлении (в поддержку мятежа. — /7.Г.). Наглядной иллюстрацией высказанного служат хотя бы слободы Орловка и Мартыновка, превращенные иногородними в своеобразные цитадели, о которые в течение долгого времени разбивались все казачьи атаки» (Поляков И.А. Указ. соч., с 231).

Тем временем возмущение авантюристической политикой Краснова все шире охватывало войска на фронте. На Воронежском участке фронта восстал ряд полков, которые самовольно покинули позиции и ушли домой на Дон. Атаман бесновался, издавая один за другим грозные приказы, но остановить развал в войсках уже был бессилен (см.: Донские ведомости, 13(26) января 1919 г.). Выступая 1(14) февраля 1919 года на открытии Большого войскового круга, неудавшийся казачий Наполеон Краснов, скрепя сердце, признал: «Доблесть казачья заколебалась, опустились руки бойцов, угас их дух. Казаки отходят без боя, и почти половина области захвачена большевиками» (Донские ведомости, 2(15) февраля 1919 г.). Это был финал авантюристической политики Краснова, о чем властолюбивый атаман, разумеется, умолчал. Будто к этой катастрофе он и не был причастен. Но за него это сделал Большой войсковой круг, отправив Краснова в отставку сочинять на досуге хвастливые и фальшивые мемуары.

* * *

Вернемся, однако, к завершению «царствования» Краснова, о чем сам атаман сочинил много небылиц, а его апологеты пропагандируют их.

Итак, к концу августа 1918 года мятежные войска Краснова при всесторонней поддержке германских интервентов почти полностью захватили территорию Донской Советской республики и вторглись в пределы Воронежской губернии (Богучарский уезд). Чтобы узаконить беззаконие, в конце августа 1918 года собрался Большой войсковой круг. Атаман намеревался предстать перед Кругом триумфатором. Имея за спиной такого могучего покровителя, как германские оккупационные войска, он не сомневался, что атаманский пернач вручат ему вторично. Но на пути к этой цели у него оказалось много преград. «У меня, — признавался Краснов, — четыре врага: наша донская и русская интеллигенция, ставящая интересы партии выше интересов России, — мой самый страшный враг — генерал Деникин; иностранцы — немцы или союзники и большевики» (Дон и Добровольческая армия.., с. 17).

Что касается немцев, то атаман примитивно лгал, ибо они были его главной опорой, что он засвидетельствовал в посланиях кайзеру. Мощную оппозицию атаману составляла интеллигенция, державшаяся англо-французской ориентации. Она имела сильное влияние в лице кадетской фракции войскового круга, которую возглавлял кадет Харламов, а щедрым финансистом ее был член кадетской партии казачий миллионер Н.Е.Парамонов. Оппозиция упорно подкапывалась под Краснова, яростно обличая его за прогерманскую ориентацию.

Глубокую неприязнь питал Краснов к Деникину, считая его помехой на пути к осуществлению своих честолюбивых замыслов возглавить поход на Москву. Он похвалялся тем, что в числе своих врагов ставил и генерала Деникина. «Генерал, быть может, сам того не понимая, работал на разрушение Донского войска, рубил сук, на котором сидел» (там же, с. 30). Деникин отвечал атаману тем же. Вражда между генералами передавалась личному составу Донской и Добровольческой армий. Донцы прозвали добровольцев «странствующими музыкантами». Из штаба Добровольческой армии им ответили столь же невежливо: «Войско Донское — это проститутка, продающая себя тому, кто ей заплатит» (имелись в виду немцы). На что командующий Донской армией не менее язвительно ответил: «Если войско Донское проститутка, то Добровольческая армия есть кот, пользующийся ее заработком и живущий на ее содержании» (там же, с. 29).

Атаман Краснов категорически отвергал претензии генерала Деникина подчинить Донскую армию своему командованию, мотивируя тем, что Донская армия намного превышала численность воинства Деникина. Поэтому атаман разными хитроумными комбинациями хотел удалить Добровольческую армию с Дона и юга России и толкнуть ее на захват Царицына и Камышина — городов Саратовской губернии, затем на соединение с мятежным чехословацким корпусом, наемным войском Антанты. Это поставило бы Добровольческую армию под удар немцев.

Деникин разгадал замыслы Краснова и на его уловку не поддался. «Каким образом немцы, — возмущался Деникин, — могли допустить снабжение Добровольческой армии, присоединившейся к Восточному противонемецкому фронту, я не мог понять». Краснов, подчеркивал Деникин, хотел таким образом избавиться и от Добровольческой армии, которая причиняет ему много беспокойств и волнений (см.: там же, с. 260). Он указал на главный побудительный мотив в замыслах атамана: «Утверждая «самостоятельность» Дона ныне и на «будущие времена», он не прочь был, однако, взять на себя и приоритет спасения России». Он, Краснов, обладающий территорией, «народом» и войском, в качестве верховного вождя Южной Российской армии брал на себя задачу — ее руками освободить Россию от большевиков и занять Москву» (там же, с. 210).

Но этого же очень хотел и Деникин. Амбиции двух белых генералов столкнулись, да так, что порой от их столкновения ослепительно искрило, как при коротком замыкании. Распри между ними основательно раскалывали единство действий антисоветских сил на юге России.

Краснов шел к поставленной цели прямо-таки напролом. При полной поддержке своих хозяев — германского командования он в сентябре 1918 года был повторно избран на Круге атаманом. Оппозиция, за спиной которой стояли Добровольческая армия и англо-французские союзники, не смогла помешать этому — продвинуть в атаманы своего человека — генерала А.П.Богаевского. Накануне голосования представитель германского командования майор Кохенгаузен в телеграмме на имя командующего Донской армией осудил происки оппозиции и выразил твердую уверенность в избрании Краснова атаманом. В противном случае, говорилось в телеграмме, германское командование будет вынуждено «воздержаться от всякой поддержки оружием и снарядами» (там же, с. 324). Это был фактический ультиматум Кругу, решивший исход голосования в пользу Краснова. Германский ставленник остался на посту служить и дальше своим хозяевам.

Заветной мечтой атамана стала подготовка к походу на Москву. С этой целью он добился принятия Кругом постановления о переходе границ Войска Донского и захвате городов Царицын, Камышин, Балашов, Новохоперск и Калач Саратовской и Воронежской губерний РСФСР (см.: Донские ведомости, 6(19) октября 1918 г.). Это означало объявление белоказачьим Доном захватнической войны против РСФСР, что заставляло ее адекватно ответить на агрессию.

С августа и до конца 1918 года на территории Воронежской и Саратовской губерний шли жестокие бои. Командующий Донской армией генерал Денисов, генералы Мамонтов, Фицхелауров, Гусельщиков, Иванов и прочие, возглавлявшие фронты и группировки белоказаков и не менее, чем Краснов, заряженные антисоветизмом, безжалостно гнали казаков в наступление на север. Генерал Краснов вспоминал: «Весь север Войска кипел войною. Орудия непрерывно гремели от Воронежа к Камышину и от Камышина к Царицыну. Два раза здесь казачьи части ген. Мамонтова подходили к Царицыну, занимали уже Сарепту, и оба раза принуждены были отходить» (Дон и Добровольческая армия.., с. 98). Мобилизуя все и вся, атаман Краснов и его воинство смогли захватить Богучар, Новохоперск, Калач, Бобров, Павловск и были уже в 35 верстах от Воронежа. Особенно яростно белоказаки Мамонтова рвались к Царицыну, были в 12 верстах от Камышина. Так атаман Краснов создавал стратегические позиции для будущего похода на Москву.

Атаман, при всей своей амбициозности и наполеоновских замашках, все же понимал, что одной только Донской армией ему большевиков не победить. По оценке деникинцев, у Краснова на конец 1918 года имелось около 100 тыс. боеспособных казаков, тогда как Красная Армия на начало 1919 года насчитывала уже свыше 1 500 тыс. бойцов. При этом, как замечал Деникин, боеспособность советских войск в результате реформирования во второй половине 1918 года намного возросла. Краснов попытался привлечь себе в союзники Деникина с его Добровольческой армией, но на вторых ролях. «Атаман Краснов, — признавался Деникин, — желал подчинить (себе) или устранить со своего пути Добровольческую армию, какими средствами — безразлично» (там же, с. 211). Но этот ход у Краснова не прошел. Два генерала разошлись в глубокой взаимной враждебности.

Выручить Краснова поспешили его хозяева — немцы. Будучи связаны Брест-Литовским мирным договором, они не могли в открытую пойти войной против большевиков, но стремились сделать это руками белоказаков Краснова. Для этого они решили помочь Краснову сформировать так называемую Южную русскую армию из монархических элементов, в основном из офицеров, застрявших на Украине после развала фронтов Первой мировой войны. «Генерал Деникин, — жаловался Краснов, — усмотрел в этой армии злой умысел, каверзу, придуманную немцами для того, чтобы ослабить Добровольческую армию и не пускать в нее офицеров из России, задерживая их на Украине» (там же, с. 83). Так в действительности оно и было.

Тем временем формирование Южной армии было перенесено с Украины в захваченные уезды Воронежской и Саратовской губерний. Немцы и Краснов запланировали создать Южную армию в составе трех корпусов: Воронежского, Саратовского и Астраханского, рассчитывая развернуть каждый из них в армию. Но гладко было на бумаге... Краснов с прискорбием подытоживал: «Идея эта успеха не имела. Генерал Деникин препятствовал этой организации» (там же, с. 86). Он отказался дать для этой армии опытные кадры, хотя в Екатеринодаре резерв таких офицеров был переполнен. Поставленный Красновым во главе Южной армии бывший командующий Юго-Западным фронтом генерал Н.И.Иванов оказался человеком немощным и, по словам Краснова, с расстроенными умственными способностями. Другие командные должности несуществующих полков, штабов и служб заняли люди, стремившиеся увильнуть от фронта. Из 2-тысячного состава Воронежского корпуса боеспособных было не более половины, остальные — это «герои тыла». Краснов более половины офицеров «повыгнал», попросил Деникина заменить их добровольцами, но тот отказал. Пополнение Южной армии рядовым составом тоже обстояло из рук вон плохо, ибо, как отмечал Краснов, «воронежские, харьковские, саратовские и т. д. крестьяне не только не воевали с большевиками.., но шли против казаков». Подводя итог созданию Южной армии, на которую было столько надежд, Краснов признал, что немцы вручили ему готовый материал, «но материал этот оказался гнилым, и армия распалась, ничего для России не давши» (там же, с. 88).

Зато эта армия «прославилась» зверским обращением с мирным населением. О похождениях личного состава Воронежского корпуса, штаб которого располагался в Кантемировке, атаман вынужден был сказать: «Вся эта публика наполнила Кантемировку шумом и скандалами. Семенов (генерал, один из руководителей корпуса. — П.Г.) начал водворять по уездам Воронежской губернии, только что очищенным казаками, земскую полицию старого режима со всеми ее недостатками — взятками и лихоимством. Это так не согласовывалось с обещаниями атамана и его программой, так не соответствовало вожделениям населения, что возбудило общее неудовольствие, вылившееся местами в бунты, усмирять которые приходилось казакам» (там же, с. 91). Военный губернатор Богучарского и Новохоперского уездов генерал Семенов потребовал от местного населения уплатить налоги за прошлый и 1918 год. Даже белогвардейцы оценивали отношение Южной армии к местному населению, как «ужасные» (см.: Белые генералы.., с. 140).

Краснов, конечно же, умолчал о том, что одновременно делали его казаки, но это сделала за него местная газета «Воронежский красный листок». Она писала со слов бежавших от красновских карателей из Богучарского уезда: «В настоящий момент в уезде предназначено к расстрелу 700 человек, для чего прибыл южный казачий отряд в 3—4 тысячи человек, интеллигенция ссылается на 15 лет каторги, крестьяне расстреливаются, население от 15 до 45 лет взято на учет для рытья окопов и для армии. В Богучаре, Павловске, Кантемировке казаки работают в контакте с немцами. Казаки и немцы беспощадно избивают население плетьми, приговаривая: «Вот вам земля и воля». Во всех местностях, занятых Красновым, помещики восстановлены в правах, которые обложили всех жителей ближайших сел налогом в 3 000 рублей с каждого. Казачий карательный отряд истребляет весь сознательный элемент, матросов истребляют поголовно. Подводы для казаков берутся от плуга, почему поля большей частью остаются незасеянными. У Краснова имеется список со всех местностей, прилегающих к фронту, советских работников, которые выступают на митингах. Как передают, население местностей, занятых Красновым, изъявило готовность умереть за Советскую власть, чем быть под казачьим игом» (Южный фронт.., с. 172—173).

Краснов признавался, что рядовая казачья масса не желала переходить границы Войска Донского, и красновским генералам удавалось заставить их наступать «ради добычи, ради грабежа» (там же, с. 75). Станицы отряжали на фронт в свои отряды нескольких «общественных деятелей», которые распределяли добычу, взятую у неприятеля. «Добыча, из чего бы она ни состояла, — свидетельствует атаман, — считалась собственностью отряда и сейчас же шла — одежда и оружие — на пополнение отряда, а остальное отправлялось в станицу, к себе, в дома, или в общую станичную казну» (там же, с. 60). Генерал Деникин считал этот «грех» для казаков традиционным. Иностранные источники подтверждали: «Никакие войска не вели себя более жестоко во время гражданской войны, чем донские казаки, занимающие иногородние деревни» (Белые генералы.., с. 238).

Мятежный атаман Краснов преуспевал, пока его режим опирался на мощь германского оккупационного войска. Но вот грянул гром — ноябрьская революция в Германии и капитуляция кайзеровской армии. И режим Краснова сразу же зашатался. Стало ясно, что это — марионеточный режим, подпираемый иноземным войском. В конце 1918 года германские войска покинули территорию Донской области, и 600-верстная западная граница области оказалась открытой для вторжения со стороны Украины, где разворачивались бурные революционные события и союзник Краснова гетман Скоропадский доживал последние дни. Атаману пришлось спешно снимать войска с фронта для прикрытия западной границы. С уходом немцев Донская армия лишилась регулярного снабжения вооружением и боеприпасами. Поражение Германии очень болезненно отразилось на моральном состоянии Донской армии, которая лишилась в лице германской армии своего главного союзника. Германский ставленник Краснов судорожно заметался, ища выход из тупиковой ситуации.

Надо отдать Краснову должное: в критический момент он продемонстрировал верх политической изворотливости и из правоверного германофила мгновенно превратился в пылкого поклонника Антанты. Он ловко пускал перед союзниками слезу, будто поклонником кайзера он стал не по убеждению, а ввиду крайней необходимости. Но ему так и не поверили и измену союзникам не простили. В пример верности союзникам поставили генерала Деникина с его Добровольческой армией и ему отдали все предпочтения. Но амбициозный атаман не хотел смириться с тем, что его звезда уже закатывалась. Его расчет на благожелательность союзников основывался на том, что он возглавлял самое крупное и боеспособное казачье войско и держал в то время главный фронт против большевиков. Эту свою козырную карту Краснов умело пускал в ход на переговорах с англо-французами. Но никакое искусство изворотливости уже не могло помочь ему удержаться на своем посту.

Тем временем приближалась пора, когда Краснову и его генералам предстояло держать ответ за свои действия перед Большим войсковая кругом. Но отчитываться атаману и его окружению, по большому счету, было нечем: фронт, как признал сам Краснов, переживал катастрофу, войска были деморализованы и на ряде участков покидали фронт. Белоказачий Дон от огромного перенапряжения в затеянной им преступной войне против Советской России буквально трещал.

О катастрофе на фронте управляющий Военным и Морским отделами в отчете Большому войсковому кругу (январь 1919 г.) указывал: «В декабре месяце (1918 г.) начался отход наших войск из пределов Воронежской губернии, сначала под давлением противника, а позже и без всякого давления 28-й Верхне-Донской, Мигулинский и Казанский полки бросили позиции и разошлись по своим станицам. Преступный пример частей, забывших свой долг перед родиной, нашел себе последователей. К 25 декабря (ст. ст.) нами были не только очищены вся Воронежская губерния, но на нашем фронте образовался громадный прорыв, так как Верхне-Донской округ не был прикрыт войсками. Этим самым войска Хоперского округа были поставлены в чрезвычайно тяжелое положение» (Отчет управляющего Военным и Морским отделами и командующего Донской армией и флотом. — Новочеркасск, 1919, с. 11).

Военное командование, виновное в катастрофе на фронте, в отчете Кругу сказало о ней далеко не всю правду, она была еще более удручающей. Атаман Краснов, впав в бессильную ярость, разразился по поводу катастрофы на фронте гневным приказом: «Мигулинский, Казанский и Вешенский полки самовольно покинули фронт, вошли в переговоры с большевиками и предали своих соседей — честных казаков. Они привели с собой агитаторов-красноармейцев и слепо исполняют их приказания» (Донские ведомости, 13(26) января 1919 г.). Атаман угрожал «изменникам» карами, особенно красным казакам Миронова, но изменить ситуацию уже не мог. Так пассивное сопротивление казаков-фронтовиков преступной войне, развязанной Красновым, начало перерастать в активные формы. 

Голуб Павел Акимович

27 Планет Солнечной Системы

На долю Солнца, масса которого в - 740 раз больше общей массы планет солнечной системы известных сегодня науке, приходится всего 2% общего момента системы, а остальные 98% на - 0,001 об...

Россия против Запада: гонка на выживание

Я всегда говорил и буду говорить, что силовые методы во внутренней и внешней политике — последний довод. Не невозможный, не запрещённый, не аморальный, а именно последний.Моральные оцен...

Обсудить
  • прилично