Особенно необычными являются случаи, которые были издержками подчинения церкви и государства, например, перехода священников из законоучителей в гражданские преподаватели или служба в закрепленных до революции к ним учреждениях. Причем не всегда речь шла о снятии сана. Имеется и необычный пример законоучителя Константиновского артиллерийского училища священника В. П. Афанасьева. После переформирования училища в советские военные курсы в марте 1918 г. ему по решению ВРК и собрания служащих было поручено преподавание русского языка, а также он был переведен на должность делопроизводителя учебной канцелярии. На этой должности Афанасьев, не снимая сана, проработал три года, имел служебные награды и даже в конце 1919 г. ездил в Сибирь для распространения красноармейской литературы. Лишь в 1921 г. его решено было сместить, и он принял должность счетовода в Наркомате путей сообщений[28]. Можно предполагать, что этот пример не единичен.
Разумеется, изучая примеры такого сотрудничества или демонстративного отречения от сана, надо учитывать, что какая-то их часть должна была быть вызвана конъюнктурными или карьеристскими соображениями, чему есть ряд примеров. Хорошо известны декларации о желании сотрудничать с советской властью известных распутинцев — арестованного чекистами летом 1918 г. епископа Варнавы и бывшего иеромонаха Илиодора (С. Ф. Труфанова), которые, видимо, позднее сотрудничали с ВЧК. В 1918 г. они с нескрываемой иронией публиковались советскими газетами[29]. Показательным случаем двойственного поведения служит биография одного из лидеров обновленчества петербургского протоиерея В. Д. Красницкого (1881–1936), который является особенно ярким примером «священника-совслужащего» даже по тем временам. До 1917 г. убежденный черносотенец и монархист, активный защитник церкви до лета 1918 г., — он уже осенью стал служащим в комиссариате продовольствия и записался в сочувствующие партии. При мобилизации в Красную Армию стал красноармейцем и ротным санитаром, а также военным агитатором, в связи с чем активно занимался пропагандистской и советской работой. В частности, от имени советской власти он проводил в жизнь декреты об отделении церкви от государства, читал лекции в военных политорганах и Коммунистической академии и даже заведовал организацией сельхозкоммун в хозяйственном отделе губсовета. К тому же времени относятся его «письма во власть» с предложениями по организации политики среди духовенства для обеспечения его лояльности новому режиму. Хорошо известны и его дальнейшие контакты с ОГПУ, и работа на обновленческий раскол, ставшая итогом данного периода[30].
Особенно широко подобные настроения касаются низшего клира в связи с указанным выше недовольством высшими церковниками. Еще весной-летом 1917 г. во время «церковной революции» выделился слой «церковного пролетариата» из дьяконов, монахов и примыкавших к ним псаломщиков, который встал в оппозицию к своему «начальству». Сильно зависшие от желаний священников, часто даже негласно помыкаемые ими низшие клирики пытались после революции отомстить прежним обидчикам, демонстративно переходя на сторону советской власти. Это часто граничило со своеволием и даже преступлениями, чему есть многочисленные примеры. К примеру, в Тверской губернии однажды произошли потасовки между священниками и «красными» дьяками, причем настолько серьезные, что разбирать конфликт пришлось духовной консистории и … местному военкомату. Дьякон Николай Воронов с. Обуховка Новоторжского уезда Тверской губернии часто обещал «дать в морду» о. Павлу Лошкареву. Записавшись «сочувствующим партии коммунистов», дьякон стал секретарем волостного исполкома, демонстративно ходил в красноармейской форме, ругался с Лошкаревым в церкви и даже «экспроприировал» у него покос[31]. Пленного дьякона-комиссара видел и участник Ледяного похода Р. Гуль:
«Это не поп, — это дьякон, кажется, из Георге-Апинской. У него интересное дело. Он обвинил священника перед “товарищами” в контрреволюционности. Священника повесили, а его произвели в священники, и одновременно он комиссаром каким-то был. Когда наши взяли станицу, его повесить хотели, а потом почему-то с собой взяли…»[32].
М. М. Пришвин наблюдал похожий случай:
«…бывший диакон Казанский (большевик ныне) живет, кормится, подворовывает у советской власти (казна!), а когда доходит до совести, то расшибает себе лоб в клятвах верности большевикам, клянется и Христом, и Богородицей, и весь этот энтузиазм диаконский имеет источником его единственный козырь: снял сан, оставил дьяконство (в газетах было даже напечатано, что на каком-то собрании диакон Казанский разорвал свою рясу)»[33].
Священники тоже подчас не проявляли твердости убеждений. Например, в мае 1918 г. большевикам в с. Камышинское Камышловского уезда Пермской губернии оказалось достаточно арестовать нескольких высказывавшихся против них крестьян и местного реалиста, чтобы в образовавшуюся комячейку «вступил местный священник А. Чернавин, примыкавший ранее к партии к.-д.»[34]. Сомнительно выглядит письмо некоего священника г. Вишневского, который хотел перейти в число сочувствующих партии после того, как ознакомился с ее программой … в тюрьме, где заодно прочитал «Будущее человечества» А. Бебеля[35]. В Ижевске священник Павел Кибардин снял сан и стал публицистом «Ижевской Правды», активно высмеивая духовенство, хотя у него был расстрелян сын, служивший в контрразведке повстанцев[36]. Некий же «красный поп» В. Ярчуков из с. Займище Городнянского уезда Черниговской губернии церковь не покинул, но постоянно подчеркивал, что он советский пролетарский священник и за Советскую власть готов отдать жизнь, везде подписывался «советский красный поп Ярчуков». На судебном процессе над архиепископом Черниговским Пахомием в декабре 1922 г. Ярчуков свидетельствовал, что он — единственный местный священник, который поддерживает власть, а все остальные — «проклятая каста», «служители старой церкви». Нарушая правила облачения, он демонстративно носил рядом с крестом красный бант[37]. Подобные священники пользовались своими возможностями для проповедей, превращая их в агитречи. Так, в с. Шестаково Павловского уезда Воронежской губернии на годовщину революции в 1920 г. двое священников произносили проповеди в церкви, агитируя за советскую власть и призывали граждан идти на фронт, помогать Красной армии и «обязательно выполнять государственную разверстку»[38].
Некоторые из таких попов, мало чем отличавшиеся по культурному развитию от простых крестьян и солдат, боролись за свои интересы и силой оружия. Известен и особенно колоритный священник Николай Розов из с. Могильные Одесской губернии, который носил на рукавах красные повязки, револьвер, на сапогах шпоры — и в таком виде осуществлял богослужение. Смущенная община обращалась к церковным властям с просьбой освободить его от духовных обязанностей. Тогда Розов пригрозил, что он — член Реввоенсовета и «кавалер красного знамени» (!) и продолжил держать парафию «в страхе и покорности»[39]. Похожий образ всплывает и в некоторых мемуарах. Один из современников видел в марте 1918 г. в Подмосковье, как в имениях опись производилась крестьянами с вооруженным ружьем попом: «поп вел себя очень грубо»[40]. Типаж попался и белому полководцу М. Г. Дроздовскому:
«Стали на ночлег в Федоровке — одна из паскуднейших деревень Таганрогского округа, гнездо красной гвардии и ее штаба… Много перехватили разбегавшихся красногвардейцев… Трех повесили, оставили висеть до отхода, указали, что есть и будет возмездие, попа-красногвардейца выдрали. Только ради священства не расстреляли, ходил с ружьем с красной гвардией, брал награбленное, закрыл церковь и ограбил ее»[41].
Повстречал подобного и М. И. Калинин. Взятый врангелевцами в плен бывший дьякон, дюжий красноармеец Преполовенский, был включен в состав комендантской сотни, где продолжил службу:
«Усердно, не по разуму, исполнял он приказания начальства, забористо ругался с бабами, грубо отшучивался от казаков. По праздникам же неукоснительно являлся в церковь и голосил на клиросе за дьячка».
Службу у большевиков он оригинально объяснял ссылками на притчи Христа:
«Каюсь, голь я и прощелыга, спившийся дьякон, но пошел по большевистскому призыву, как проститутка Мария Магдалина за Христом». В его речи дьякона мемуарист услышал даже антибуржуазные мотивы, очень напоминающие вышеприведенные заявления: «…если бы опять пришел Христос со своей проповедью, стал бы звать людей отречься от имения, от богатства, кто бы за ним пошел? Толстопузые архиереи, отец Андроник, капиталисты, что ли?»[42].
Как видим, демонстративная лояльность новой власти среди духовенства имела очень разнообразные формы — от публичных заявлений о признании советской власти до официальной критики церкви, активного гражданской службе новому режиму и, наконец, полного разрыва с церковью, вступления в правящую партию и активной антирелигиозной работы. Нередко среди низшего духовенства значительную роль играло недовольство оторванными и «обуржуазившимися» верхами церкви, их косность, реакционность, консерватизм, что выливалось в демонстративный «церковный большевизм», часто граничивший со своеволием. Очень часто это логично доходило до полного разрыва с церковью и перехода в партию. Но объяснить все подобные случаи исключительно материальными и корыстными мотивами, разумеется, нельзя — безусловно, были и лица, захваченные революционным энтузиазмом. Доказательством этого являются хотя бы многочисленные примеры вступления низшего духовенства в Красную Армию и активная борьба на фронте, что зафиксировано многочисленными источниками. Бывший священник Голубев, ставший служащим отдела образования в Пензе, заявил при мобилизации профсоюзов на фронт: «Я ни в каких партиях не состою, но теперь, когда нас призывают исполнить свой гражданский долг и защищать свободное отечество, я вне всякой очереди изъявляю желание первым пойти в Красную армию»[43]. В Вятской губернии священник А. С. Лаженицын для отправки на фронт против Колчака в июне 1919 г. даже снял сан, заявив при этом:
«Желая принести возможно больше пользы Советской республике, особенно в настоящий тяжелый момент, я заявил о своем желании перейти в ряды Красной армии, но так как этому препятствует мое духовное звание, то одновременно с этим заявляю о снятии с себя духовного сана»[44].
И таких «красноармейцев», видимо, было не так уж мало. В Воронежской области некий священник Терентьев остригся, вступил в 1919 г. в партию и отправился по партмобилизации в Красную Армию, после чего пропал без вести[45]. В той же губернии священник слободы Воронцовки Павловского уезда заявил крестьянам, что «он больше не хочет их дурманить», снял сан, вступил в партию и стал комиссаром полка в 40-й Богучарской дивизии[46]. В г. Вельске Вологодской губернии весной 1919 г. в комсомольский отряд вступил сын священника А. Д. Туров — бывший дьякон: «Он вызывал веселое оживление и смех своими рассказами о жизни семинаристов и духовенства, приводя анекдотичные факты»[47]. Бывший дьякон с. Кочневского Камышловского уезда Пермской губернии Б. Н. Григорьев вместе с сельской дружиной добровольно вступил в Красную Армию, где возглавил строевую часть 252-го полка 29-й дивизии[48]. Священник Александр Карпов с. Сысоево на Южном Урале снял сан, вошел в партию и вступил в Троицке в 1-й социалистический казачий полк. Участвовал в походе отряда В. К. Блюхера и в боях за Троицк против чехов и белоказаков[49]. В 4-м Уральском полку летом 1918 г. в первом же бою отличился сорокалетний священник-старообрядец (!) д. Басказык Верхтеченской волости Шадринского уезда Пермской губернии Феопен Боровинских, «человек, отличающийся природным умом и неподкупной честностью»[50]. В июне 1918 г. под г. Кыштымом в Челябинской губернии в красный отряд поступил бывший священник Фролов, который фактически принял командование и вывел его из окружения. Мемуарист вспоминал:
«Этот тов. Фролов как будто в империалистическую войну был полковым священником, окончил духовную семинарию — он порвал с поповским дурманом не на словах, а на деле, и оказал большую услугу погибающему отряду. Тов. Фролов в данный момент как будто работает в управлении Пермских ж/д»[51].
Рассказывая о пребывание белых в Гатчине, советская газета подчеркивает:
«…один из местных протоиреев на категорические требования белых отслужить благодарственный молебен ответил безусловным отказом, и, несмотря на угрозы, не выполнил этого требования. Другой представитель духовенства сражается в рядах Красной армии против белых банд»[52].
Довольно интересным примером того, как духовенство сознательно переходило на сторону революции, являются биографии, хотя и редкие, священников—«красных партизан». Самым известным является, разумеется, Иван Анисимович Вашкорин (1877–1973), начальник агитотдела штаба партизан Тасеевской республики в Енисейской губернии. Родился он в семье крестьян в деревне Колосовке Вятской губернии; окончив гимназию, стал сельским учителем. В 1902 году женился на А. Ф. Поспеловой из крестьянской семьи с революционными традициями. В 1905 г. он с отцом жены и ее дядей участвует в революционной работе в Елабужском уезде, сотрудничает с ижевскими большевиками. За это был выслан под надзор полиции, однако в 1911 г. ему удалось вернуться в Москву и стать священником, после чего вместе с женой он поехал в Канский уезд Енисейской губернии. Здесь в сентябре 1917 г. он вступил в партию, а в январе 1918 г. переехал в Тасеево, где прихожане выбрали его священником, а большевики — председателем партийной организации. В мае 1918 г. он принимал участие в формировании красногвардейского отряда против чехословаков, вскоре распущенного из-за захвата Канска белыми. В июне 1918 г. Вашкорин ненадолго даже был за это арестован, но в итоге выпущен как священник. Церковью он был понижен до псаломщика. Лишь после долгих прошений епархии он был восстановлен в священнослужении и переведен в с. Бакчет Тасеевской волости Канского уезда. Однако убеждениям Вашкорин не изменил. В сентябре 1918 г. он был участником благочиннического съезда пятого участка Канского уезда, принявшего резолюции антиколчаковского характера. Когда же волость заняли красные партизаны, он перешел на их сторону и стал заведующим агитотделом Северо-Канского партизанского фронта. В этот период он играл колоритную роль священника-коммуниста, который не только выступал с агитречами и выпускал воззвания, но и совершал похоронные ритуалы. Ему пришлось пережить плен, он потерял от рук колчаковцев жену. После прихода Красной Армии Вашкорин окончательно отходит от роли священника. С марта 1920 года он был членом Оргбюро РКП(б) в Канске, заведующим агитотделом Канского уездного военкомата, а с 1922 г. работал в сфере образования, дослужившись до заместителя заведующего Ачинского окружного отдела народного образования. С 1927 г. он работал на Красноярском лесокомбинате, а в 40-е годы на бумажном комбинате. Долгое время он был секретарём парторганизации, депутатом Ленинского райсовета четырёх созывов. В 1947 г. вышел на пенсию[53].
Руководители Тасеевской республики. Крайний слева в нижнем ряду — И.А. Вашкорин.
Не меньшую роль, чем Вашкорин, играл в партизанской агитации тасеевцев священник В. И. Орлов. В январе 1918 г. в связи с отделением церкви от государства он отошел от церкви и тоже вступил в партию, хотя после чехословацкого мятежа временно вышел из нее. В 1919 г. он активно участвовал в партизанском движении, а в 1920 г. был заведующим Минусинским УОНО, завуполитпросветом в Ачинске. О его «агитработе» доносил один из колчаковских командиров:
«…знаменский священник Орлов, который с крестом и Евангелием произносил большевистские проповеди. Обладатель большого артистического таланта, он заставлял слушателей рыдать и клясться быть всегда защитниками Совдепа и если надо погибнуть за него».
Позднее Орлов активно участвовал в работе «ликвидационной комиссии» по изъятию церковных ценностей и борьбе с религией[54].
Кроме Вашкорина и Орлова имеются и другие примеры священников, сотрудничавших с партизанами или выступавших /83/ против «колчаковщины». Особенно много их дал именно Тасеевский пятый благочиннический округ Канского уезда Енисейской губернии, который, по ряду свидетельств, был одним из самых «радикальных». Здесь публично снял облачение известный миссионер протоиерей В. Кузьмин (1878–1925), бывший лидер минусинских народных социалистов, позднее ставший лектором-антирелигиозником, журналистом и работником отдела народного образования. Священник А. Муранов, известный и до революции как увлекавшийся оппозиционными идеями, стал после 1917 г. сотрудничать с советской властью, за что после был запрещен в служении. В начале 1920-х гг. он также участвовал в изъятии церковных ценностей[55]. Священник Баклянский неодобрительно относился к террору властей и осуждал колчаковцев[56]. Также по обвинению в содействии партизанам Щетинкина был арестован священник с. Красновское Ачинского уезда Енисейской губернии Василий Головин, запрещенный в служении[57]. Нельзя не упомянуть, что именно бывший Енисейский епископ Никон (Н. Н. Бессонов), из черносотенца ставший ярым сторонником революции, еще летом 1917 г. снял сан, подав прошение в Синод:
«Глубоко разочаровавшись в Русском Православии, он считает дальнейшее пребывание в сане епископа и монашестве для себя недопустимым лицемерием, а потому отказывается от кафедры епископа, снимает с себя епископский и монашеский сан и просит не считать его членом Русской Церкви, именующей себя православною»[58].
В 1917 г. это был, пожалуй, самый известный случай снятия сана.
Продолжение следует ....
https://scepsis.net/library/id_3901.html
Оценили 2 человека
4 кармы