Воспоминания солдата 23-ей пехотной дивизии японской Императорской армии Акиро Муканачи, о боях с советскими солдатами у реки Халкин - Гол и сравнении их с американскими морскими пехотинцами:
Моё поколение было, наверное, одним из самых лучших за всю историю страны. Мы были готовы служить нашей стране и отдать за свои жизни за Императора. В нашей семье солнцем был - Император, Но Император, как и многие светлые и добрые люди, пошёл на пути у амбициозных интриганов, которых было слишком много в среде японского генералитета.
Успехи в Азии вскружили голову не только генералам и населению, но и замутнили разум Императора. Нужно было ограничиться Азиатской Империей, у Японии было всё, что нужно для того, чтобы создать её.
После успехов в Китае, когда под властью и контролем Японии была вся Маньджугоу, а наши завоевания в Азии признала даже Британская Империя, что дало нам ещё больше уверенности в правоте и собственной непогрешимости была совершена первая большая ошибка – совершенно ненужный конфликт с Советским Союзом. Столкновение с большим и сильным соседом вылилось в «инцидент у Номон Хана» (так в Японии принято называть приграничный инцидент у реки Халкин – Гол, который длился с весны по осень 1939 года).
Наши генералы решили, что опыта полученного нашими солдатами в Китае, вполне достаточно, чтобы расширить наши границы и распространить своё влияние на Монголию. Они считали, что Японская армия более современная, а тактическая выучка наших войск гораздо современнее, чем у советских. Опыт войны начала века и результаты Первой мировой, в которых Россия показала себя не лучшим образом, лишь усиливали уверенность в неминуемом успехе.
Если честно, мы, солдаты, тогда ни о чём таком и не думали, нам отдавали приказы и мы просто делали, что нам говорили, в нашей армии сомневаться и обсуждать приказы было не только не принято, а было немыслимым.
О том, что нам возможно предстоит иметь дело с русскими, нам сказали за часы, максимум за сутки до начала конфликта, мы всё же рассчитывали на стремительное наступление и разгром монгольских пограничников, которые хоть и были вооружены советским оружием, но не внушали нам особой угрозы.
Когда в район столкновения стали прибывать русские подкрепления, то характер боя резко изменился, каждый из нас ощутил, что это совершенно другой противник, который заставит с собой считаться.
К тому моменту я уже третий год был в армии, я имел определенный боевой опыт в Китае и за всё время я не мог вспомнить хотя бы одного случая, когда нам бы пришлось обороняться, мы всегда атаковали, мы привыкли атаковать, вся наша доктрина и полевой устав, который вбивали в нас офицеры был построен на агрессивной и стремительной манере боя, а здесь всё пошло иначе, мы не были к этому готовы.
Наша авиация, на которую мы возлагали столько надежд, тоже их не оправдала, мы считали своих лётчиков непобедимыми, но оказалось, что это не так. Мы не предполагали, что у русских столько самолётов.
Позже, я читал, что русское командование направило против нас классных пилотов со всей страны, которые имели боевой опыт в Китае (они тайно летали на стороне китайских коммунистов) и они принимали участие в гражданском конфликте, который разгорелся в 1937 году в Испании.
Мы впервые видели, как пролетавшие над головами армады наших самолётов, через час возвращаются далеко не все, а изрядно поредевшими и уходят за горизонт оставляя за собой шлейф дыма. Чёрным днём для нас стало извести о гибели нашего идола, звезды Японии, лётчика аса Такэо Фукуда.
Помню, что в тот день я плакал, как ребёнок, такое это было потрясение, словно я лишился брата или кого то столь же близкого, хотя и не знал Такэо лично и никогда с ним не встречался.
Я хотел за него мстить и в тот день поклялся убить столько русских сколько смогу, но уже буквально через пару недель состоялось «Баян-Цаганское побоище» (в СССР более известное как битва за гору Баян-Цаган) и от моего полка остались жалкие крохи. Мы сражались до конца, мы не помышляли об отступлении, единственный понтонный мост через реку Халкин – Гол был взорван и мы смирились с мыслью умереть у подножья этой горы.
Русские приняли правила этой «игры», мы не сдавались в плен, а они не предлагали его и не ждали от нас сдачи, но когда сталь бьется от сталь, как меч бьется об меч, то одному суждено сломаться, в тот день наш меч сломался.
Мы не ушли с позиций, нас с них выдавили. Лейтенант Кираюги нам сказал, что пришёл приказ отходить с горы и переправляться обратно через реку на подручных средствах, кто и как может, а он останется здесь, со своими уже погибшими солдатами.
Дело в том, что когда пришёл приказ, то переправляться было уже некому, нас осталось человек восемь, мы хотели остаться в лейтенантом, но приказ есть приказ.
У самой кромки воды меня оглушило близким разрывом русской мины и я потерял сознание. Так для меня начался плен.
О характере и ожесточении тех боёв говорит, хотя бы то, что в советский плен попало очень мало наших солдат, за несколько месяцев боёв, русские смогли взять человек 270 или около того, точно меньше трёхсот, да и те попали в плен также глупо как я, будучи контуженными, сильно раненными или случайно.
Большинство из них как и меня отправили в город Кунгур (город недалеко от Перми), вопреки моим ожиданиям, обращение с нами было достойным, я не увидел какого то ожесточения и ненависти со стороны русских, я даже пытался учить язык, но к сожалению безуспешно, русский показался мне очень сложным и своеобразным языком.
Нас вывозили в сельскую местность, где пленные учувствовали в уборке урожая ржи, картофеля и сельскохозяйственных культур. Кормили нас достаточно хорошо. Честно говоря, я и будучи солдатом был неприхотлив и не привык много есть, так что мне хватало. Единственное холод, к нему было привыкнуть очень сложно, но нам выдавали стеганные телогрейки и теплые штаны.
За полтора года, что я находился в Советском Союзе, я очень многое узнал о России, я увидел своими глазами как живут эти люди, проникся симпатией и уважением, я был убеждён, что нам нужно дружить, а не воевать с таким могучим государством и людьми, которые могут так драться, но и могут в мирной жизни быть достойными людьми.
В апреле 1941 года я вернулся в Японию, но в армию мне вернуться было довольно проблематично, множество проверок и испытаний ждало меня на Родине, сейчас я понимаю, что судя по всему были подозрения, что меня могли завербовать советские спецслужбы.
Когда между Германией и Россией началась война, меня снова начали допрашивать, каждый день я писал подробные отчёты о моём пребывании в СССР, о том, что видел, с кем общался, о жизни местного населения, уровне сельского хозяйства, технике, которую видел, разговоры которые слышал из тех, что понимал.
Я писал много и обо всём, часто об одном и том же, но спустя неделю или две, мои новые и старые показания сопоставляли.
Как оказалось, подозрения наших спецслужб не были совсем беспочвенны, не все пленные японские солдаты изъявили желание возвращаться на Родину, трое остались в СССР и наше политическое и военное руководство было не на шутку обеспокоено их примером, они хотели знать, по каким причинам эти люди остались в России, были ли они завербованы или им настолько плохо было в Японии или хорошо в России, что побудило их на этот поступок?
Когда в декабре 1941 года, Япония начала войну против США, я ликовал в душе, радовался, что мы не выступили на стороне Германии и не ввязались в войну с таким сильным государством, как СССР, я очень хорошо, в отличие от многих в Японии, тогда понимал, чего стоит армия русских, но большинство было раздосадовано, считая Россию раненным тигром, которого просто нужно добить и Японии будет легко получить экономические и территориальные блага.
Мне же наоборот, война с США казалась более благоприятным вариантом, к своему стыду я почти ничего не знал об Америке, её финансовых возможностях и потенциале. Своё образование и знания мне пришлось подтягивать после войны, в более зрелом возрасте, а тогда у меня были довольно смутные познания как в политике, так и в географии, армия и земледелие, вот что я тогда знал.
В итоге, как показала история, ошиблись все, и те, кто хотел воевать с Россией и те, кто решил воевать против США.
В 1943 году, когда Япония стала всё сильнее ощущать нехватку человеческих ресурсов, я снова был призван в армию.
Но я не попал в Квантунскую армию и свою старую часть, вместо Маньчжурии меня ждал остров Сайпан, служба на котором была довольно размеренной и спокойной, несмотря на специфику тропического климата. Нас привлекали в основном к строительным и фортификационным работам, обслуживанию аэродрома, ремонту и подготовке взлетных полос, мы себя чувствовали больше рабочими чем солдатами.
Спокойствие закончилось, когда фронт на Тихом океане очень резко сместился в сторону острова и Сайпан оказался на острие продвижения американской экспансии вглубь Марианского архипелага.
У американцев было колоссальное преимущество, я нигде не видел такой плотности артиллерийского огня. Наш флот был не в состоянии нам помочь, у главных калибров американских линкоров была полная свобода, всю свою мощь они обрушили на остров. После того, как от нашего аэродрома ничего не осталось, их авиация имела полную свободу, приземляясь на авианосцы лишь для дозаправки и подвешивания новых бомб.
Когда на берег высадилась американская морская пехота, то все наши основные огневые средства были уже подавлены, мы были вынуждены уйти в горы и оказать достойное сопротивление на берегу, который полностью простреливался американским флотом, было невозможно.
У нас изначально было очень мало оружия, остров долгое время считался глубоким тылом и поэтому гарнизону недоставало людей, а личному составу стрелкового оружия, некоторые были вооружены в прямом смысле лопатами, мотыгами и мачете.
Я убеждён, что без подавляющего преимущества в артиллерии и авиации американская морская пехота никогда бы не взяла Сайпан, даже имея такие преимущества победа далась им огромной ценой, а потери были внушительными.
Мы постоянно атаковали, мы хотели добыть в бою оружие, которого нам так не хватало. В одной из массовых банзай – атак погби мой хороший друг Рю Кандзаги, потерю которого я оплакивал и переживал очень тяжело, но он ушёл как настоящий воин, его отец должен им гордиться.
Несмотря на то, что Сайпан был уже фактически потерян, а мы не спали ночами и были в полной изоляции, даже тогда я думал, что лучше три американца, чем один русский. На Сайпане, в окружении, без надежды на подкрепление, мне было легче чем в 1939 году на той реке, там мы были вооружены и не так истощены, но нам не оставили и шанса.
Мой брат Йоши, едва погиб в Маньчжурии, он был призван в части Квантунской армии, весной 1945 года, за несколько месяцев до того как русские нанесли удар, сейчас я думаю, что мой брат сдался, он уцелел.
После войны я слышал, что немецкие солдаты хотелись сдаться в плен американцам и очень боялись русского плена, я же напротив очень боялся попасть в плен к военнослужащим США и гораздо охотнее сдался бы ещё один раз русским.
Мои опасения не были напрасны, в американском плену, я в числе немногочисленных оставшихся в живых защитников Сайпана, я подвергался постоянным издевательствам и унижениям, иначе, как «Обезьяны», нас не называли, я успел много раз пожалеть, что не спрыгнул со скалы, когда ещё была возможность, я смалодушничал и вместо смерти обрёк себя на унижения.
Возможно я не достоин многих воинов, которые отдали свою жизнь за Японию и Императора, наверное я не лучший солдат, но я жив…
Иногда, я об этом жалею, лучше бы я умер тогда за Великую Японию, которая ошиблась и проиграла, чем я каждый день вижу экономически процветающую, но не счастливую страну».
Из воспоминаний Акиро Муканачи.
Оценили 33 человека
46 кармы