Президент Турции Реджеп Эрдоган передал на рассмотрение Госсовета страны вопрос о превращении самого знаменитого здания Стамбула – собора Святой Софии – из светского музея, которым он является сейчас, в мечеть.
Реакция на это Константинопольского патриарха – вернее, ее поразительное отсутствие – говорит о многом, в частности о том, насколько основательны притязания Константинополя на владычество в православном мире.
Собор Святой Софии – или, как нередко говорят, Айя София – был воздвигнут в VI веке по повелению императора Юстиниана, на месте еще более старой церкви, разрушенной при пожаре. Собор должен был отражать величие Восточной Римской империи времен ее расцвета – и архитекторам это вполне удалось. Это было крупнейшее здание в христианском мире вплоть до строительства собора Святого Петра в Риме, веками поражавшее людей своими масштабами, изысканностью исполнения и богатейшим убранством – так, что потрясенные паломники слагали легенды о непосредственном участии в строительстве небесных сил.
Именно присутствие на богослужении в этом соборе побудило русских послов сказать знаменитые слова: «И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали – на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького; так и мы не можем уже здесь пребывать».
После падения Константинополя под ударами войск султана Мехмета II в 1453 году собор был превращен в мечеть, а фрески с изображением Христа и святых замазаны штукатуркой. После того, как Османская империя распалась, а в Турции утвердился светский националистический режим, стремившийся реформировать страну по западным образцам, в 1934 году собор был превращен в музей, а фрески частично открыты.
Это величественное здание было – и остается – предметом острых споров. Греки, полные ностальгических воспоминаний о величии Восточной Римской империи, мечтали о возрождении собора и восстановлении в нем православных богослужений – да и у нас в годы Первой мировой войны лозунг «Крест на Святую Софию!» был популярен.
Заметная часть турок, напротив, ностальгировала по своей империи – Османской, и мечтала о том, чтобы собор, ставший символом их побед и завоеваний, продолжил функционировать в качестве мечети. Второе превращение собора Святой Софии в мечеть ознаменует осуществляемый Эрдоганом и его сторонниками разворот от светской и ориентированной на Запад государственности, связанной с наследием реформатора первой половины ХХ века Мустафы Кемаля (Ататюрка), к преемству с Османской империей.
У многих народов есть свой идеализированный образ прошлой славы и могущества – и у турок это времена огромной и блистательной Османской империи, которую патриотическое воображение наделяет чертами идеального государства, полного справедливости и добродетели. Как, например, пишет англоязычная версия турецкой газеты «Ени Шафак», «Айя София – это символ завоевания Константинополя и нашей независимости».
Газета обрушивается на западные империи, которые «грабили, порабощали и стирали с лица земли целые цивилизации и религии», и противопоставляет им совершенно ангельскую Османскую империю, которая «во все века своей истории предлагала человечеству самую выдающуюся, развитую и превосходную модель того, как различные религии, цивилизации и культуры могут сосуществовать мирно и безопасно... великую цивилизацию справедливости, мира и сострадания». Коварный Запад промыл мозги туркам, скрыв от них их собственное великое наследие, и одним из проявлений этого является то, что Айя-София превращена в музей. Восстановление независимости и национальной гордости требует, чтобы она вновь стала мечетью.
Трения, которые вызывают эти планы (с Западом и особенно с традиционно нелюбимыми греками), только помогают разогреву национальных чувств – и привлекают поддержку к Эрдогану, который создает себе ореол мужественного борца за величие страны. Сама по себе религия играет тут скорее инструментальную роль. Впрочем, многие (в том числе и в самой Турции) видят в этом попытку отвлечь людей от ухудшения экономической ситуации в его правление, вылечить недовольство и ворчание ударной дозой патриотической гордости, предложив людям зримый образ преемственности с величием и славой прошлого.
У греков – и шире, православных – это вызывает понятный протест. Элладская православная церковь призывает правительство Турции «проявить благоразумие» и не превращать собор Святой Софии в Стамбуле в мечеть, говоря, что это «может вызвать разочарование и протесты» христиан. Как сказано в обращении Синода, «[Айя София] была задумана как место церковного поклонения, посвященное мудрости Божией, нашему Господу Иисусу Христу. Это шедевр архитектурного гения и всемирно известный выдающийся памятник христианской культуры... Мы считаем, что отказ от цивилизационно нейтрального использования памятника в качестве музея, который был установлен Турецкой Республикой в 1934 году, пытается превратить культурное пространство в трофей и символ завоевания».
Русская православная церковь также высказала неодобрение: «Любые попытки изменить статус храма Святой Софии, который на сегодняшний день является музеем, приведут к изменению и нарушению тех хрупких межконфессиональных и межрелигиозных балансов, которые сложились». Даже Госдеп дал понять, что ему скорее не нравится вся затея. Чьего голоса мы не услышали (пока, по крайней мере), так это того, кто должен был бы высказаться в первую очередь – патриарха Константинопольского Варфоломея.
Это молчание выглядит особенно удивительно на фоне бурной деятельности, которую он недавно развил на Украине, когда по своему личному произволу и с грубым нарушением церковных правил (канонов) создал, по просьбе тогдашнего президента Порошенко, «Православную церковь Украины» на базе двух раскольнических групп, объявив «митрополитом Киевским» человека, который даже не был должным образом рукоположен в епископы. И это при живом и здравствующем настоящем митрополите Киевском – Онуфрии, которого он сам еще недавно признавал. Это вызвало разрыв общения между Константинопольским и Московским патриархатами и тяжелейший кризис в православном мире.
Свои действия патриарх Константинопольский обосновывал притязаниями на статус «первоиерарха», «primus sine paribus», то есть «первого без равных», который может по своему произволу вмешиваться в дела других поместных церквей.
Сейчас, увы, он не может вмешаться даже в свои собственные, константинопольские дела. Конечно, к его молчанию можно отнестись с определенным пониманием: он – гражданин Турецкой Республики, Фанар (квартал Стамбула, где находится его резиденция) – турецкая территория. Тяжелая необходимость как-то ладить с враждебными властями, глотать обиды и держать свое негодование при себе – это беда, а не вина. Церковь в разных странах не раз оказывалась в подобной ситуации.
Само пребывание Константинопольского патриархата в городе, имя которого он носит, увы, не гарантировано – турецкие власти могут изгнать его в любой момент. Можно заметить и то, что теснейший союз, который, как показал украинский кризис, существует между патриархом Варфоломеем и Государственным департаментом США, оказался бесполезным. Госдеп высказался, представители турецких властей недвусмысленно отвергли его увещевания – и что дальше? Какие-то страшные санкции? Едва ли.
Это молчание Константинопольского патриарха демонстрирует (еще раз) неосновательность его претензий на управление православным миром. Если поведение человека определяется внешним давлением, его не всегда справедливо в этом упрекать. Но ему едва ли стоит повиноваться. Если он не может отстаивать интересы Церкви в этом случае – как он будет делать это в других?
Критики притязаний Константинопольского патриархата на единоличное лидерство в православном мире сравнивают их с притязаниями римских пап. Но здесь нам в глаза бросается явное отличие – папы энергично защищали интересы Церкви перед лицом светских владык, и очень трудно вообразить себе папу, который помалкивал бы в подобной ситуации.
Солидарность патриархов различных поместных церквей, которые находятся в разных странах и имеют различные возможности, могла бы помочь Церкви в подобных ситуациях – но Константинополь не захотел солидарности, он захотел власти.
А теперь оказывается, что его собственных возможностей не хватает даже на то, чтобы вслух высказаться против повторного превращения величайшего храма Константинополя в мечеть. Это печально – но, увы, ожидаемо.
Оценили 54 человека
74 кармы