В журнале «Татлер» в открытом письме Ксении Собчак Людмила Нарусова кокетливо «не понимает», как дочь могла вырасти «такой», ведь она же из «приличной интеллигентной семьи». Но советские интеллигентные семьи — тот еще склад шкафов со скелетами, концентрат лицемерия, приспособленчества и постоянной игры на публику.
Детей растили подобно дрессированным зверькам, но, увы и ах, даже дрессировать-то их толком не умели. В общем, посыл Нарусовой состоит в следующем — «Что же ты, Ксюша, не как мы, надо быть хитрей, форматней.» Да уже не надо. В неосовке можно все. Но смотря кому, конечно.
Людмила Нарусова — типичная советская женщина. Собчак, оказывается, тоже. Пыталась спеть Моргенштерну «Изгиб гитары желтой», видимо, в качестве сатанинской колыбельной. Да, наверное, будь я на его месте, я бы при этих звуках тотчас испарилась от неловкости. Как не стыдно, Ксения? Советский дух — дух звенящей душной пошлости. Он уже везде.
В силу отсутствия нормальных социальных лифтов, социальной иерархии в принципе, все эти советские семьи состояли сплошь из людей глубоко закомплексованных. А в связи с отсутствием цивилизации, но манной, липкой избыточностью культуры (совкультурки), советская семья вся проистекала из отсутствия некой Нормы.
Неудивительно, что первым разносчиком «Нормы» здесь стал Владимир Сорокин, это была та искаженная шизонормальность, постсоветский и постмодернистский концентрат. Добра и Зла в их подлинной онтологии здесь тоже не было, но были их игрушечные подделки из простоватых адаптированных сказок.
И вот эти искореженные социализмом советские «ячейки общества» постоянно сводили счеты внутри самих себя, буквально пожирали друг друга на первое, второе и третье. Это был единственный способ существования и самоутверждения «маленького человека». Удивительно, что постсоветские родители пытаются делать это до сих пор. Тогда как они давно потеряли свой мнимый авторитет, да и в сущности, не имели его изначально.
Нарусова именно подъедает, покусывает Ксению, хоть и под прикрытием гиперопеки и благодушия. Представительница поколения, оставившего после себя руины. Смысловые, ментальные, социальные, экономические. Руины.
Тем временем, продолжается точечная зачистка. За кем черный воронок, за кем мертвенький лосек. Депутат КПРФ Валерий Рашкин попал под раздачу. Он был задержан якобы пьяным в автомобиле с убитым лосем. Все в лучших традициях большевистского террора. В случае Рашкина все киношно и очень органично. Между Гринвеем и советской комедией. Между некрофилией и алкоголизмом. Между трупом Ленина и трупом лося. Между УГ и РФ. В общем, все включено.
Несмотря на широкую информатизацию общества, основное направление инфопотока идет от источника к человеку, а не наоборот. Как раньше люди писали «письма на радио», сейчас они транслируют рефлексии в соцсетях. Это и есть пресловутая «обратная связь» в системе бесструктурного управления. В этом смысле российская интеллигенция и даже интеллектуалы не намного отличаются от местных пролетариев. По сути это и есть пролетарии, но с модными гаджетами.
Почему это произошло? Потому, что они отказались от претензий на ресурс и на власть. Да вообще от претензий. Они принимают жизнь такой, как она есть, верней, как она «дана им в ощущениях». То есть, как некую наспех обжаренную пелевинскую лепешку. Плохо обработанную иллюзию, бытийный жмых.
А «жизнь как она есть», как я уже писала, это и есть фашизм. Причем онтологический, органический. И поэтому установление диктатуры в России — есть прямое следствие не только беспредела нынешней власти, но и этого порочного, узаконенного как «нормальное», мировосприятия.
Советский и постсоветский человек постоянно убегает от частного зла, от личного злодейства в рефлексию относительно зла условного «другого». Этим другим давно и надежно стал для него почивший в исторической бозе Третий Рейх. Так в советском агитационном фильме «Обыкновенный фашизм» сквозь обличительный псевдообщечеловеческий пафос сквозит лютая, животная зависть к эстетике как таковой.
Чем занят «человек за кадром»? Например, он критикует скульптурную гигантоманию нацизма с отсылкой к греческой традиции, но сквозь мутную призму советской, якобы гуманной, идеологии. В этой известной агитационной кинокартине можно было бы легко заменить все показанное на советское, при этом даже проговариваемый текст можно было бы оставить нетронутым.
Советские агитаторы испытывали зависть не только к эстетике, но и к самой исправно работавшей национал-социалистической «машине смерти». Потому что отечественная частенько пробуксовывала, сбоила, зажевывала своих. То есть, выходила из-под контроля и угрожала саморазрушительным взрывом.
Германия осознала свои ошибки. Россия Красная лишь укрепилась в своем безумии, вернувшись ровно на век назад, подобно псу на свою блевотину. Только все стало еще более неэстетичным, чем в тех же 20-х, 30-х, 40-х.
Вместо стремящихся походить на своих немецких визави — молодцеватых недоатлетов и широколицых блондинок, перед нами предстают пропитые, бодрящиеся Соловьевы-Захаровы-Симоньяны. За ними семенят мелким бесячьим шагом — Собчаки, Ивлеевы и Валеевы (Моргенштерны). И в самом хвосте плетутся совписы, поедатели крымских бутербродов, давно вышедшие в тираж.
Что такое антиэстетичность? Это маркер, объединяющий всех ведомых, неприкаянных. Онтологических «пролетариев», тамплиеров бессубъектности. Тех, из кого всегда лепят массы, классы и прочие низовые прослойки. Кого рассматривают только в агрегированном, укрупненном состоянии. Колышущийся тростник будущего бытийного жмыха.
Оценили 0 человек
0 кармы