М.Жванецкий — «Воскресный денек»

Летнее утро. Раннее, воскресное, еще прохладное. Потянулась с гор молодая интеллигенция, потянулись к ларьку люди среднего поколения. Детишки с мамашками потянулись на утренники кукольных театров. Стада потянулись на зеленые росистые поля. Потянулись на своих кроватях актеры, актрисы, художники, прочие люди трудовой богемы и продолжали сладко спать. А денек вставал…

Денек вставал! Денек светлел! И лучи обжигали, и птицы громче пели. Захотелось к воде! К большой воде! И я, свесив голову с дивана, прислушался к себе, стал одеваться, зевая и подпрыгивая. Умылся тепловатой водой под краном. Затем достал из холодильника помидоры, огурцы, сметанку. Снял с гвоздя толстую доску, все чисто вымыл, и начал готовить себе завтрак.

Помидоры резал частей на шесть и складывал горкой в хрустальную вазу. Затем нарезал перцу красного мясистого. Нашинковал луку репчатого. Нашинковал капустки. Нашинковал морковки. Нашинковал салатику зелененького сочненького. Мелко порезал огурчиков, сложил поверх помидор. Густо посолил. Полил постным маслом из бутыля. Окропил уксусом. Добавил столовую ложечку майонеза и начал перемешивать деревянной ложкой снизу вверх, снизу вверх. Поливал соком образовавшимся и все снизу вверх, снизу вверх.

Чайник начал басить и подрагивать. Затем взял кольцо колбасы, домашней, крестьянской, отдающей чесночком. Отрезал граммов сто пятьдесят, и на раскаленную сковороду. Жир в колбасе был, он начал плавиться. Зашкворчала колбаса, и чайник пустил постоянный сильный пар.

А в хрустальной вазе уже салатик соком исходит под маслом, уксусом, майонезом. Подумал я и столовую ложечку сметанки сверху, для мягкости. И снова снизу вверх, снизу вверх… Взял вазу, пошел на веранду.

А на веранде столик беленький сияет под солнышком, хотя тень на него от дерева. Но тень, она такая, кружевная, узорчатая. Я вазу с салатом в тень поставил. Вернулся на кухню, а в сковороде…

Глазунья! Сверху прозрачная, подрагивает, и колбаски в ней архипелагом. Взял сковородку с яичницей и пошел на веранду. Затем достал из холодильника баночку, где еще с прошлого года хранилась красная икра. От свежего круглого белого хлеба отрезал хрустящую горбушку, стал мазать ее маслом. Масло твердое, оно из холодильника, а хлеб горячий, свежий, потому масло тает с трудом. Я толстым слоем красной икрой намазал, сел, перед собой поставил сковородку.

В левую руку взял хлеб с маслом и икрой, в правую — деревянную ложку. И стал есть салат ложкой, захлебываясь от жадности, откусывая огромные куски хлеба с маслом и икрой, при этом не переставая есть салат ложкой, прямо из сковороды стал поднимать, отделять пласты яичницы, ел все вместе: колбасу, масло, икру, все сразу, все сам съел, все съел сам, все…

И на пляж уже не пошел. Остался сидеть дома, скрестив ноги под столом, не имея сил отогнать пчелу, жужжащую над сладким ртом. А-ж-ж-ж! Отойди..

А-ж-ж-ж! Отойди..

А-ж-ж-ж! Отойди, пчела..

Вот так я сидел. Затем встал. Ходить трудно, живот давит. Ничего, стал шире ставить ноги.

А денек разгорался! Денек светлел! Уже полпервого. Да что же это так поджаривает? Надел на бюст легкую безрукавку, на поясницу и ноги — тонкие белые брючки, светлые носочки, желтые сандалии, на нос — темные очки. И пошел пешком к морю.

Навстречу — бидоны с пивом! Прикинул по бидонам, двинул к ларьку. Минут через десять получаю огромную кружку, отхожу в сторону, чтобы одному, сдуваю пену и пью, пъю, пью… Через мягкий и через твердый. Я пью! На голове соломенная шляпа, в руках авоська с закуской.

О! Блеснул узенько! Шире блеснуло! И вот оно! Блестит, переливается! Море!

Занял топчанчик. Разделся. Сложил все небрежно. Палит! Терплю, чтобы потом ярое удовольствие… Палит! Терплю, чтобы потом счастье!

Медленно, обжигаясь, иду к воде. А вода аж серая от теплоты, шелестит, накатываясь… Не терплю и с воем, прыжками в поту кидаюсь… Нет, там не нырнешь, мелко, бежишь в брызгах, скачешь, ищешь, где глубже.. Народ отворачивается, говорит: «Тю…»

А ты уже плывешь: холодно — еще вперед, холодно — еще вперед. Набрался воздуха, лег лицом вниз, глаза раскрыты. Зелено. Тень моя, как от вертолета.

А когда выходишь из воды, то, невзирая на пиво и салат, вырастаешь из воды стройным, влажным, крепким, ух! Сам бы себя целовал в эти плечи и грудь. Нет, не смотрят. Ну, и бог с ними.

Опять топчанчик, животиком вверх и затих. И ушло все.

— А вы сгорели, молодой человек!

А, фу, бело в глазах, опять к воде, красный, раскаленный, расплавленный. Шипя стал оседать в прохладную воду, проснулся и поплыл.

Шел домой — уже прохладней. Солнце садится куда-то в санаторий. Женщины бегают на дачах: из фанерных кухонь к кранам торчащим. Из кранов идет вода. Дети поливают цветы из шлангов. Собаки сидят у калиток, следят за прохожими. Полные трамваи потянулись в город. С гор пошла молодая интеллигенция. Стада вернулись в деревни. И медленно темнеет воскресный день.

И медленно темнеет воскресный день.