Последнее свидание

   Жаркое лето 1972 года добралось-таки до своей серединки. Оставалось каких-то сорок пять дней до десятого, выпускного класса. За ним – взрослая жизнь. А пока что ещё недавно мелкий, но теперь уже бреющийся, в основном при помощи форточки или, на худой конец, мокрого полотенца, народ разбрёлся из душного пыльного града под смогом кто куда: одни с родителями на море, другие – на море, но без родителей, в качестве пионеров-перестарков, третьи к бабушкам по деревням, где лес, речка, восхитительный воздух и умопомрачительные пироги.

Некоторым повезло меньше и они уже сейчас знали, что в первом же сочинении в начале учебного года им придётся нагло врать на тему «Как я провёл лето», если учителя не будут согласны на опус в одно слово… К таковым по ряду веских причин был обстоятельствами отнесён и Васька. Даром, что не в первый раз. Единственный не уехавший никуда сосед подходящего возраста уже с месяц отлёживался в больнице.

Не имея ни одного, хотя бы завалящего, приятеля под боком, Васька, сидя в тенёчке под раскидистой старой грушей, привычно занимался вырезанием фигурок из деревяшек, когда вдруг к нему подошёл отец того, больного, соседа – дядя Коля, проруливший до войны, во время войны и всю жизнь после неё.

- Здорово, чем занимаешься?

- Чем придётся, дядь Коль, а что случилось-то?

- Ничего не случилось. Я сейчас на РАФике-интуристе работаю, заказала его наша кондитерка – для поездки в Крым, так сказать, для обмена опытом с их кондитеркой. Предполагается, как я понял, обмен опытом в ресторане в Симферополе и потом почти сразу трёх-четырёхдневная поездка по пансионатам южного берега Крыма. Я спросил, можно ли мне взять с собой сына, ответили, что можно. Но Витя в больнице, так что, если согласен, дуй к матери, и если даст добро – завтра едем. Но – строго-настрого – ни единым словом чтобы не проговорился, что ты мне не сын!

- Я сейчас! – Дунул Васька, следа за собой не оставив. Мать была только «за»: не могла она, растившая двух детей без давным давно сбежавшего от трудностей муженька, и досматривавшая уже пятнадцать лет прикованную к постели свою маму, позволить себе роскошь обеспечивать их путёвками в пионерлагеря да санатории на морях. Впрочем, старшая дочь уже работала, но это мало что меняло. В общем, звёзды сошлись так, как следует, и назавтра Васька уже сидел с правой стороны от двигателя РАФика, нюхал пренеприятный отчего-то для него запах, доносившийся с кондитерской фабрики, и с нетерпением ждал, когда наконец дядя Коля приведёт руководство предприятия и они все вместе помашут ручкой утопающему в раскалённой пыли и дыму городу. А заодно и Васька.

Наконец все собрались и они поехали. Руководство, как и полагается любому уважающему себя руководству, было старое, местами лысое, местами толстое, но в себя по-прежнему, как и в лучшие годы, влюблённое. Набралось народу человек восемь, пополам с не особо-то и прекрасным женским полом бальзаковского возраста и выше. Было очевидно, что с директором едет его супруга, а на хозяйстве оставлена секретарша. Что могло даже повысить производительность труда на производстве и привести к победе в соцсоревновании с кондитеркой №2, так как всем было ясно, что воз тянул явно не шестидесятипятилетний изнывающий под благами цивилизации директор. Куда ему, с его-то брюшком ниже колен…

Путь-дорога была легка и приятна, потому что дядя Коля был водителем-асом и не позволял себе никаких нарушений правил. Первая неприятность Ваську ждала даже не в симферопольском ресторане, где обменивающимся опытом был накрыт царский стол на втором этаже, а дяде Коле и ему – на первом, по рабоче-крестьянски: соляночка, картошечка с котлеткой, компотик. Оно и понятно: первый за рулём, а второму ещё рано дегустировать не компоты. Так, во всяком случае, считали те, кто делал заказ. И что с того, что безотцовщина Васька считал иначе?

Первая неприятность была чуть позже. А именно – в кизиловой роще после ресторана, где народ решил слегка отдохнуть, переваривая вкусную и здоровую пищу, пока симферопольцы решат, кого давать приезжим в гиды, а кто и на фабрике ещё пригодится. Толсто-лысый народ, развалившись на травке, занялся интеллектуальным делом: четверо самых продвинутых сели расписывать «сочинку», остальные окружили их вторым кольцом и наблюдали с понимающим видом. Всё бы ничего, но товарищи ответственные работники играли отвратительно, что сразу же бросилось в глаза Ваське. Хотя, возможно, трое просто поддавались четвёртому – директору. Этого Васька не учёл и, не выдержав, влез, попытавшись подсказать одному из них правильный ход. За что был обозван невоспитанным сопляком и послан погулять по роще.

Не смея перечить, дабы не навлечь груду дополнительных неприятностей на дядиколину седую голову, Васька последовал их совету. Кизила было много, тёрпкостью своей он пришёлся Ваське очень даже по вкусу и тот не стал обуздывать свой аппетит. Была ли роща опрыскана химикатами, или кизил не дозрел, но Ваське очень быстро стало невыносимо плохо. Не то, чтобы он терял сознание – несознательным он был давно и терять, в общем-то, было нечего, да и плохо стало совсем в другом месте. Ваську ни с того, ни с сего начало неистово рвать, а потом он отковылял подальше и занялся пометкой кустиков.

Наконец игроки окончили свою «обдираловку», расплатились с победителем, коим стал, кто бы мог подумать, директор, а тут и «Волга» принимающей стороны подкатила, да и снабдила страдальцев производственного туризма гидами в количестве двух таких же унылых особ разного пола.

Раз такое дело, сели да и поехали. До перевала добрались без приключений, хотя у паренька справа от водителя лицо было бледным с прозеленью, а глаза выражали невыносимую муку на пределе терпения. А сразу за перевалом Ваську опять чёрт за язык дёрнул. Глянув на, казалось, бесконечно долгую асфальтовую ленту, круто уходящую к подножию гор, он возьми да и ляпни:

- Да, вот если сейчас тормоза откажут…

- Типун тебе на язык! – Нестройным хором сказал автобус на повышенных тонах. И добавил:

- Придурка кусок!

Почему кусок, Васька так и не понял. Но спорить не стал. Придурком он себя, конечно, не считал, просто не знал, что в шестьдесят+ или около того ещё можно так сильно любить себя в этой трудной жизни. Да и откуда ему было это знать…

Во второй половине дня, но ещё засветло, они наконец прибыли в первый пансионат. Вот тут-то Васька и проклял свой ненасытный аппетит и неожиданно проснувшуюся любовь к кизилу: по пансионату разгуливали молодые, ладные, красивые девушки с загаром цвета кофе с молоком и выгоревшими на солнце распущенными волосами. Русалки без хвостов, да и только… А Васька елозил тощим задом по табуретке, боясь от неё оторваться, но если уж отрывался, то сугубо по важным делам. Так закончился день в этом пансионате, так продолжались дни в остальных нескольких – Васька их даже не считал, не до того бедолаге было.

Наконец они завершили обмениваться передовым опытом и выдвинулись в обратный путь. Все, кроме Васьки, отлично отдохнули, набрались живительных сил и были полны желания продолжать трудиться на благо социалистической Родины. И самую чуточку – на своё. Васька был всё ещё бледен и тих. И хотя самое страшное было уже позади, ходить легко и порывисто он больше не мог. Отравление, одним словом, удалось на славу. Взрослые дяди и тёти, так и не узнав причины резкой смены настроения Васьки, то и дело с подозрением поглядывали на притихшего попутчика: что ещё он мог задумать выкинуть?

А тут ещё камешком из-под колёс встречного грузовика пробило радиатор, он начал подтекать, мотор греться. А вода в Мелитопольском районе привозная. Хозяева домов по бокам дороги весьма неохотно делились ею даже за плату. Некоторые, всё же, входили в положение.

- Дядь Коль, я больше не могу ходить за водой… - Жалобно простонал Васька на ухо соседу – того единственного он ввёл в курс дела сразу же, как случилось с ним это несчастье.

- Стой на месте и не рыпайся. Я сам.

Когда дядь Коля отходил на приличное расстояние, кто-нибудь из взрослых дядь и тёть ехидно бросал сквозь зубы, как бы никому не адресуя:

- Вот же молодёжь пошла… Отец старенький ходит за водой, а молодой сынок-бестолочь стоит себе и в ус не дует…

На следующей вынужденной остановке Васька попытался вырвать вёдра из рук дяди Коли.

- Ты чего это?

- Дядь Коль, эти… Они стыдят. Мне жуть как неловко.

- Не обращай внимания, Васька, их дети, я тебе говорю, к полным вёдрам по жизни не прикоснутся. Так что пошли они все… Скоро уже дома будем. Там и подлечишься.

По возвращении в родной город дядя Коля развозил всех по домам. Ваське повезло: чтобы забросить последнюю пару человек, им пришлось ехать почти мимо васькиной улочки. Дядя Коля остановил РАФик метрах в двухстах от дома, Васька вылез, пожелал счастливого пути, помахал вслед рукой и потихоньку поплёлся домой.

Так скомкано и непутёво окончилось последнее васькино свидание с Крымом. Из которого для себя Васька вынес три важных знания: не суйся со своими подсказками, когда серьёзные люди играют в карты под деньги; нельзя есть много немытого недозрелого кизила и оставаться бодрым и весёлым; ну и не стоит упражняться в чёрном юморе в компании с незнакомыми людьми унылой внешности. И если кизила в своей жизни он больше вообще никогда не ел, никакого, то два других знания пошли ему впрок.