Не привили...

   В доярки её не взяли. Не прошла по конкурсу. При виде этой претендентки быки-производители разбежались кто куда, ловили их всей деревней, чего только не поймали: кайф, момент, сторожа амбара на горячем, под шумок даже бабку Нюру-самогонщицу (эту и раскулачили сразу, чтоб два раза не вставать). Быков – нет. Позднее выяснилось, что те самолично подделали документы и добровольно ушли на скотобойню, где устроили скандал, требуя пропустить их вне очереди – у них льготы. На самом деле элементарно струсили, это же ясно.

Председатель клялся, что он ни при чём, а коровы наотрез отказались доиться. Аргументация: молоко перегорело. Ерунда. Ваську им подавай. Влюблены были в него повально. Эдуард, тот бык и погабаритнее, вроде, был, и рога посолидней, и родословная позаковыристей, а вот не котировался среди бурёнок. С харизмой не сложилось.

Подалась тогда Фёкла* на ближайшую станцию, где устроилась было шпалоукладчицей, однако, когда брала в руки кувалду, рукоять начинала мироточить, а костыли под её ударами проходили сквозь шпалы вместе с подкладками, чтобы раз и навсегда затеряться где-то в глубине щебёночной подушки. А скорее всего ниже, потому что не вечная мерзлота же. Начальство сетовало на то, что на Фёклу никаких костылей и подкладок не напасёшься, хотело списать всю недостачу на неё и с горя запить, но списывать оказалось уже нечего, а перехватить до получки у кумы не удалось. Фёкла всё поняла и ушла сама.

От безысходности поехала в город и поступила учиться на учителя. Окончила экстерном и ей вослед изо всех окон радостно махал платочками профессорско-преподавательский состав учебного заведения.

Дети – народ опытный, на своём веку всякого повидавший, посему к излишней экзальтации не склонный. Восприняли Фёклу как должное, когнитивному диссонансу не подверглись. По привычке взяли новенькую в психологическую обработку и за первую неделю она сбросила весь лишний вес, а за вторую – уже не лишний. В страхе за своё будущее Фёкла на всякий случай запила. И пристрастилась. Внутри неё всё устаканилось, душевные переживания покинули бренное тело раз и навсегда, вес восстановился, поэтому, когда я перешёл в пятый класс, украинский язык нам преподавала огромная красно…лицая бабища с железными нервами, а то, что она на нас беспрерывно орала хриплым баритоном, было всего лишь отвлекающим манёвром педагога с тридцатипятилетним стажем.

Во всяком случае, пришедшая ей на смену в седьмом классе миниатюрная злющая-презлющая националистка, уличившая нас в том, что «украйинськый борщ мы жрэмо, а украйинську мову вчыты нэ хочэмо» (надо полагать, что в её мире на борщ нам зарабатывали не наши родители у мартенов да в забоях, а она и её тернопольская родня заодно с соседями), несмотря на то, что «ой, яка чудова украйинська мова», пугала нас куда больше. И никогда не уставала оправдывать все наши страхи: практически после каждого урока классный журнал был испещрён увесистыми «двойками» и даже «колами».

В общем, не привили мне в детстве и отрочестве любовь к мове и в этом не только моя вина.

Фёкла – имя вымышленное и на настоящее совсем не похожее.