Детство и дедство

                                         Ой, деда…

Большая часть окон дома зайца выходит на запад, прямо на наш хоздвор, если можно так выразиться, цитируя работников бюро инвентаризации. У нас там две кучи - с остатками щебня и песка, немного шлакоблока и кирпича, тоже остатки, а также сделанные мною про запас железобетонные бордюрчики и плитки для садовых дорожек. Ну и две верёвки для сушки постиранных вещей при наличии вёдра. Мангал ещё.

С приобретением двух крутых великов зайцу и его папе места для мангала в гараже совсем не осталось. Там же ещё поливалка (бухта на барабане на колёсиках), бетономешалка, два стеллажа с материалами и инструментом, старый велосипед зятя, очень деревянная макивара в полиэтилене, лет семь назад подаренная одному из моих племяшей другом для облегчения самостоятельных занятий по обучению игре на шестиструнной гитаре, а на осень-зиму я в него ещё и лавочку-самострок заношу, которую жалко, потому что я старался.

Вчера, управившись с очередным этапом штукатурно-декоративных работ и накрыв сотворённое на случай сегодняшнего обещанного дождя, я осмотрелся в поисках забот на свою голову и обнаружил у входа в гараж снопик уже подсохших стеблей цветов и сорняков. Мне их туда добавляют с такой скоростью, что я не успеваю жечь: нужно же, чтобы всё высохло, места мало, тонким слоем не разбросаешь, швыряют зелёное и мокрое на жёлтое и сухое и с чувством выполненного долга удаляются читать новости в интернете. А я потом изгаляйся, отделяя «зёрна от плевел», или брызгая на кострище уайт-спиритом, из-за чего сердце кровью обливается, потому что он денег стоит.

Время для сжигания тоже найти не так-то просто: с вечера и до самого позднего утра у всех распахнуты судорожно втягивающие глотки свежести и прохлады в городском исполнении окна – задымлять людей не хочется. Тут ещё и дожди, которые как всегда не вовремя. А днём невыносимая жарища и без костра. И по проулку люди туда-сюда, в больницу и обратно, снуют, с детишками, а то и астмой. Приходится ловить момент, когда сходятся звёзды дикой жары, подсохшего сена и безветрия, или хотя бы ветра не в сторону проулка, а в противоположную – на закрытые от этой жары окна.

Вчера как раз они сошлись и я начал сматывать бельевую верёвку, чтобы на ней не оставалось копоти от костра.

- Привет, деда! – Из окна на меня смотрела улыбающаяся рожица зайца.

- Дарова!

- А я вот тут решил на подоконнике расположиться.

- Что сделать?

- Пожить решил на нём.

Смотрю, мостит к откосу подушку. Да деловито так…

- Не понял… Ты что – муха, что ли?

- Здесь нет мух.

- Ну да, ты вместо них, я же и говорю.

- Не, я не муха. Я не жужжать сюда иду, а читать.

И тут вдруг я в его руках замечаю… не планшет, не телефон – бумажную книгу! Боясь спугнуть удачу, я на корню пресекаю все поползновения со стороны моей любви к подковыркам и только предупреждаю его, чтобы не уснул в азарте: скоро на ту сторону перейдёт солнце и его скоренько поджарит на подоконнике. Заяц отмахнулся, улёгся в пол-оборота, спиной к стеклу, и начал увлекательное чтение не знаю, какой книги.

Вряд ли сжигание травы заняло у меня больше получаса, и когда всё было кончено, но дымок ещё шёл, из-за угла дома показались заяц и его друг Санька, которому очень нравится с серьёзным видом здороваться со мной за руку. Санька на три года старше зайца, но мельче и совсем как былиночка. В папу с мамой: те тоже о бодипозитиве не слыхали.

- Деда, ты почему меня не предупредил?

- О чём?

- Что будешь траву жечь.

- А зачем? Окна у вас закрыты.

- Ну вот я иду за велосипедом и тут дым.

- И что? Никогда костром не дышал, что ли? А печёная картошечка, а шашлыки?

- Этим дымом дышать невозможно: он плохо пахнет.

- Серьёзно? А как же я дышу?

- У тебя, наверное, иммунитет.

- Давай и ты вырабатывай. А вы что – кататься вздумали? По такой жаре?

- Ой, деда, да какая там жара, шутишь? У меня вот и термос с водичкой.

- Ага. Шучу. Шапочку хоть надень.

- О! Точно! Забыл. Сейчас, я мигом.

Я помог им вывезти велосипед по узенькой, чисто символической тропке между разлапистыми колючими ветками можжевельника с одной стороны и укрытыми полиэтиленом плодами моих дизайнерских потуг с другой – остатку от дворовой дорожки изначальной шириной больше метра. И они укатили. Заяц – на своём, Санька – на велике своей кузины Поли, подавшейся с родителями на море.

А я ещё раз огляделся вокруг себя и, не найдя ничего архи-срочного, мысленно по-стариковски покряхтывая, пополз под душ. Выйдя после душа покурить в взбодрённом расположении духа и футбольных шортах, пацанов не обнаружил. Они катаются обычно возле зданий поликлиники и детской поликлиники, это в пятидесяти метрах от нашего дома. Там достаточно немаленькие площадки и машины передвигаются медленно, поскольку проезда дальше нет – тупики.

Идти в больничный двор в неглиже, пусть и мужского исполнения, как-то не хотелось, и я, подавив в себе в зародыше «еврейскую маму», убедил себя в том, что всё будет хорошо: ну покатаются ребята по больничному двору (там очень много места и дорожек) или вообще проезжей части (не дай бог), есть захотят – вернутся, куда денутся. Основания для переживания, конечно, были: мы-то в детстве гоцали на великах где ни попадя, но тогда трафик был не чета нынешнему, да и волноваться о нас была не наша очередь, а наших родителей.

Зашёл в дом, включил компьютер и углубился в чтение новостей. А сам искоса поглядывал в окно на калитку, выходящую в проулок: именно там должны были с минуты на минуту, как мне того хотелось, появиться путешественники. Явились, не запылились. Металлическая калитка звякнула и я подошёл к открытому окну, строго воззрившись на зайца через москитную сетку.

- И где же это вы катались, господа хорошие? Почему я вас не видел возле больницы?

- Мы за больницей катались.

- Что-то я не помню, чтобы мама тебе это разрешала…

- Разрешает.

- Хоть ты и предпочитаешь обычно говорить правду, я на всякий случай проверю, когда мама вернётся с работы.

- Проверяй, я честно говорю.

- Ну, я пока этого не знаю.

- Посмотри мне в глаза! – Ребёнок уставился на окно и зафиксировал взгляд на мне. – Они не соврут!

- Я через сетку ничего не вижу.

- Я вижу!

Нужно сказать, что последними словами он загнал меня в тупик и пока я соображал, так и не сообразив, как он мог видеть, что творится в его же глазах, пацаны с великами прошмыгнули к гаражу, умудрившись без моей помощи просочиться между можжевельником и моими дизайнерскими наворотами на бетонно-кирпичном парапете одной из клумб.

Когда их улыбающиеся физиономии вновь показались в пределах видимости, я спросил:

- Уже накатались?

- Нет, мы велики оставили возле гаража, сейчас поиграем на компе и опять поедем.

- Только не за больницу! Здесь! Чтоб я вас видел!

- Ой, деда…

- Что – ой, деда? Вот заберут у вас велики хулиганы – на чём кататься будете?

- На пятой точке…

- Вот именно!

- Ой, деда…

В его «Ой, деда…» явственно почувствовалось подростковое желание купировать опеку со стороны не в меру расплодившихся предков…