Герой Российской Федерации подполковник медицинской службы Белов Владимир Александрович
Родился в г. Муроме. С отличием окончил Владимирское медицинское училище. Срочную службу проходил в морских частях погранвойск. После окончания военно-медицинского факультета Горьковского мединститута служил на различных должностях в Группе советских войск в Германии, Туркестанском и Московском военных округах, в военно-медицинском управлении Главного командования внутренних войск МВД России.
Звание Героя Российской Федерации удостоен 21 июля 1995 года.
23 февраля 1996 года, в День защитников Отечества, из теплых кремлевских залов они выходили по мягким коврам. Ступили на промерзшую брусчатку Красной площади.
— Тебя куда подвезти? — спросил Белова командир морпехов, с которым встречались еще год назад в Грозном.
— Домой надо, там ведь ждут.
Два Героя России еще не осознали своего теперешнего высочайшего статуса. Всего несколько минут назад президент вручил им Золотые Звезды. Но праздничность момента обозначали внешне лишь букетики гвоздик в холодно хрустящем целлофане. В душе — смятение чувств, в голове — шквал мыслей. И выпитое с президентом шампанское уже не грело...
Само собой пришло решение остановить машину у магазина. Взяли водки, стаканы поставили прямо на капот. Обмыли свои Звезды, обнялись крепко-крепко.
Пока майор Белов ждал на остановке свой автобус, пленка-хроника его жизни, где яркая, цветная, а где и черно-белая, пронеслась перед мысленным взором на разных скоростях. То лица и события многих лет сливались в какие-то полосы, то память выхватывала четкий стоп-кадр...
Моряки-пограниЧники всегда чуть свысока, с характерным флотским высокомерием поглядывали на представителей береговых подразделений — “зеленых”, “сапоги”. В дивизионе пограничных катеров своих медиков беззлобно называли не иначе как коновалами. Те, впрочем, не обижались, делали свое милосердное дело безропотно, на совесть. Сержант срочной службы Владимир Белов стал на базе в Хаапсалу первым фельдшером, которому дали почтительное прозвище Док.
Жизнь островного гарнизона была своеобразной “автономкой”, когда рассчитывать можно было только на собственные силы, ресурсы, житейский опыт. Дивизиону с Беловым явно повезло — опыта и знаний у него было не по летам изрядно: за плечами с отличием оконченное медучилище, ассистентская операционная практика, работа на “Скорой”, где приходилось встречаться с самыми серьезными случаями.
После пограничной учебки в Вентспилсе начальник тамошнего медпункта лейтенант Венецкий хотел оставить Белова при себе. Но новоиспеченный сержант заартачился, от теплого места отказался — ему хотелось в войска, туда, где покруче, посложнее, где морские пограничники несут настоящую боевую службу. И практики хотелось, и романтики.
И того и другого на продуваемом балтийскими ветрами острове хватало с избытком. Молодой Док лечил и матросов, и офицеров, и членов их семей. В его руки родители не боялись отдать даже захворавших детишек. Однажды сам контр-адмирал Ушаков, начальник морского отдела Прибалтийского пограничного округа, прибывший с инспекцией в дивизион, неспешно пройдя по всем катерам, по всем береговым подразделениям, напоследок заглянул в медпункт. И здесь дотошно проверил все, расспросил персонал. А командиру дивизиона после сказал: “Это единственное место, где ни к чему не придерешься”. Фельдшера в зеленой фуражке наградили знаком “Отличник погранвойск”. Сержант Белов был не только горд, он еще более утвердился в желании стать военным врачом...
На врача учился в горьковском мединституте, где многим казался везунчиком. На вступительных, куда явился в военной форме, встретил в числе экзаменаторов бывшего погранца, который поставил абитуриенту Белову пятерку не потому только, что рыбак рыбака видит издалека, а скорее потому, что почувствовал в зрелом уже муромском мужике волю и одержимость, помноженные на способности хирурга и изрядный жизненный и медицинский опыт. Учился студент Белов в охотку, налегая на те дисциплины, которые медику нужны будут всегда. Хвостов у него не было, прокол на сессии случился лишь однажды. Микробиологию сдавал накануне своей свадьбы. В голове были радужные мысли о предстоящей счастливой жизни с единственной и неповторимой Ниночкой. А тут в экзаменационном билете какие-то микроорганизмы. Так, витая в эмпиреях, или попросту говоря, находясь в отключке, схлопотал пару. Но даже не расстроился — пересдам через неделю-другую. Но Володя, благо первый парень на курсе, разжалобил, сам того не желая, девчат-сокурсниц. Те — к завкафедрой: “У нашего Володи послезавтра свадьба, разве можно человеку праздник омрачать?!” Настроился, собрался и пересдал злополучный предмет тут же...
После третьего курса перевелся на военно-медицинский факультет и вновь надел форму. Змея над чашей, известная всем эмблема эскулапов, была теперь на красных петлицах.
Распределился прекрасно — в Группу советских войск в Германии. Загранка, мечта любого лейтенанта, обещала непыльный гарнизон, известные финансовые преимущества, благоустроенный быт. Все это, естественно, было нелишним для семейного офицера, которому вот-вот стукнет тридцатник. Но с возрастом не пропала в нем одержимость, свойственная прирожденным хирургам. Его оставили в поликлинике 8-й армии, знаменитой Сталинградской, чуйковской. Потом направили в Центральный госпиталь ГСВГ, где лейтенанту Белову опять крупно повезло. Здесь его учителем в интернатуре был ведущий хирург ГСВГ профессор полковник Эдуард Нечаев. Сегодня подполковник медицинской службы Белов не без удовлетворения и гордости говорит о том, что на сложных операциях ассистировал самому будущему министру здравоохранения России. Молодежь этого хирурга-кудесника боготворила. Возразить ему на занятиях посмел... все тот же лейтенант Белов. Камнем преткновения в споре маститого ученого и салаги-лейтенанта стал... холецистит. У Нечаева на сей недуг были свои устоявшиеся взгляды, а у лейтенанта Белова оказались и еще какие-то... Ссылки молодого врача на малоизвестных авторов заинтересовали профессора Нечаева. Может, опытный педагог заподозрил в Белове верхогляда, пускающего пыль в глаза, может, просто осерчал обычно не терпящий возражений мэтр хирургии. Словом, на следующий день они беседовали с глазу на глаз по поводу острых и прочих холециститов аж полтора часа. Когда построили группу и объявили оценки, фамилия лейтенанта Белова названа не была. Опять пришлось “высовываться”.
— Товарищ полковник, вы мою оценку не объявили.
Профессор Нечаев после некоторой паузы произнес:
— Вчера у меня было одно мнение о вас, сегодня — совсем другое. У меня нет для вас оценки...
“Ответ лейтенанта Белова на экзамене оценен как лучший” — нечаевская фраза в характеристике, скрепленной подписью и печатью, хранится в личном деле.
Так оно действительно было — даже пятерки не хватало иногда для достойного поощрения молодого военврача Белова.
Владимир Александрович сегодня признается, что не только высший балл получал от Нечаева. Получал он от профессора и по рукам — длинным пинцетом во время операции, когда малость мешкал, ассистируя мэтру хирургии. Те уроки — на всю жизнь наука...
В гвардейской 39-й Барвенковской дивизии он был хирургом медсанбата. Работы хватало: кроме банальных аппендицитов, минно-взрывные, осколочные ранения случались и у наших солдат, и у германских, и даже у мирных немцев, поскольку рядом был артполигон, известный еще со времен гитлеровской Германии. Земля была просто нашпигована ржавым железом, которое зачастую взрывалось. “Герр доктор” Белов был едва ли не единственным хирургом на всю округу, именно его поднимали в ночь-полночь для очередной срочной операции...
В полевом госпитале
Когда новоиспеченные лейтенанты медслужбы ждали распределения после горьковского военмедфака, они шутили: “За Волгой для нас земли нет!” Азиатские просторы мало кого прельщали.
И вот теперь военный хирург Белов покидал цивилизованную Европу и отправлялся в пески Туркестана. Здесь на границе в свое время довелось служить отцу. “Есть на свете три дыры — Теджен, Кушка и Мары” — так говорили ветераны округа.
По воле разрушителей Союза русский офицер Белов стал туркменским “нацкадром”, застряв, как верблюжья колючка, в пустынном гарнизоне Теджена. Звание майора ему присвоил сам Туркменбаши. Но это было слабым утешением. Работы — пропасть. В захолустном гарнизоне частей было много, а врачи уже разбегались. Хирург Белов и анестезиолог Андрей Зырянов порою сутками напролет не выходили из операционной.
В войсках Туркмении наступил какой-то дикий период. Все устремились в Россию, правдами и неправдами добивались перевода, отправляли семьи к родным в Россию, пусть в самую глубинку, спешно выбивали контейнеры, чтобы загрузить пожитки.
Белов просил любое место — от Уэлена до Смоленска. На это в Главном военно-медицинском управлении Минобороны один хитромудрый офицер высокопарно-назидательно сказал: “На южных рубежах нам нужны надежные люди. Да и в Москве, скажу откровенно, служба не мед”. Белов, не привыкший лезть за словом в карман, предложил москвичу махнуться: “Вы разве не надежный человек? А я согласен и на Москву, где служба “не мед”. Что тут было!
В управлении кадров Московского военного округа вначале повторилась примерно такая же история. Когда Белов вскипел и напомнил, что он советский офицер, русский, нашелся человечный кадровик, который подыскал майору место в его родном Муроме.
Но целый год продолжалась военно-бюрократическая пробуксовка. Обещания забывались, уже подписанные высоким начальством предписания выбрасывались, порванные, в корзину. Словом — выбирайся, военврач Белов, как можешь, в Отчизну свою, в Россию.
В самый последний момент туркменское начальство даже отказалось выписать офицеру перевозочные требования. Добром за добро отплатил “господину Володе” румынский инженер-газодобытчик, работавший в Туркмении. Во время аварии Михай (так звали румына) едва не лишился руки. Местные эскулапы уже хотели делать ампутацию, но русская женщина-врач, знавшая способности военного хирурга, кинулась к Белову: “Володя, посмотри руку!” Он не только посмотрел, но и взял пострадавшего к себе. Полтора пальца, оторванные при травме, было уже не вернуть. Зато после двух месяцев лечения у “господина Володи” румын был просто счастлив — рука спасена!
И вот теперь, когда майор-медик оказался брошенным на произвол судьбы, Михай доставил своего спасителя на машине в Ашхабад, прямо к трапу самолета, вылетавшего в Москву. После четырех лет службы под белым солнцем пустыни майор Белов вез на Родину свою любимую жену, сына и дочь, три чемодана барахлишка на всех и папку с личным делом.
Пока его гоняли по инстанциям, вакансии в муромском полку уже не стало. На счастье семьи Беловых, в очередной визит к медначальству повстречал Владимир Александрович своего давнего сослуживца, который и по дружбе, и по справедливости распределил “туркменского” майора в Москву. Правда, в бригаде ВДВ он получил всего-навсего должность командира медроты, но ему не впервой было начинать с малого...
На войну попросился сам.
Когда сводный полк 106-й воздушно-десантной дивизии накрыло в поле еще под Грозным, потери понес и медпункт. Понадобилась срочная замена.
На войне он боялся лишь двух обстоятельств: попасть в плен к “духам” или сгореть, оставшись навсегда неопознанным, без вести пропавшим. Но глаза страшатся, а руки делают.
Хирургического опыта у него было предостаточно, причем и в мирной жизни повидал немало тяжелых боевых ранений и травм. А вот фронтовые условия — это нечто. Зачастую ни света, ни воды, перекрытия подвала, где оперировали, ходят ходуном от орудийных залпов.
В Грозном оказался 13 января, в самый разгар боев за город. Артобстрелы страшные. Обстановка “пятнистая” — где свои, где “духи”, порою трудно было понять. До семидесяти раненых обрабатывали в сутки. Семеро врачей десантного санбата —медспецназ — делали все возможное, чтобы раненых парней отправить с передовой в госпиталь в приличном состоянии. Старались не делать лишних ампутаций — вдруг в тылу, при наличии соответствующих условий спасут мальчишке руку, ногу. Но и там, в холодных, сырых подвалах Грозного, под обстрелами приходилось делать и трепанации черепа, и лапоротомию, и торокотомию, и многие другие мудреные операции, которые и в мирных-то условиях невозможны без оснащенных операционных, специального оборудования, сверхдефицитных новейших препаратов. Два хирурга, тезки Белов и Луконин, анестезиолог Александр Кирх, эпидемиолог Вячеслав Пугачев, терапевт Рудольф Носков, стоматолог Валерий Герасимов и недавний выпускник медакадемии общепрофильник Алексей Чаплыгин были контужены при разрывах тяжелых снарядов. Но никто не вырубился, не потерял способности работать аккуратно и грамотно. Этой семерке смелых медиков, без сомнения, можно выставить не только высший балл по военно-полевой хирургии. Они показали запредельное личное мужество.
Однажды ночью привезли раненого коллегу — Женю Леоненко. Он, призванный из запаса на чеченскую войну, мчался на БТРе вытаскивать с передовой попавших в мясорубку парней. “Духи” лупанули из нескольких гранатометов сразу. Леоненко чудом остался жив, один из всего экипажа. Обожженный и израненный осколками, он свалился с машины и, не замеченный чеченцами, прыгнул в люк канализационного коллектора. Трое суток едва живой он пробирался в зловонных нечистотах под центром Грозного в поисках выхода. Заметив впереди тускло-серый просвет, нашел открытый люк. Выкарабкался наверх... как раз в нескольких метрах от чеченских позиций. Увидев боевиков, снова нырнул в канализационный колодец, куда вслед за ним влетела граната. Взрыв в замкнутом пространстве подземелья был оглушительным — еще одна тяжелая контузия.
Женю Леоненко спасли коллеги. Бедолагу отмыли, отогрели, обработали раны и обожженные участки тела. Одели в “белый лебедь” — новые кальсоны и рубашку, засунули в теплый спальник. Первое, что он попросил: “Пить... Трое суток не пил”. Напоили, поставили капельницы в обе руки. Белов спросил: “Женечка, чего еще хочешь?” — “Хочу спать, но не могу уснуть...” — “Сейчас я тебя усыплю”. Владимир действовал старым, проверенным способом — налил полстакана чистого спирта. Раненый выпил, как воду, и заснул. Дышал ровно, пульс нормальный, лицо порозовело... Для медспецназа не было разницы — солдат ли на операционном столе, офицер ли, даже чеченских боевиков приходилось оперировать. Но к коллеге невольно прониклись особым состраданием. Не дожидаясь очередной партии тяжелых, запросили транспорт. БТРД (десантный бронетранспортер на гусеничном ходу) сопровождали две бээмдэшки. Огонь по обе стороны единственного на тот день коридора из Грозного вели из всего, что стреляет. И на полном газу — до вертолетной площадки в тылу...
Белов не знает, где теперь Женя Леоненко. Помнит только, что прибыл тот из запаса в юргинскую бригаду и провоевал всего несколько дней. Хорошо бы отыскать его сейчас.
После боев в Грозном наверх пошли наградные представления. Случай почти уникальный (в Великую Отечественную был один батальон, списочно представленный к ордену Славы) — батальон десантников подполковника Глеба Юрченко из их полка также списочно представили к ордену Мужества. К такой же награде представили и майора медицинской службы Владимира Белова. Но больше наград ожидали возвращения домой. Им обещали замену через месяц, но, во-первых, менять-то особо было некем, во-вторых, командиру жаль было отпускать “стариков” в ожидании новых боев. А в-третьих, это главное, они и сами понимали, что нужны пока здесь. У них, медиков-фронтовиков, свой победный счет — десятки, сотни спасенных жизней.
Будет еще Аргун. Будет кровавая работа. Придется порою откладывать в сторону скальпель и брать в руки автомат, прикрывая свою десантуру. После Аргуна Белова представят к ордену “За военные заслуги”.
Он вернулся домой в конце марта. Сбрил бороду, доложил новому комбригу о прибытии из командировки. Сначала дали отпуск за три месяца беспрерывной “пахоты” на передовой. Отоспался малость, хотя каждую ночь “воевал”, вскакивал с постели и кричал... Летом подлечился в санатории. Стало получше: отступили головные боли, в норму пришло давление, спокойнее стал сон.
Когда вернулся из Сочи, поначалу не обращал внимания на стереотипные приветствия сослуживцев: “Здорово, герой!” Один так сказал, второй, третий... Потом и кадровики, и сам комбриг подтвердили: “Тебя представили к Герою”. Через несколько дней был подписан указ...
Дотошные журналисты — и свои, военные, и чужие, аж из испанской газеты “Эль Паис” — все допытывались у майора, как совершил он свой подвиг, за который удостоился высшего знака отличия. А он просто рассказывал о бесконечном кровавом конвейере: противошоковая терапия — операция — перевязка — отправка в тыл. Больше говорил о боевых друзьях. В их полку шесть Героев России. Каждый отличился по-своему — и комбат Глеб Юрченко со своим батальоном, и комполка Святослав Голубятников, и командир разведроты Михаил Теплинский, и Александр Силин, и Александр Борисевич... Что до военврача Владимира Белова, то и он вполне заслуженно стал Героем. По совокупности спасенных им жизней.
Когда во время призыва на срочную Владимир просился в погранвойска, делал это осмысленно. Ведь его отец, Александр Петрович, отдал сверхсрочной службе на границе без малого десять лет жизни. А у Беловых честь фамилии, верность семейным традициям, готовность к ратной службе всегда были святыми понятиями. Прадед нашего героя Петр ушел на Первую мировую рядовым, в боях стал унтер-офицером, после, уже красным командиром, отвоевал гражданскую, финскую. Дед, тоже Петр, тоже рядовой пехотинец, доброволец, пропал без вести. Спустя много лет Владимир вместе с отцом подняли залежи документов Подольского архива Минобороны, списались с бывшими однополчанами Петра Петровича и нашли братскую могилу, где он похоронен, — у деревни Вязищи Смоленской области. Так что не один он из рода Беловых защищал Отечество.
А вот врачом, причем именно военным, задумал стать еще в седьмом классе. В незамутненную жизненными коллизиями мальчишечью душу глубоко запали два события. Из семейной хроники Володя знал, что дядя Федор, военфельдшер, пропал без вести в Великую Отечественную. Представлял себе школьник, как спасал раненых его дядя, как выбирался из окружения, наверное, и отбиваться от наседавших немцев пришлось. Наверное...
А тут как-то с отцом случился сердечный приступ. Пока дожидались “скорую”, Володька, уже не “кроха сын”, но “юноша, обдумывающий житье”, стоял и молча кусал в бессилии губы, стараясь не заплакать, не выказать слабости при виде страданий родного человека.
Вот и поступил в муромское медучилище, где занимался самозабвенно. Для него не было ничего неинтересного в медицине. Старался забежать вперед и в теории, и в практической работе. Всячески пытался узнать что-то сверх программы, поднимая свою планку выше, чем сокурсники, тем паче что в медучилище было больше девушек и ему, парню из рабочей семьи, естественно, хотелось быть поосновательнее, посерьезнее сверстниц. Уже на втором курсе ассистировал хирургу Александру Ивановичу Авхимене. Пусть то был банальный аппендицит, но ведь настоящая операция. Как-то, будучи в отпуске, Владимир зашел в поликлинику сделать перевязку — повредил ненароком палец. Принимал тот самый доктор, который в Герое России не узнал своего крестника. А вот Владимир Белов первого своего наставника запомнил накрепко. Это еще одна его отличительная черта — встретив зло и несправедливость, сражаться с ними отчаянно, а добро помнить...
Вспоминает, что при первом же артобстреле, когда сбросило его взрывной волной с нар, от сильного удара о бетонный пол остановились часы на руке. Без четверти четыре утра показывали замершие стрелки, в окошке календарика застыло январское 14-е число...
Сейчас он взглянул на изящный сверкающий хронометр с надписью “Герой России” — президентский подарок и рассмеялся: и эти однажды не уберег, уронил в ванной на кафельный пол. Стекло треснуло. В мастерской сказали, что таких часов и не видали никогда, что стекло к ним, особое, хрустальное, можно только на заводе найти. Пришлось туда поехать. Наладили. Часики идут замечательно...
И слава Богу. Он благодарен судьбе, что привела его во внутренние войска. Владимир Александрович с теплотой говорит о двух генералах медицинской службы — Павле Львовиче Лазареве и Юрии Владимировиче Сабанине. Когда заслуженному фронтовику, Герою, не нашлось достойной должности в его прежнем ведомстве, эти два руководителя войсковых медиков внутренних войск подошли к решению с виду обычного кадрового вопроса по-иному — по-командирски мудро, по-человечески тепло и участливо. Побеседовали с Беловым по душам, учли и опыт, и прохождение службы, и по-хорошему честолюбивые устремления боевого военврача. Он стал офицером военно-медицинского управления Главкомата внутренних войск. Снова пришлось перешивать погоны и шевроны. Из внутренних войск он и ушел в запас...
Борис КАРПОВ
Оценили 9 человек
16 кармы