38-летний Антон Мокрушин долго не мог понять, что с ним не так. Пока не вспомнил, что появился на свет нежеланным: мама ждала дочку и заплакала от разочарования, увидев сына. Чтобы оправдать свое существование и почувствовать себя нужным, он даже наряжался в платье.
На cтарой черно-белой фотографии не девочка, а мальчик — я. И это не постановочный снимок: в платье я наряжался часто, меня можно было застать в нем в любой день. Воспитатели в детском саду относились к моим переодеваниям с юмором. Это их забавляло. Мама и папа тоже спокойно реагировали — пусть ребенок играет, если ему нравится, вырастет — перестанет. Так же с юмором каждый мой день рождения мама рассказывала, как она рыдала после родов, узнав, что у нее снова мальчик. Этого, по ее версии, не могло быть, ведь всем родственникам уже сообщили, что будет девочка, трехлетний Дима ждал сестренку и, когда принесли домой «не то», обвинил родителей, что его обманули. Потом мама добавляла, что никогда не жалела о том, что появился я.
Я настолько привык, что эта веселая зарисовка — часть ежегодного праздничного ритуала, что даже не задумывался о том, что она сыграла в моей жизни ключевую и весьма трагическую роль. Об этом я узнал только в 33 года. К тому времени я уже 10 лет жил в Москве, был счастливо женат, работал в крупной международной корпорации, купил квартиру в Подмосковье и машину. Об этом я мечтал, когда решил оставить Владивосток, где мне было уже тесно, и перебраться в Москву — шумный и красивый город моих грез.
И вот я здесь, строю карьеру маркетолога, мне этого мало, и я бегу к следующей цели — высокой позиции в европейской компании... Вот у меня есть все, о чем мечтал, почему же я не счастлив? Сколько будет продолжаться гонка за очередной вожделенной морковкой, которая не дает мне ожидаемой радости? И самое главное, зачем я бегу? Я остановился, оглянулся и понял, что словно выполнял заданную программу. А чего хочу я сам?
Я стал искать ответ на этот вопрос.
«Я нежеланный сын! Меня не хотели! Мне были не рады! Мое рождение стало горем»
И, как по волшебству, стали возникать в моем окружении люди, которые открывали мне другой мир. Я занялся медитацией, телесными практиками. Мне не сразу удалось отключить контроль, лишь спустя два года с начала занятий в одной из медитаций я услышал свой голос: «Мама, мама, мама…» О чем это? При чем здесь она, ведь я ищу свое предназначение? Позже выкристаллизовалась фраза «нежеланный сын». И факты из жизни и ответы, полученные в духовной практике, сложились в одну картину. Слезы мамы, ее слова каждый мой день рождения, которые на самом деле были вовсе не так смешны, как она думала.
Я вспомнил и про детскую фотографию в платье, и про то, как, оставшись дома один, я надевал мамины платья, клипсы, бусы. Мне было в них так спокойно, я превращался из замарашки Золушки в принцессу, которая имеет право быть на балу своей жизни. Как мне, почти подростку, трудно было смывать с ногтей мамин лак, когда нужно было бежать на тренировку по самбо. Как тетя и другие родственники придумали мне прозвище Туся: что-то среднее между Настуся и Антуся. Вспомнил, как бабушка — продвинутый советский преподаватель — спросила меня, не хочу ли я сменить пол, раз мне так нравятся платья. И как я, добравшись до подросткового возраста, запретил себе переодеваться, потому что понимал, что это опасно.
Все это пронеслось со скоростью света в моей голове, и я испытал пронзительную боль. Я не мог остановить слезы — они лились и лились. «Я нежеланный сын! Меня не хотели! Мне были не рады! Мое рождение стало горем».
Господи, как я теперь буду смотреть маме, любимой, дорогой мамочке в глаза, зная все это? Единственное решение, которое я тогда мог для себя принять, — простить ее. И я начал прощать, мне удалось немного снизить градус. Но недосказанность, неотвеченные вопросы все равно пульсировали во мне. Я понял, что должен поговорить с мамой. Меня многие отговаривали: она обидится, ты ее поранишь, а вдруг не удержишься и опустишься до обвинений?
Ребенку нужна безусловная любовь, даже если он не такой, как все, не такой здоровый, как хотелось бы
Я три года носил в себе этот разговор, проговаривал его по ролям, но не решался начать. До тех пор, пока не узнал о проекте «Сцена», в котором участники проживают свои истории перед публикой, и это освобождает. И еще я хотел во всеуслышание заявить о том, что родителям нельзя выставлять своим детям требования. Нам нужна безусловная любовь. А я, едва родившись и даже не успев ничего сделать, уже не оправдал ожиданий и вынужден был доказывать всю жизнь, что появился не зря.
Незадолго до финала «Сцены», где мне предстояло рассказать свою главную историю — «нежеланного сына в платье», я собрал все свое мужество, купил билет на самолет до Владивостока и полетел к маме на ее день рождения. Это был сюрприз. Она заплакала от радости, что я вот так спонтанно решил ее поздравить. Всю неделю я искал повода остаться с ней наедине, но, как нарочно, то она была занята домашними делами, то кто-то оказывался рядом. В последний день перед отъездом я понял, что тянуть больше нельзя. «Мама, я хочу обсудить важную для меня тему. Вдвоем».
Мы приехали в кафе на берегу океана, взяли шампанское, кальян. Мы с ней любим так отдыхать. Но я все никак не мог начать, сердце выпрыгивало из груди, и мне казалось, что мама слышит его бешеный стук. «Начни, начни, начни…» — говорил мне внутренний голос. И я начал.
Рассказал, как больше не могу доказывать ей, что я не просто так живу, что я хочу быть любимым не за что-то. Что ребенку нужна любовь без всяких требований и мечтаний родителей, как он станет известным шахматистом, писателем или поступит в престижный вуз. Нужна безусловная любовь, даже если ребенок не такой, как все, не такой здоровый, как хотелось бы, или не того пола.
Теперь я Антон, я больше не Туся, мне не нужны платья, чтобы чувствовать любовь и внутренний свет
Я говорил, а мама молча слушала и плакала. А я с каждым словом расправлял плечи, моя грудь наполнялась воздухом, я освобождался от какого-то невероятно тяжелого многолетнего груза, который мешал жить и наслаждаться каждым мигом. Я видел, что и она как будто освобождается от чего-то, тянувшего ее. Я спросил, почему она так хотела девочку. Оказывается, ее мама, моя бабушка, считала, что дочери помощь не нужна, она и так сильная и справится со всем сама. А вот ее брату-двойняшке (по каким-то только бабушке понятным аргументам) живется труднее.
Я жадно заглатывал ее рассказ и вдруг увидел напротив себя не сильную женщину, а маленькую слабую девочку, которая решила однажды, что если ей самой не удалось получить помощь и поддержку мамы, то уж ее дочка-то точно будет настоящей принцессой, окруженной заботой, вниманием и восхищением. С этой абсолютной верой, что вторая беременность закончится появлением дочки, она и ждала меня.
Разве это ее вина? Конечно нет. И от этого откровенного рассказа я проникся таким теплом к ней, такой любовью, что от моей обиды не осталось и следа.
Я уверен, что на следующий свой день рожденья больше не услышу историю о том, как меня не ждали. Потому что теперь я Антон, я больше не Туся, мне не нужны платья, чтобы чувствовать любовь и внутренний свет. У меня есть мама, которая принимает меня таким, каков я есть, — ранимым, чувствительным, эмоциональным, ищущим себя. Без всяких условий и ожиданий.
http://www.psychologies.ru/sto...
Оценили 5 человек
9 кармы