Коробочка - Семён Альтов

Действительно, жизнь полосата, как зебра. Да еще истинный цвет полосы — черный был или белый — проступает не сразу, а какое-то время спустя.

Сергей Михайлович Песочихин вел отсчет с того дня, когда Вика Глебушкина, женщина незамужняя, если честно, «без стыда, без совести», опять явилась на работу для того, чтоб похвастаться. В этот раз давала отнюхивать французских духов с манящим названием «Тайна какой-то мадам». В золоченой коробочке лежал нагишом стройный флакон фиолетового стекла. Сослуживцы растопыривали ноздри, стараясь унюхать побольше, выдохнуть поменьше, Женщины при этом вздыхали так, что было ясно: «С такими духами полюбит любой, а без них кому ты нужна…»

Мужчины пожимали плечами, хотя запах был недурной. Митюков долго мучился: «Где-то я это нюхал, но где?» — и вдруг вспомнил:

— «Изабелла»! Помните, портвейн молдавский красного винограда? Вылитая «Изабелла»! Точь-в-точь запашок!

— Дурак алкоголический! — обиделась Вика и, хлопнув дверью, пошла хвастаться «Изабеллой» по этажам. Целый день ее не было. Коробочка осталась лежать на столе. Песочихин уперся в нее глазами с такой лютой жадностью, что коробочка дергалась.

Неужели он никогда не сможет подарить жене такие духи?! Черт побери! До чего унизительно сознавать — и это не для тебя, и мимо того проходи и не нюхай! А ведь так хочется! Вдруг бы духи освежили супружеские отношения, которые с годами потеряли былую прелесть и превратились в дурную привычку…

Целый день Песочихин изводил себя подобными едкими мыслями, а за пять минут до конца рабочего дня вдруг хапнул коробочку из-под духов и скоренько вышел.

«Тьфу, глупость какая! — думал он, втиснувшись в потный автобус. Как мальчишка! Совсем опупел! Коробка-то зачем?»

В лифте Сергей Михайлович открыл коробочку и пошатнулся. На атласной подушке разлегся изящный флакон!

«Когда она положила обратно, дура?! Украл, что ли? Фу, как нехорошо получилось! Вернуть немедленно!.. Ага! «простите, нечаянно украл!» Нет, нет! Оставить себе?.. Да как же я буду в глаза собакам смотреть, а Вика точно собак вызовет! Эти суки по запаху… Но никто же не видел! У нас сплошь порядочные, значит, можно подумать на каждого… Подарю своей Милке! А скажу, что нашел. Не всю жизнь терять, разок и найти что-то можно!»

Мила была поражена. Ласкала флакончик, прижимала к груди и нюхала, нюхала осторожно, боясь вынюхать запах.

На ночь она, как ребенок, положила флакон под подушку. Изысканный запах обволакивал мозг Песочихина, и снилось Сергею Михайловичу, будто наконец он спит с чужой женщиной, или со своей, но не он…

Конечно, на работе был жуткий скандал со слезами и воплями. Вика била по столу кулачками, голосила: «Ворье, все ворье! Как без этих духов прикажете жить одинокой женщине?! Как?! Сегодня же руки на себя наложу и записку оставлю, из-за кого… Всех посадят…»

Песочихину со страху казалось, будто от него разит «Изабеллой». Но духи не нашли и никто не повесился. На всякий случай Сергей Михайлович для маскировки жрал неделю чеснок, и оказалось, не зря: все переболели гриппом, а он воздержался.

Через месяц Вика вдруг заявилась в таком сногсшибательном платье из-под Парижу, что учреждение прекратило работу. Везде погас свет, встали лифты, вода из кранов не текла.

Это платье!.. Ну, словом… черт бы его побрал!.. И вроде бы та же материя, пуговки, ниточки… Но спереди две такие… и тут… на плече вокруг шеи под грудь… от бедра по ноге узенько щель, где виденьем чулочек… Эх, молодцы французы, сволочи!

И сразу всем стало ясно, чем мужчина отличается от женщины, платьем! Вырез платья волновал больше, чем грудь! В узком разрезе на миг появлялась нога, и опять-таки видение ножки в разрезе томило сильней, чем все ноги Вуравиной, торчащие из-под мини-юбки. В этом не было тайны. А Викино платье было сшито из тайны, притягивало как магнит. Песочихин смотрел не мигая, забывая дышать.

Он желал это платье до потери рассудка! Бывало, он в жизни чего-то хотел, но безнадежно, если так можно сказать, без души. А тут воздух сгущался, от глаз к платью пробегала искра. Запахло горелым. Песочихин пытался с собой что-то сделать, уговаривал, что платье ему ни к чему и размер не его, да и вырез слишком уж смелый… Сергей Михайлович явно сходил с ума.

Домой Песочихин брел как в тумане, не соображая, какой дорогой идет. В прихожей долго шарил по стенам, позабыв, где включается свет. Наконец лампочка вспыхнула. Песочихин сбросил плащ, глянул в зеркало и вскрикнул. Поверх костюма на нем было зеленое Викино платье!

— Господи! Где? Когда? Неужели убил?! — Песочихин спрятал платье и всю ночь ждал милицию. В эту ночь не пришли. Значит, утром возьмут на работе.

Когда вошла Вика, абсолютно живая, Песочихин перекрестился. Про французское платье Вика не заикалась, вся была в новых итальянских туфлях, которые придавали ногам идеальную форму. И опять она была счастлива, а остальные несчастны. Что еще нужно женщине!

Как на нем оказалось Викино платье и Викино ли, Песочихин так и не понял. Но поскольку уголовное дело отпало, Сергей Михайлович вечером протянул жене перевязанный лентой пакет. Мила развернула и ахнула.

— Ну-ка примерь! — сказал Сергей Михайлович, купцом развалясь на диване.

— Откуда такая прелесть? — Не сводя с платья глаз, Мила начала раздеваться.

— Откуда, откуда. От верблюда! — нашелся Сергей Михайлович.

Объяснение Милу устроило, больше она ничего не спрашивала, с наслаждением погружаясь в зеленое платье, как в ванну.

— Зажмурься! — сказала Мила. — А теперь обалдей!

Песочихин открыл глаза и обалдел. У каждого мужчины есть женщина его мечты, а у женатого тем более. Так вот, перед Сергеем Михайловичем стояла женщина его мечты. Даже не его мечты, а чужой. С этого дня супружеская жизнь началась как бы заново. Бывают в жизни удачи, но чтобы полосой такой ширины!

Выходит, действительно, если очень захочешь, все может быть! И Песочихин начал мечтать изо всех сил. Теперь он сильно хотел каких-нибудь денег. И вот в субботу, открыв почтовый ящик, Песочихин вместе с газетой выудил перевод. На шесть рублей пятьдесят копеек! Странно, не иначе чья-то мечта по ошибке досталась ему. Песочихин мечтал о деньгах, но не о такой глупой сумме. Конечно, ошибка, но почему такая маленькая?

Через день пришел перевод на двадцать два рубля сорок пять копеек. На этот раз обратный адрес был: «Общество слепых РСФСР».

— Со слепыми точно ничего не было! — возбужденно шумел Сергей Михайлович. — Ну страна! Кругом слепые! Шлют деньги черт знает кому! Фиг мы так поднимем легкую промышленность! Не удивлюсь, если завтра пришлют тысячу! В таком бардаке все возможно!

— Нигде нет порядка, — вздохнула Мила. — Может, правда, пришлют тысячу? Было бы здорово! Давай зеркало новое в коридор купим. А то оно в пятнах, как в оспе, насмотришься — лицо чешется…

В новом зеркале Песочихины прямо помолодели.

Сергей Михайлович тайком от жены продолжал мечтать, надеясь, раз пошла пруха, вымечтать крупную сумму. Но три дня переводов не было. Песочихин тыкал ключ в скважину почтового ящика, — газеты, и все!

— Никто больше не желает помочь бедному трудящемуся! — мрачно шутил он.

Неделю ничего не было. Песочихин понимал: глупо ждать денег непонятно за что, но как билось сердце, когда несколько раз в день бегал в шлепанцах вниз проверять ящик!

И вот в понедельник, наконец, пришел перевод аж на тысячу двадцать четыре рубля! Это было на двадцать четыре рубля больше, чем мечтал Песочихин. В этот раз раскошелилась киевская киностудия. За фильм «Человек может все!»

— Кем же я там, интересно, был? — мучился Сергей Михайлович. — Режиссером? Актером? Автором сценария, наверно! Надо посмотреть, как они сняли. А то напишешь хорошую вещь, а снимут дрянь, сапожники!

Мила перепугалась — тысяча!

— Это не уголовное дело? Какая связь между тобой и киевской киностудией?

— Песочихин Сергей Михайлович пока что я! Ты ведь понятия не имеешь, что я делаю, когда ночью иду в туалет! Может, там пишу до утра, как Мопассан!

— Давай мебель новую купим, Мопассанчик.

Тут в дверь позвонили. Здоровенный мужик, сбивая с ног перегаром, спросил:

— Песочкин ваша фамилия будет?

Песочихин струхнул: «Пришел отбирать свою тысячу! С такой рожей наверняка сценарист!»

— А вы по какому вопросу, собственно? — спросил он, встав в боксерскую стойку, решив, если встанет вопрос «кошелек или жизнь», оставить себе кошелек.

— Мебель вашу привезли. «Сюзанна». Песочкин вы или нет?

Сергей Михайлович сразу расслабился:

— Ага, Песочихин — это мы. Долго везете. Давно ждем!

Такая «Сюзанна» Мопассану не снилась. Да и Песочихиным тоже.

И пошло. Везло регулярно во всем. Когда Сергей Михайлович заходил в магазин, тут же выбрасывали дефицитный товар, и он всюду был первым. Нужно ли говорить, сколько цифр он угадывал в спортлото? Сколько надо, столько и угадывал! То есть все несбывшиеся мечты человечества посыпались на него. Захотел машину — купил один лотерейный билет и выиграл!

Как-то шел Песочихин по улице, никого, как говорится, не трогая, и вдруг на него прыгнул африканец в белом костюме и давай целовать огромным пугающим ртом. При этом что-то радостно лопотал и восторженно тянул Сергея Михайловича за волосы. Песочихин отбивался руками, ногами, но африканец владел конечностями не хуже, чем ртом, и, скрутив Сергея Михайловича, целовал его всласть, как хотел.

Песочихин орал на всю улицу:

— Товарищи! Помогите! Целуют! За что?!

Невозмутимый переводчик объяснил Песочихину, что мистер Боулз никогда не забудет, как советский друг вытащил его из вод Нила в прошлом году.

— Это ошибка! — хрипел Песочихин. — Никогда никого не спасал, в Ниле тем более!

На что переводчик сказал:

— Не портите дипломатические отношения. Будут неприятности. Соглашайтесь, что спасли его вы.

Под угрозой безжалостных губ Сергей Михайлович согласился. Африканец потащил Песочихина в валютный магазин и скупил почти все.

Песочихина одели с головы до пят, завезли в дом стереоаппаратуру, видео, какие-то банки, склянки…

А тут еще под Новый год позвонили из инюрколлегии и сообщили, что в Канаде умерла чья-то тетка Элеонора Рубельбойм и завещала все состояние племяннику Игорю Перекрестову из Ленинграда, который, узнав о кончине тетушки и наследстве, на радостях умер. Из всех родных остался по материнской линии только Песочихин Сергей Михайлович, которому и надлежит вступить во владение наследством плюс дачей в Репино, которая принадлежала Перекрестову.

Сами понимаете, какие чувства это все вызывало у окружающих. Песочихиных не убивали только потому, что за ними постоянно следила милиция, которой все это тоже казалось весьма подозрительным.

Соседи перемывали косточки Песочихиных, грызли их и плевались.

Допустим, кому-то везет раз, два, три, но когда сто три, уже и посадить можно! Кто поверит, что все это честным путем, мы же не дети! И эту тетку в Канаде они наверняка отравили. Послали в посылке чего-то с ядом и отравили. На каждую удачу должна быть статья соответствующая. Да что ж остальные — не люди?! У Мамейкиных в форточку воры залезли, а брать нечего, так они матом обои со зла расписали. А к Песочихиным почему-то не лезут! Да туда полгорода залезет — всем хватит! Не лезут. Выходит, воры с ними заодно, одна шайка-лейка!

Конечно, желчь окружающих отравляла Песочихиным жизнь, но, закрывшись у себя дома, они что хотели, то и делали и плевать хотели на всех!

Однажды Сергею Михайловичу надо было позвонить. Он вошел в автомат, сунулся в карман за двушкой, но мелочи не обнаружил. Пальцы провалились в дыру, куда, очевидно, и ухнула мелочь. Песочихин расстроился. Черт с ней, с мелочью, не в копейках дело! Сам факт настораживал, впервые за последнее время вместо того, чтобы найти, он, наоборот, потерял.

Утром Сергей Михайлович спустился к почтовому ящику. Газета и, слава тебе господи, перевод!.. Нет, — квитанция!

«Уплатить в сберкассу за безбилетный проезд три рубля!»

— Как тебе это нравится! — сказал Сергей Михайлович жене. — Во почта работает! Кто-то без билета прокатил свою бабу, а мне — штраф? Паразиты! Не буду платить!

Через три дня пришло вторичное извещение.

— Да уплати ты, — сказала Мила, — из-за трех рублей! Плюнь!

В понедельник пришел счет за телефонный разговор. На сорок пять рублей. По коду определили, с кем был разговор. Оказалось, с Египтом.

— Да что же это, а? — психовал Песочихин. — Еще Египет на мою голову! Может, за Асуанскую плотину им заплатить?!

В субботу среди ночи позвонил Чимарев, школьный дружок, с которым не виделись тысячу лет.

— Старик, ну как ты?

— Нормально, — сказал Песочихин. — У тебя что-то случилось?

— А ты молодцом! Ну, раз дома, значит, не посадили! Я ж ребятам говорю: не такой Серега человек, чтоб с конфискацией да еще сесть!

— С какой конфискацией?

— Прочли про тебя фельетон в «Вечерке». Взятки, торговля левым товаром, завышение сортности. Преступная группа. Всем дали по шесть лет, а тебе только с конфискацией. Ну ты кое-что закопал, верно? Последнее время приподнялся, я слышал. Надо поаккуратней, Сережа! А ты — дачу, машину — высунулся из нашей канализации по пояс, а зря!

— Погоди! — Песочихин встал на постели. — С какой конфискацией? Какой левый товар?

— Ну как же! Черным по белому. Некий Песочихин С. М.!

— Некий! Разве я некий? Совпадение идиотское! Наследство из Канады получил! Все по закону!

В телефонной трубке хохотнули:

— Из Канады? Неплохо придумано. А может, ты прав: вдруг подслушивают! Если еще кто-то умрет в Канаде, имей меня в виду…

Песочихину сквозь дрему виделось, как из квартиры с песней выносят мебель, простукивая стены, ищут валюту.

На следующий день, когда Песочихины вернулись из гостей, дверь квартиры была распахнута настежь.

— Ограбили! — завизжала Мила и, увы, оказалась права. Вынесли все. Даже остатки джема из блюдечка вылизали!

На стене прикололи записку: «В следующий раз будешь делиться выручкой, сука, Ахмет Сулейманович!» Мила рыдала. Горе утяжеляла обида: ограбили по ошибке, вместо кого-то. А Сулейманович, сука, сладко спит! «Звони в милицию!»

Приехавшие из уголовного розыска составили длинную опись похищенного, но по тому, как подробно расспрашивали, было видно, что больше интересует, откуда все это в доме взялось, чем то, как все это из дома исчезло.

Ночью, лежа на полу на подстилке, Сергей Михайлович до утра ломал голову, отчего Фортуна повернулась так резко задом. Зад Фортуны был страшен.

Через два дня во время грозы молния шарахнула в дачу — и все сгорело. Поговаривали, будто Песочихины навели молнию сами, заметая следы.

Когда через неделю угнали машину, Песочихины даже не заявили в милицию. Им было не до того. Они ждали, когда рухнет дом.

На работе Песочихина узнавали с трудом.

— Что с тобой? Неужели все-таки рак? — с надеждой спрашивали сослуживцы. Чтобы отвязались, Сергей Михайлович кивал головой, или она уже тряслась сама по себе.

Когда повесткой вызвали в милицию, Песочихин обрадовался. В тюрьме, зато под охраной. Туда ни одна Фортуна не проберется!

Но когда предъявили обвинение в зверском убийстве и показали на фото изуродованный труп, Сергей Михайлович понял: пахнет высшей мерой! Он вскочил, заорал диким голосом:

— Вы за это ответите! У нас есть правосудие! Сам читал в «Правде» есть! Сравните меня и свой труп! Да тут десять таких, как я, неделю должны махать топорами, не приседая! Не шейте мне дело! А в том, что по-человечески жил, признаюсь сам! Запишите!

— Попрошу без истерик! — сказал следователь. — Свидетели показали, что вы, Песочихин С. М., последним выходили из квартиры убитого главаря шайки фальшивомонетчиков. А поскольку, как установлено, последнее время у вас фальшивых денег куры не клевали, вполне возможно, вы с шефом что-то не поделили, логично? Но нам это еще надо доказать. А ваше право сбивать нас с толку, юлить, — пожалуйста, начинайте! Пока возьмем отпечатки пальцев. Это не больно.

Вошла строгая девушка, перепачкала пальцы Песочихина дрянью и придавила к бумаге, с которой ушла.

Она скоро вернулась, подала следователю лист, шепча что-то на ухо. Следователь даже румянцем покрылся:

— Опять чутье не подвело! Полюбуйтесь, — отпечатки пальчиков совпали! Придется взять с вас подписку о невыезде.

Домой Песочихина привезли в «воронке».

Растрепанная Мила, поливая мужа слезами, шептала:

— Сереженька, это нас бог наказал! Признайся, миленький, меньше дадут!

— В чем мне признаться, Мила, в чем?

— Ну, я не знаю. Последнее время чего только в дом не носил… говорил, Фортуна, удача… а сам, наверно…

— Мила! И ты?!

— Но ведь отпечатки совпали!

— Это не мои! — Песочихин начал откусывать пальцы. — Пойми ты, идиотское совпадение! В жизни не совершал ничего такого. Просто непруха пошла, никак не остановить! Неужели нельзя жить нормально, никого при этом не убивая?! Единственное… духи те проклятые, помнишь? «Изабелла» вонючая!.. Они чужие. Украл. Но я не хотел! Так получилось!

— Не убивал, вот и умница! — Мила вскочила. — Отобьемся! Духи верни немедленно! Все из-за них! Жили нормально, без этих духов, без денег, без мебели, ты вспомни, как замечательно жили! Верни! — Мила протянула коробочку французских духов. — У меня чудом остались!

Назавтра Сергей Михайлович пошел на работу с духами. Когда в комнате никого не было, сунул коробочку Вике в ящик стола, а сам вышел курить. Через минуту раздался вопль Вики:

— Люди! Что делается, а? То воруют, то обратно подсовывают! Ну до чего скоты!

И в тот же день позвонили из милиции, извинились, сказали: убийцу нашли, так что Песочихин со своими отпечатками может спать спокойно.

Песочихин менялся на глазах. Появился цвет лица, морщины пропали. Постепенно перестали трястись руки, когда открывал почтовый ящик или снимал трубку, опасаясь дурных новостей. Соседи стали здороваться, улыбаться, спрашивали, не надо ли чем-то помочь.

В получку Сергей Михайлович получил свои шестьдесят семь рублей. Хотел на радостях купить шампанского, но прикинул — дороговато — и взял бутылочку пива. Поторговавшись, на полтинник купил Миле цветов. На всякий случай проверил почтовый ящик. Пусто! Ни хорошего, ни плохого. Красота! Насвистывая, взбегал по лестнице и вдруг увидел на ступеньке мятую бумажку. Поднял — двадцать пять рублей. Воровато оглянувшись, Сергей Михайлович сунул деньги в карман. Постоял и положил четвертной на место. Вздохнул и положил рядом еще пять рублей.

— От греха подальше! — прошептал он, поднимаясь наверх.

Внизу послышались шаги. Вдруг стало тихо, а потом стремительно побежали вниз, весело прыгая через ступеньки.

— Ну-ну, — вздохнул Песочихин, — поглядим, кому и чем повернется Фортуна…