Читателю хорошо известна обидчивость поляков. Особенно, в отношении России. По делу и просто так сыплются на русских гневные обвинения в бедах прошлого, настоящего и даже будущего. Отчего так?
Может, дело в универсальной семиотической системе, т.е. культуре национального языка? Попробуем разобраться.
Обида в русской языковой картине мира двунаправлена: это и внутреннее переживание, и стремление к статусной регенерации (возрождению). Таким образом, русская языковая личность переживает обиду как факт собственной неудачи и стремится исправить ситуацию в свою пользу. В польской языковой картине мира эта эмоция «прорисована» очень тщательно. Эта лингвокультура стремится акцентировать различные аспекты обиды в соответствующих лексических парадигмах (см. польск. uraza, obraza, krzywda, zal, pretensja). Польская лингвокультура зацикливается на переживании личностного ущерба от внешнего источника, несправедливости и жалости к себе, а затем сбрасывает этот груз в гневной апелляции к обидчику, выражаемой лексемой pretensja.
Впрочем, в лингвистике я не силён и попробую ответить на вопрос с точки зрения историка.
Четыре столетия назад, в начале XVII века, самым сильным государством в Восточной Европе по праву считалась не Россия, а Польша, точнее - польско-литовское государство Речь Посполитая. Это была огромная держава, чьи владения в период ее расцвета простирались «od morza do morza», от Балтийского до Черного моря, от Риги до современного украинского Запорожья и от Германии на западе, до захваченного поляками в Смутное время Смоленска, на востоке.
Даже по количеству населения Речь Посполитая долгое время превышала Московскую Русь. Соперничество России с польско-литовским государством за власть и влияние в Восточной Европе началось еще в XV веке и продолжалось почти до конца XVII столетия, вылившись в целую череду войн и конфликтов.
Главная причина испортившихся отношений между славянскими братьями заключалась в блестящей внешнеполитической победе Польши , одержанной на восточном направлении в конце XIV века. Ей удалось оторвать Литву от русской цивилизации, прельстив её разношёрстную элиту династическим браком между великим князем Ягайло и наследницей короны Пястов - Ядвигой.
Польско-литовская уния привела к значительным геополитическим последствиям. Она превратила вечных соперников в стратегических партнёров. Союзники не только подмяли под себя южнорусские земли, но и нанесли в 1410 г. страшное поражение Тевтонскому ордену в битве при Грюнвальде. Эта знаменитая победа поставила крест на немецкой восточной экспансии и сделала Польшу важным европейским игроком.
Польские успехи затмили русские дела. Весь XV и первую половину XVI века Русь оставалась вне поля зрения Европы, пока полки Ивана IV не появились у стен Нарвы. Русский царь предпринял этот поход в ответ на польский протекторат над незадачливыми ливонцами (у прибалтов и тогда были проблемы с государственностью).
Ливонское войско оказалось небоеспособным. Воинственные московиты вышли к Балтийскому морю и задумали обжиться на европейских задворках. Такой сценарий не устраивал Польшу, считавшую Прибалтику своей вотчиной. Она заступилась за поверженных рыцарей и нащёлкала по носу русскому медведю. И этому были причины.
Во-первых, польский король Стефан Баторий как полководец был гораздо сильнее Грозного. Он сумел создать сильную и боеспособную армию, существенную роль в которой играли опытные и хорошо вооруженные наемники со всей Европы: немцы, венгры, французы, итальянцы и даже шотландцы.
Во-вторых, морально-психологический климат в русской армии не способствовал проявлению какой-либо инициативы воеводами. Иван Грозный и его окружение насаждали атмосферу всеобщей подозрительности, доносительства и шпиономании, что резко снижало боеспособность войск.
В-третьих, обострилось противостояние в "русском мире". Католическим полякам удалось посеять вражду между православными. Политический эгоизм русских из польских украин создал полосу отчуждения, воспроизводившую ненависть к единокровным. Этническое предательство подрывало моральный дух воинства Ивана Грозного.
Война была долгой и "по-братски" ожесточённой. Иван Грозный никого не щадил — ни своих подданных, ни чужих, — поэтому в ходе ливонских походов было всякое. С другой стороны, после взятия Стефаном Баторием Великих Лук в 1580 году, его европейские наемники учинили в городе страшную резню, в которой погибло более семи тысяч мирных русских жителей. По воспоминаниям современников, копыта польской конницы на городских мостовых тонули в потоках человеческой крови.
Другой вопрос, что слухи о невообразимых зверствах, творимых русскими, стали частью умелой и эффективной польской пропагандистской кампании. Стефан Баторий быстро сообразил, что для мотивации своего войска на войну нужно максимально демонизировать образ противника, представив его исчадием ада.
У польского короля в обозе была походная типография, которая после каждого крупного сражения печатала «летучие листки», повествующие об успехах польского оружия, а также о дикости и звериной лютости московитов. В дальнейшем эта печатная продукция огромными тиражами распространялась по всей Европе, формируя там антирусское общественное мнение. Ливонская война в этом смысле немало поспособствовала отчуждению Европы от России.
Европе был необходим наглядный образ своего антипода — некоей «анти- Европы», на роль которой сначала была выбрана османская Турция, а со времени Ливонской войны — и Россия. Европейцам сущность собственного мира удобнее всего было описывать через обличение отрицательных качеств своих соседей — иногда настоящих, но зачастую придуманных.
Поражение в войне не столько отразилось на контурах московских границ ( они даже расширились), сколько вызвало упадок сил в русском мире. Опасность такой ситуации заключалась в том, что польский фактор стал хронической угрозой для существования страны. Следуя лучшим традициям древних римлян, поляки твердили: "Кремль должен быть повержен." Эйфория победы породила в панских головах надежду, что Россию можно легко добить.
Воспользовавшись династическим кризисом в кремлёвских стенах , поляки устроили разорение государства Российского, сопоставимое разве что с нашествием Батыя. Если бы не польская спесь, то судьба Отрепьева была похожа на курьёз. Ни один нормальный политик той поры в этом проходимце не видел джокера. Кроме Польши...
Панству был нужен повод для авантюры и они его обрели в Лжедмитрии. Его царственный триумф держался на силе польских частных армий (военных компаний?), которые возомнили себя хозяевами Златоглавой. Иноземный беспредел вызвал ответную реакцию. Русский реванш был скоротечен и страшен.
Лжедмитрию свернули шею. Москва озарилась пожарами домов, где жили поляки. Под горячую руку попало около 400 человек, но в польских хрониках записали убитыми свыше двух тысяч человек. Ну а то, что бояре направили стрельцов для защиты несчастных - скромно умолчали.
В ответ на "подлое коварство" московитов праведные поляки реанимировали самозванца. Лжедмитрий II стал одной из самых разрушительных фигур русской истории. Он расколол страну на две части. За год существования Тушинского лагеря в стране возникло две власти: правительство царя Василия Шуйского в Москве и правительство Лжедмитрия II в Тушине. Государственность «перетекала» из Кремля в Тушино. Самозванец как бы «воровал» власть у Шуйского. Зa это его прозвали «Тушинским вором».
Лжедмитрий II пробил брешь в крепости русского единства, через которую в страну пришла интервенция. Царь Василий не решился призвать народ к сопротивлению и лишился трона. Россию охватила всеобщая война: все воевали против всех.
Народу стали внушать мысль о том, что порядок могут навести мудрые иностранцы.В уповании на чудо, бояре стали приглашать на трон то польского, то шведского королевичей. Второй раз звать не пришлось - пришли все. Шведы обосновались в Новгороде, а поляки в Московском Кремле.
Панство вело себя надменно. Москвичи слышали, как целыми днями из Кремля доносилась польская музыка. Захватчики с пренебрежением относились к русским религиозным святыням: били старинные иконы, сдирали с них золото, серебро, жемчуг, разворовывали драгоценную церковную утварь.
Венцом триумфа должна была стать присяга свергнутого и постриженного в монахи Шуйского, польскому королю. Несчастного старика вытащили из монастырской кельи и качестве трофея доставили в Варшаву. Но унижение низложенного царя разыграть не удалось. Стоя перед королём, на все требования поклониться «победителю» отвечал: "Не подобает московскому царю кланяться королю. Так уж судьба сложилась и Бог повелел, что оказался я в плену. Не вашими руками взят, а московскими изменниками, рабами отдан". СОЛОВЬЕВ С. М. Соч. Кн. IV. История России с древнейших времен. т.8, с. 585.
Неуступчивость последнего Рюриковича разочаровала польский бомонд, но не помешала распространить миф о унизительной клятве пленника на верность Ржечи Посполитой. Эта сказка до сих пор греет души польских русофобов.
Пляски на русских святынях обернулись для обидчиков катастрофой. Поднявшаяся волна народного сопротивления очистила Отечество от европейских цивилизаторов. Отступая, поляки стремились нанести побольше ущерба. Они превратили Москву в поле битвы, отвергнув предложение о почётной капитуляции.
Интересно, что эпизод "московского сидения" панства в осаде русских варваров не удалось героизировать. Причина в постыдном каннибализме "воинов света".
Когда после недолгой блокады ( два с половиной месяца) ополченцы вошли в Кремль, их взорам предстала чудовищная картина: в множестве котлов варилась человечина! Вот как описывает события тех дней один из польских офицеров полковник Будзило: «Я многих видел таких, которые грызли землю под собой, свои руки, ноги, тело. А хуже всего, что они хотели умереть и не могли. Они камни и кирпичи кусали, прося Господа Бога, чтобы они сделались хлебом, но откусить не могли». Он же отмечает фамилии съеденных, их количество. Такой-то лейтенант и гайдук съели каждый по двое из своих сыновей; другой офицер съел свою мать!»
Кстати, многие людоеды, попавшие в руки войск Минина и Пожарского, остались живы, как и все сдавшиеся русские предатели, поляки, немцы и венгры.
- Ну и каков финал?
Блокадники, соединившись с другим иноземным сбродом, разбрелись по окраинам, грабя и убивая. Самым кошмарным преступлением той поры стал разгром Вологды. Богатейший город разграбили и вырезали, оставив в живых не более ста человек.
Война с московитами испортила отношения между католиками и православными в самой Речи Посполитой. Гонористые поляки перенесли гнев проигравших на жителей Малой и Белой Руси. Повсюду начались притеснения инакомыслящих. Ущемляли во всём. Обзывали быдлом и курвой, лишали собственности, закабаляли (общая тенденция тех времён) и просто вытесняли из нормальной жизни. Ответной реакцией стали повсеместные восстания.
Вечный русский вопрос "Кто виноват?" перекочевал в умы поляков. В отличие от московитов, любящих попенять на себя, они быстро обнаружили источник бед в происках восточных варваров.
Так и жили, "бревна в своём глазу не замечая", доведя страну до хмельниччины. Лечили болячки "огнём и мечом", загнав ситуацию в тупик.
Алексей Михайлович не спешил вмешиваться в соседские дела, поскольку помнил об уроках своей смуты. Соблазнителей было много. И хитроватый Богдан, и константинопольский патриарх, и собственные патриоты в один голос кричали: "Возьми под свою руку!" Молодой политик умело держал паузу.
Алексей Михайлович принял на себя долг посредника: Хмельницкому советовал примириться с Польшей; королю Казимиру через торжественное посольство объявил, что он согласен забыть личные обиды, в которых не получал удовлетворения, если польское правительство даст мир православным и исполнит все условия Зборовского договора 1649. Польские сенаторы ответили Алексею Михайловичу упреками на столь справедливое предложение, говорили, что царь московский не имел никакого повода требовать наказания за оскорбление величия, поскольку Хмельницкий есть бунтовщик, а малороссы - польские холопы. После такого ответа царь Алексей не захотел долее медлить и объявил Малороссии, что он согласен принять ее в свое подданство.
События по установлению русского протектората над Гетманщиной развивались стремительно. Важно, что у этой акции был хороший ресурсный задел. Россия наступала по всем фронтам: дипломатическим, экономическим и военным.
Поляки в течение кампании 1654-1655 гг. с удивлением обнаружили, что московские варвары побеждают и делают это красиво. Во-первых, они нейтрализовали враждебных соседей в Стокгольме и Бахчисарае ( шведам успокоительное прописала королева Кристина, а легковозбудимого крымского хана отравила полонянка из Малой Руси). Во-вторых, русские действовали по плану и наступали в трёх направлениях. В-третьих, все их военные действия подкреплялись слаженной работой тыловых служб.
Высокое качество подготовки русских полков вылилось в победный марш от Смоленска до Вильно, от Киева до Львова... Речь Посполитая казалась надломленной до такой степени, что ее слабость теперь внушала не меньшее беспокойство, чем прежняя сила. Могущественные магнаты искали спасения в предательских переговорах со шведами, датчанами, немцами... Казалось, что ревностные католики были готовы продать душу дьяволу, лишь бы избежать потопа.
Польским ковчегом рулили грешники и после бури они не каялись, а искали виновных на стороне. Усилиями общества были созданы памятные мифы о "поругании отчизны." Главным ответчиком на Высшем Суде Польской памяти оказалась Россия. Почему не подлый Радзивилл или безжалостные шведы, а страна, протянувшая руку помощи в критический момент? Ответ лежит на поверхности. С польской точки зрения Запад-свой, а восточный сосед чужой. Значит, экзистенциональная угроза исходит только от Русского мира.
Примером такой предвзятости стал эпизод войны, связанный с "мстиславльской резнёй".
Суть вопроса была такова. Во время летней кампании 1654 года основные силы русского войска ударили в направлении Смоленска и Минска. С юга их поддерживала армия Трубецкого, которая 18 июля подошла к Мстиславлю. Город защищала окрестная шляхта и мещане во главе с Яном Стуткевичем. После 4 дней осады город сдался на милость победителю.
Польские хроники на веки сохранили память о том, как русские организовали резню в поверженном городке. "...Тогда погибли 15 тысяч человек, в том числе множество женщин и детей. В живых остались только 700 ремесленников, которые были нужны Московскому государству и были позже угнаны вглубь России. Жителей Мстиславля отныне называли "недосеками", поскольку их "недосекли" русские..."
Это событие католическое духовенство подкрепило росписью стен костёла в Мстиславле, где спустя несколько десятилетий после войны был изображён штурм замка русским войском, а также русские солдаты, отрубающие головы католическим священникам, смиренно обратившим взоры к небу.
Чувственная такая композиция - кровь, отчаяние, демонстрация стойкости духа защитников истинной веры...
Разберёмся? Мстиславль был деревянным замком с посадом. Численность его населения в лучшие времена, уже XIX века, не превышала 8 тысяч жителей. В момент русско-польской войны там вряд ли жило больше 2-3 тысяч человек. Ведь в сильном и богатом Минске население едва насчитывало 4 тысячи человек. Впрочем числовые гиперболы в истории были нередки.
Если предположить, что в крепости укрылось население всей округи, то возникает вопрос: "Как они там поместились?" Известно, что Мстиславль опоясывала стена с 10 башнями, периметром не более 1 км. Это очень незначительная площадь и вместить указанное число страждущих она не могла.
Говорят, что 700 ремесленников переселили. Поверим, но зададим вопрос: "Их семьи куда дели?" Царю нужны были не озлобившиеся рабы, а люди способные принести пользу.Только сохранив семьи можно было надеяться, что они приспособятся к новым условиям.
Есть ещё одна странность. В те времена, благодаря Б. Хмельницкому была развязана война против евреев. Казаки буквально зачистили территорию Малой и Белой Руси от богоизбранного народа. Еврейские хроники подробно запротоколировали ужасы преступлений. Однако, мстиславльский эпизод в перечень преступлений не вошёл.
Наконец, сохранилась Царская грамота 1655 года городскому бурмистру Андрею Чечету, утверждающая свободную торговлю для мстиславцев и опалу для русских ратных людей в случае обиды мстиславца, вплоть до смертной казни. Нелогично как-то после опустошающей резни - заботиться о тех, кого уже не вернуть.
Белорусский историк Лаврентий Абецедарский считал, что «трубецкая резня» — это легенда, возникшая лишь спустя несколько лет после событий 1654 года, когда местная шляхта после повторного завоевания Мстиславля Речью Посполитой ходатайствовала о получении подтвердительных документов на свои владения. Пытаясь оправдать себя в глазах властей за сдачу мстиславского замка, шляхта объясняла им, что подлинные документы были отобраны и уничтожены русскими ратными людьми, учинившими в городе невероятные зверства и опустошение.
На ровном месте возник миф о мучениках, разжигающий чувства национальной вражды. Обида за разорённое местечко нашла своё место в длинном списке претензий поляков к восточному соседу. И на этом они не остановились. Камни, обелиски, книги и песни не дают им забыть о разделах Польши, восстаниях против царизма, Катынском расстреле и президентском самолёте...
Подведём итог. Польская историческая память, построенная на культе вековых обид, отравила национальное сознание. Переживания отцов и дедов заслонили от поляков великое будущее и обрекли страну на второстепенные роли в европейском хороводе.
© Copyright: Борис Днепров, 2017
Свидетельство о публикации №217041801873
Оценили 82 человека
133 кармы