Русско-египетские войны. Часть VII

Les anglais tentent un debarquement dans l’Egypte — Англичане пытаются высадиться в Египте… Именно так 27 февраля 1801 года писал Наполеон российскому самодержцу Павлу I. Первый консул просил у царя посредничества в переговорах между Стамбулом и Парижем о судьбах Каира и расписывал выгоды, которые якобы получит Россия от французского владычества на берегах Нила:

“Англичане пытаются высадиться в Египте. Интерес всех держав Средиземного и Чёрного морей требует, чтобы Египет остался за Францией. Суэцкий канал, который должен соединить Индийское море со Средиземным, уже начертан; это работа лёгкая, которая может принести неисчислимые выгоды русской торговле…”

Но русский царь устами своего посланника в Париже, Степана Колычева, потомка старомосковских бояр ещё из эпохи Ивана Калиты, упрямо отвечал залётному корсиканцу:

“Его императорское величество представляет, как высоко ценит первый консул французское предприятие в Египте и как близок его сердцу этот предмет, но залогом прочного мира станет быстрое очищение Египта…”

Как видим, даже в эпоху короткого флирта между Парижем и Петербургом, в разгар во всех смыслах наполеоновских планов о совместном походе в Индию, далёкий Египет оставался камнем преткновения. Имперская Россия принципиально не желала видеть на берегах Нила ни французов, ни англичан, разумно предпочитая оставить древнюю землю фараонов в руках слабеющей Османской империи.

Всего через несколько недель после этих геополитических танцев вокруг Египта император Павел I повторит судьбу фараона Рамсеса III, царствовавшего тремя тысячелетиями ранее и тоже отставленного с трона в вечность стараниями придворной аристократии. Наследник Александр I большинство увлечений папеньки не разделял, но Египет некоторое время оставался в фокусе и его внимания.

“Предмет, который интересует меня более прочих — это положение Оттоманской Порты относительно Франции. Занятие Египта французами и упорство, с которым они хотят сохранить это завоевание, заставляет меня предвидеть в том неисчерпаемый источник затруднений и споров, которые не могут не задеть Россию…” — так в апреле 1801 года писал царь Александр русскому послу в Париже. Впрочем, новый император предлагал не спешить с решением египетского вопроса. Сам факт союза России и Турции он считал “странной комбинацией”, вызванной “необыкновенными обстоятельствами после французской революции”.

Спустя два месяца в инструкции Аркадию Моркову, новому послу в Париже, Александр I уточнил своё видение ситуации:

“Порта Оттоманская была доселе верна своим обязательствам относительно России, и я не имею никакого повода жаловаться на неё. К этому её побуждали собственные выгоды, так как она сама открыта для нападения французов… В союзе с Россией она могла видеть средство удалить эти бедствия. Но когда Египет будет освобождён от неприятельского ига (событие, которое вероятно свершится скоро), то не нужно особенного дара предвидения, чтобы опасаться, что ненависть к христианскому имени вновь пробудится в Константинополе и примет серьёзный характер против нас…”

                     Charles Robertson. Продавцы ковров в Каире, 1873 г.

Словом, в интересах России было затягивать патовую ситуацию в Египте как можно дольше, неспешно посредничая между турками и французами в их длительном споре на берегах Нила. Однако будущий победитель Наполеона правильно оценил всю тяжесть положения французских сил в стране пирамид — при всех “ориентальных” амбициях Бонапарта, при всех тактических успехах его преемников в Египте, французы там были обречены.

Османская империя из всех своих всё ещё обширных пределов гнала и гнала к берегам Нила свежих бойцов. Они, конечно, уступали по боеспособности солдатам французской революции, но вкупе с постоянно бунтовавшим исламским населением Египта неотвратимо подтачивали французские силы, пока британский флот предельно затруднял любые коммуникации французов с метрополией. Кстати, Англия на тот момент уже весьма недружелюбно посматривала на влияние России в данном регионе — как писал Василий Степанович Томара, наш посол в Стамбуле: “Каждой англичанин лишь только вдохнет африканский воздух, то как обвороженной начинает почитать соперниками своими россиян паче французов…”

Длившаяся более трёх лет французская эпопея в Египте завершилась почётной капитуляцией перед соединёнными силами турок и англичан — 2 сентября 1801 года французы сдались в Александрии, в Каире на условиях сохранения знамён и доставки домой сдались ещё раньше. Вместе с одноглазым грузином Юсуф-пашой, великим визирем Османской империи, капитуляцию французов принимал генерал Джон Хели-Хатчинсон, ирландский католик. Притом значительную часть английских войск в дельте Нила составляли индийские сипаи, переброшенные из Бомбея через египетскую крепость Эль-Кусейр — гавань на берегу Красного моря, расположенную чуть южнее пляжной Хургады, столь хорошо знакомой нашим туристам XXI века.

С конца 1801 года Египет надолго выпадает из фокуса внимания российских властей — следующую дюжину лет Петербург был слишком озабочен действиями Наполеона в центре Европы. Даже очередная русско-турецкая война, начавшаяся в 1806 году, не привела к попыткам возобновить гамбит в стране пирамид. Оно и понятно — не до Египта, когда Наполеон, например, вмешивается в назначение османских наместников в Валахии и Молдавии (именно это сделал французский император в 1806 году), и уж совсем не до Египта, когда вражеские армии нацеливаются на Москву…

Однако российское общество изредка интересовалась далёкими берегами Нила даже в то время. Так, в 1805 году, когда Россия готовилась воевать против Наполеона и потерпеть поражение при Аустерлице, журнал “Вестник Европы”, основанный знаменитым историком Карамзиным, поместил на своих страницах любопытную заметку — “Письмо из Каира”.

“Разлитие Нила, в нынешнем году весьма изобильное, сделало остановку в военных действиях, — писал из Египта русский очевидец, — мамелюки, всегда несогласные между собою, ещё не успели овладеть Каиром… Беспорядок и неповиновение господствуют, власть Порты никем не признаётся… В Каире теперь не соблюдаются никакие торговые договоры. Совершенное безначалие ослабило все общественные связи…”

Да, эвакуация остатков наполеоновских войск ни в малейшей степени не принесла мир на землю Египта. Старая междоусобная война разгорелась ещё сильнее и с новыми участниками. “Глупцы! Все предшествовавшие события с французами были гораздо легче, чем тот тупик, в котором мы очутились теперь…” — в сердцах воскликнул Мухаммад Ал-Алфи, на тот момент один из самых авторитетных мамлюкских беев, наблюдая как подчинённые ему “воины-рабы” в августе 1801 года радуются возвращению в Каир.

Эти пророческие слова Алфи-бей произнёс, стоя посреди своего некогда богатого дворца, весьма потрёпанного уличными боями и пребыванием в нём штаба французского главнокомандующего. Когда-то мамлюк по прозвищу Ал-Алфи был рабом Мурад-бея, в 80-е годы XVIII столетия заигрывавшего с русской дипломатией. Мурад выкупил этого раба за тысячу мер зерна — с тех пор мамлюка и прозвали Ал-Алфи (алф — “тысяча” по-арабски). Кстати, тысяча египетским мер-”ардабб” составляют порядка 142 тонн, то есть в переводе на современные хлебные цены покупка перспективного мамлюка обошлась Мурад-бею примерно в 30 тысяч долларов. В переводе же на серебро, с учётом хлебных цен конца XVIII века, Ал-Алфи обошёлся Мурад-бею в 67 кг серебра — или порядка 55 тысяч долларов в современных ценах на этот металл. Впрочем, в ту эпоху и хлеб, и серебро ценились куда дороже.

Изначально красивого кавказского мальчика, будущего Алфи-бея, купил для альковных утех другой авторитетный мамлюк, Ахмад Чауш по кличке “Сумасшедший”. Даже в специфической среде “воинов-рабов” он слыл, по словам современника-очевидца, “циником и легкомысленным шутником”. Но в итоге Ал-Алфи повезло сменить патрона — став собственностью Мурад-бея, он сделал блестящую карьеру, вторжение Наполеона в Египет встретил “кашифом”-смотрящим одной из богатых провинций в дельте Нила.

В годы войны против французов Ал-Алфи не без успеха вёл мелкое партизанство, препятствуя европейским захватчикам собирать налоги и продукты с безответных перед любой властью феллахов. Когда же его патрон Мурад-бей, опасаясь восстановления османского влияния на берегах Нила, в 1800 году заключил союз с терпящими поражение французами, мамлюк Ал-Алфи торжественно отрёкся от покровителя и продолжил воевать с остатками наполеоновских войск.

К моменту исхода французов из Египта именно Мухаммад Ал-Алфи стал одним из наиболее влиятельных “полевых командиров” мамлюков. Сама же страна пирамид — нет, не то, чтоб лежала сплошь в развалинах — однако многие кварталы Каира выжгли уличные бои, немало деревень разграбили все сражавшиеся стороны. Но главное — вторжение революционных европейских войск потрясло древнюю страну до основания, прежняя власть мамлюков и авторитет далёкого Стамбула были основательно подорваны.

                        Jean-Leon Gerome. Османские воины в мечети, 1857 г.

По состоянию на 1802 год, после эвакуации французов, влияние в стране оспаривали три вооруженные силы. Во-первых, почти 20 тысяч англичан, чувствовавших себя главными победителями. Во-вторых, около 40 тысяч турецких войск и, в-третьих, примерно 5 тысяч мамлюков.

Последние, понеся немало человеческих и материальных потерь в ходе борьбы с Наполеоном, к тому времени делились на две соперничающие группировки. Сторонники вышеупомянутого Ал-Алфи, молодого и дерзкого, оспаривали влияние приверженцев старого Ибрагим-бея, который вместе с покойным Мурад-беем (некогда покупателем Ал-Алфи) интриговал против Стамбула в союзе с русским консулом ещё в 80-е годы XVIII века.

Все мамлюки мечтали после ухода французов восстановить свою прежнюю власть на берегах Нила. Но только молодой Ал-Алфи понимал, что это уже невозможно — точнее невозможно поредевшими силами одних только мамлюков, без привлечения могущественных союзников. И таким союзником он избрал англичан, благо те в ходе войны ярко продемонстрировали свою мощь и возможности.

Лондон благосклонно отнёсся к желаниям Ал-Алфи, англичане сами были не прочь укрепиться в Египте вместо французов — не случайно после эвакуации остатков наполеоновских войск британские войска задержались в дельте Нила почти на два года. Чтобы не доводить дело до прямого столкновения с Османской империей, Лондон активно выступал за восстановление прежнего status quo — возвращение мамлюков к власти гарантировало “автономию” Египта от Стамбула. При новых раскладах, это означало, что в такой своеобразной “автономии” именно англичане станут главными покровителями и бенефициарами восстановленной власти “воинов-рабов”.

Открытое покровительство британских войск не дало многочисленным “туркам” сходу задавить поредевших мамлюков. Мамлюкские беи со своими “воинами-рабами” вернулись в освобождённый от французов Каир, взявшись с рвением восстанавливать не только свои разрушенные дворцы, но и свою пошатнувшуюся власть.

Лидер мамлюков Ал-Алфи. Британский рисунок начал XIX в. сделан во время визита мамлюка в Лондон, так что перед нами портрет с натуры.

У Османской империи тогда не было ни средств, ни желания выдавливать англичан из Египта силой — в Стамбуле прекрасно понимали, что 40 тысяч “турецких” войск, обретающихся в стране пирамид, едва ли сильнее нескольких тысяч английских штыков, оставшихся в дельте Нила, не говоря уж про соотношение сил на море. Однако тут в египетские расклады вновь вмешалась большая политика — по Амьенскому мирному договору с Францией англичане обязались вывести свои войска из Египта (Наполеон всё ещё не забыл свои мечты о Ближнем Востоке). В Лондоне с эвакуацией тянули, но к марту 1803 года вынуждены были её начать.

Вместе с солдатами в красных мундирах из Александрии в Лондон отправился и Мухаммад Ал-Алфи с небольшой свитой. На берегах Темзы бывший раб с берегов Нила провёл несколько месяцев — там ему не понравилось, но мощь англичан мамлюк оценил по достоинству. О способностях самого же Ал-Алфи ярко свидетельствует тот факт, что про заморское путешествие одного из ведущих мамлюкских беев его союзники и враги узнали далеко не сразу. Все были уверены, что Ал-Алфи убрался куда-то в пустыни Верхнего Египта, нанимать воинов из числа кочевых бедуинов. Он же нежданным вернулся из Лондона, имея за спиной негласный договор с англичанами о поддержке в ходе неизбежного столкновения с “турками”.

Важно учесть, что, как и мамлюки, многочисленные “турки”, скопившиеся в ходе антифранцузской войны на берегах Нила, тоже не представляли единую силу. “Турки” не зря взяты здесь в кавычки, то были самые разные этносы — албанцы, курды, кавказцы, арабы всех мастей от Алжира до Ирака и Йемена. Разнообразные отряды, за годы войны навербованные и присланные с самых разных концов Османской империи, жаждали насладиться материальными плодами победы над французами — проще говоря, хотели пограбить Египет и египтян, а если очень повезёт, то обзавестись на берегах Нила собственностью и бизнесом.

В итоге многочисленные “турки”, формальные победители, делились минимум на три соперничающие группировки — среди которых на фоне янычар и различных арабов выделялись части “арнаутов”. Изначально, в узком смысле “арнауты” это православные албанцы, живущие на севере Греции или, на языке той эпохи — “в Морее, Эпире и Македонии”. Но в Османской империи XVIII–XIX веков “арнаутами” также именовали наёмные отряды, сформированные на Балканах из головорезов разного рода и вероисповедания.

Британских дипломат Джеймс Филипп Морье, наблюдавший “арнаутов” вблизи все годы антифранцузской войны на берегах Нила, так описывал этих османских наёмников:

“Они во многом сохраняют свирепость спартанцев, потомками которых себя считают. Их одежда, напоминающая тунику, благоприятствует этому предположению. Они носят серебряные нагрудники и своего рода поножи, многие из них ходят в сандалиях. Передняя часть головы и макушка у них выбриты, а волосы задней части головы собраны в пучок. Свои красные шапочки они нахлобучивают до самых бровей, что придаёт им свирепый вид. Их огнестрельное оружие обычно украшено богатым золотым или серебряным орнаментом. У них лёгкие мушкеты с прикладами в форме томагавка, как я предполагаю, для защиты в случае необходимости. Арнауты пользуются репутацией очень смелых людей и сами имеют весьма высокое мнение о собственной доблести…”

Янычары презирали арнаутов за недисциплинированность и непостоянство, арабы за несоблюдение рамадана считали их плохими мусульманами, но все их побаивались — не столько как бойцов, а прежде всего как самых отмороженных и беспринципных головорезов. По формуле одного из метких наблюдателей, “арнауты признают своим пашой своё ружье и визирем свою саблю…”

Собственно, к чему это длинное отступление о былых албанцах? Именно из их среды на берегах Нила неожиданно выдвинется главный соперник хитрого мамлюка Ал-Алфи. Но нам он интересен другим: именно этот выходец из “арнаутов” не только положит конец многовековому существованию египетских мамлюков, но и вновь вернёт внимание России к стране пирамид. Более того — сделается на ряд лет головной болью имперского Петербурга, перекроит всю русско-турецкую политику и даже станет надеждой крымских татар, мечтающих о возрождении своего ханства.

Продолжение следует

https://fitzroymag.com/istorij...