Воины-оборотни. Ч. VI

0 3311

Здравствуйте, дорогие друзья!

Сегодня мы рассмотрим особенную тему: вопрос о существовании у восточных славян мужского союза воинов-псов и воинов-волков.

Итак, было – не было?

А если было, то что?..

О воинах-псах можно говорить у алан. Такое предположение на основании сюжета об Ир-бараге, истребившем неких кудзыхов, т.е. «собакоротых», и рассказа архиепископа Иоанна де Галонифонтибуса о человекособаках в Алании, сделал Ф.Х. Гутнов. Остальные аргументы данного исследователя носят косвенный характер и доказывают, строго говоря, только существование культа собаки у алан (1). Многообразные связи алан с восточными славянами доказаны, но о воинах-псах у последних говорить, видимо, не приходится. Сложнее вопрос о славянских воинах-волках. С.В. Алексеев, в частности, считает, что они играли очень большую роль (2). Действительно, в волка обращается Волх и Всеслав Полоцкий, Вук рождается с волчьей шерстью на голове. Всё это, однако, резко противоречит привычным нам представлениям об образе этого зверя и христианской традиции.

Так, в Ветхом и Новом Завете образ волка являлся однозначно отрицательным (3). В «Успенском сборнике» с волками сравниваются «триязычники», противники литургии на славянском языке, враги свв. Кирилла и Мефодия. В памятниках Куликовского цикла и в Московском летописном своде конца XV в. дивии, злии, сверепии, серые, ярые и сильные волци – татары. Серым волком отскочил от своей дружины и Мамай (4). Волк в славянской традиции нередко имеет черты нечистой силы, его можно отогнать крестом или колокольным звоном, злым духом волка считают македонцы. У поляков на волке ездит ведьма. У чехов сам Дьявол нередко обозначается как Vlk. Здесь они близки древним германцам: др.-англ. hellehundes `собаки ада`, что, по словам Вяч.Вс. Иванова, является близким ср.-в.-нем. обозначениям Сатаны helleuuark и hellewolf (букв. `волк ада`). Известен славянам и образ волколака. В стадиально поздних текстах словацкого «збойницкого» цикла так могли называть и панов-кровопийц, но изначальное значение этого слова – `волк-оборотень` (5). Как же это может быть совместимо с образом князя-волка как лидера своего, а не чужого, вражеского общества?

Рассмотрим образ волка и образ воинов-волков на индоевропейском фоне. У народов данной языковой семьи подобные явления хорошо известны, но не у всех. Обратимся вначале к германской традиции. Волк у последних амбивалентен. С одной стороны, это потустороннее существо, преступник: древнеисл. vargr – `волк` и `объявленный вне закона`, что имеет параллель в хеттском праве, где человек, похитивший женщину и убивший при этом человека, объявлялся волком. Возмещения с него в таком случае не брали. Вяч.Вс. Иванов отметил яркое сходство между данной юридической нормой и обозначением друзей жениха у восточных славян как волков. В германской традиции, кроме того, известен образ конунга-тирана с «волчьим нравом» – Эорманрика (Германариха, конунга готов) (6).

Но известен и такой образ, как úlfhedhinn (´волчья шкура´) – воин-оборотень, воин-волк, а Один (*Wōdanaz) – ´предводитель ярости´, глава ´дикой охоты´, т.е. фактически – глава мужского союза входящих в боевое неистовство воинов (7), поэтому этот образ не воспринимался только как отрицательный. У германцев известно женское имя Wulfgifu – букв. `дар волка` или `милость волка`. Так звали мать св. Вульфстана. Это имя было создано по той же семантической модели, что и слав. Божедар (Богдан) (8). Здесь же в качестве существа, дарующего дочь, выступает именно волк. Образ воинов как волков, однако, не ограничивается одной германской традицией. В «Ифигении в Тавриде» Еврипида под «волками Ареса» также подразумевается войско. Наконец, авест. vahrka обозначает и воина, и волка. Среди же предков династии Ахеменидов была некая семья саков, превращавшихся в волков, выпив хаому (saka haumavarka) (9), т.е. с помощью одурманивающего напитка впадавших в боевое безумие воинов. Под хаомой же изначально имелись в виду, судя по всему, мухоморы и иные аналогичные грибы, как полагал ещё Р.Г. Вассон, а позже, в связи с переселениями ариев – эфедра, о чём у нас есть положительные свидетельства, собранные археологами, и, может быть, хмель, как считает Н.Р. Гусева (10). Арийские примеры, однако, не исчерпываются только Ираном. В Осетии, «осколке» древнего Турана, отряд воинов, идущий в балц, и волчья стая, называются одним и тем же словом – bal. Уархаг, о чём мы писали выше, – родоначальник рода Ахсартаггата. Но изначально, как показал Ж. Дюмезиль, это не род, а предсословие воинов-профессионалов. Таким образом, воины воспринимались как волки и здесь. Можно присоединиться к Ф.Х. Гутнову, который полагал, что древние аланы знали институт воинов-волков (11).

На Кавказе мы тоже видим «встречу» своего и чужого, в данном случае – арийского и северокавказского. В частности, у цезов в Дагестане также известны воины-волки. Рассматривая же культуру индоариев, мы вслед за С.В. Кулландой признаём, что и здесь известен данный образ. С волком в «Карнапарве» сравнивается Карна Вайкартана. Санскр. vŕka имеет два значения – `волк` и `кшатрий`. Санскр. vrkávāt – `боевое (букв. `волчье`) исступление`. Это понятие имеет отношение к греч. гом. λυσσα с тем же значением, которое применяется по отношению как к Ахиллу, так и к Гектору. Индра же, в истоках образа, – глава мужского союза воинов-волков, которые, похоже, назывались салавриками. По всей видимости, значение `гиена`, как переводит это слово Т.Я. Елизаренкова, для него не исконно. Видимо, оно появилось уже в самой Индии. Там, откуда пришли арии, гиен, как известно, не было. Волки в самой Индии – достаточно слабые звери, в отличие от представителей более северных подвидов. Может быть, поэтому салаврики как воины-волки позже были переосмыслены как воины-гиены. Отношение же самого индийского громовержца к салаврикам амбивалентно. Среди грехов Индры упоминается, что он отдал последним Яти (категория жрецов), видимо, на растерзание. Но в «Атхарваведе» он же побеждает салавриков. По С.В. Кулланде, это объясняется тем, что члены этого мужского союза обитали в мужских домах и порой были опасны и для своих, как и берсерки (12).

Существуют примеры, роднящие образ волка в нескольких индоевропейских традициях. Так, у германцев, как мы видели, волк – существо, посвящённое Одину. Отсюда и обряд жертвоприношения этому божеству и собак, и волков, и людей, объявленных вне закона, генетически связанных, как справедливо полагает Вяч.Вс. Иванов, с «людьми чудовищного преступления» хеттской традиции. Волчьи головы при этом насаживались на шесты. Последние, по всей видимости, отражают мифологему того же Мирового Древа, на котором висел принесённый самому себе в жертву Один. Это др.-исл. varg-trē – `волчье дерево`, др.-сакс. uuarag-tre – `дерево преступника` и др.-англ. wulf-heāfodtrēo – `дерево волчьей головы` (13), что доказывает, кроме всего прочего, тот факт, что подобные представления некогда были распространены у всех германцев, а не только у северных. Сочувствие вызывает также гипотеза Вяч.Вс. Иванова о том, что глухим отзвуком `волчьего дерева` является и русск. волог. ворожейка `флюгарка, состоящая из вкопанного в землю шеста, на вершине которого прикреплена палочка горизонтально, на конце последней – пучок кудели`, т.е. `дерево ворога (волка)`, что имеет параллель в словац. vrah `убийца` (14).

Казни в представлении человека Нового времени язычники не знали, то, что мы сейчас называем казнью – это отправление человека, с которым хотели прекратить общение, в один из нечеловеческих миров, который воспринимался как его мир. Так же стихами, имевшими, как считалось, магическое действие, духов можно было отправить обратно под землю. Этим порой занимались скальды (15). Интересно, что совершившего «чудовищное преступление» по хеттским законам либо казнили, либо изгоняли, что имеет параллели в древнегерманском праве (16). В свете всего вышесказанного можно понять, что эти два вида наказания отождествлялись: казнь – это та же ссылка в нечеловеческий мир.

Так как волки – звери Одина, а преступники – волки, значит, преступника, человека, объявленного, как в хеттских законах, волком, надо отправить к Одину. Так же русский сказочный герой отправляет убитого им змея в Нижний Мир как «его» мир, кладя змеиные головы под камень или плиту, а тело – в море, откуда он и выходил. Учитывая особо значимую роль всего левого, понятно, почему закапывать человека, т.е. отправлять его в Нижний Мир, необходимо было левой ногой (17).

Обратимся теперь к тексту ПВЛ под 1071 г. при описании «восстания волхвов». «И рече Янъ повозником, – пишет древний книжник о дружиннике Святослава Ярославича и схваченных им волхвах, – ци кому вас кто родинъ убьенъ от сею… мьстите своихъ». Они же, поимше, оубиша я, и повесиша е на дубе. Отмьстье приимше от Бога по правде. Яневи же идущю домови, в другую нощь медведь възлезъ, угрызъ ею, и снесть, и тако погыбнуста наущеньемь бесовьскым». Так нам сообщает Лаврентьевская летопись. Близко и чтение Радзивиловской летописи и Новгородской I летописи (НПЛ). Может быть, так же читалось и в Троицкой летописи, хотя доказать это, строго говоря, нельзя. В I редакции труда В.Н. Татищева мы видим аналогичный текст: «И в другую нощь медведь возлез, угрыз, снесть их». Но в Ипатьевской летописи и в «Летописце Переяславля Суздальского» (ЛПС) прямо говорится, что он съел трупы волхвов: «Вь другую нощь медведь влезъ, оугрызъ я и снеде кудеснику». В ЛПС читаем: «И Янови жъ, отедшю, медведи възлезъше, отгрызоста ихъ и поядоста». Исследователи, в частности, С.М. Соловьёв и митр. Макарий, писали о том, что медведь съел тела убитых волхвов. Но снесть – `унести`, а не `съесть`. Ближе к истине, по нашему мнению, был И.Я. Фроянов, который полагал, что перед нами – описание похорон посредников между мирами в ветвях священного дерева, которое, может быть, следует сблизить с Мировым Древом. Медведь же, как, с некоторыми колебаниями, писал учёный, «перегрызает верёвки и уносит мёртвых волхвов в иной мир, где их ожидает перевоплощение и иная жизнь, но уже в новом свойстве» (18). Иными словами, добавим мы, волхвов фактически отправили к их священному зверю – медведю, т.е. в «его» мир. «Посредником» здесь стало Мировое Древо – дуб. По крайней мере, видимо, именно так полагали жители Северо-Восточной Руси того времени – как угро-финны, так и восточные славяне. Дело в том, что отсылка в иной мир, тождественная смерти, вызывала и ужас, и благоговейный почёт. Это нормально в обществах, где обычно амбивалентное отношение к сверхъестественному. Так, лат. sacer, нарушитель sacramentum – `обречённый подземный богам, отвратительный, мерзкий`. Это был человек вне закона. Его специально не наказывало государство, но оно не наказывало и того, кто его убьёт. Обратимся теперь к другому примеру. Смерть от молнии в восточнославянской традиции – наказание за грехи, производимое св. Ильёй-пророком (19). Но одновременно такая смерть – знак избранничества, это священная смерть, погибший так человек признавался святым. Интересно, что «прикосновение к молнии» наделяло целебной силой. Так, в лечебной бане использовали щепки от дерева, разбитого ею (20).

Яснее подобная положительная оценка «отправки к богам» мы видим в той же северогерманской и, особенно, в литовской традиции. В «Helgakvida Hundingsbana II» Даг, кровник Хельги Убийцы Хундинга, убивает этого героя, принеся жертву Одину и получив взамен копьё верховного бога. Таким образом, убив своего врага данным оружием, Даг как бы приносит Хельги в жертву Одину. Однако, далее оказывается, что последний предлагает убитому герою властвовать в Вальхалле наряду с ним самим. Иными словами, сложно сказать, чем для Хельги стала его смерть – благом или злом. У литовцев известен сюжет о растениях, отданных Вяльнясу, когда человек выругался: «Вяльняс их возьми!». Перед нами действие, аналогичное проклятию, но здесь явственно видна именно исконная суть проклятия как отдачи некоего объекта или субъекта тому или иному сверхъестественному лицу. Но такая «отдача» может иметь далеко не только отрицательные последствия. В данном же случае Вяльняс начинает ухаживать за этими растениями, чем и обеспечивает их быстрый рост (21).

Возвращаясь же к варграм, следует специально отметить следующее. Кроме аналогичной осетинской формулы и верования о греков о том, что вкусивший человеческого мыса обязательно станет волком (22), аналогичные представления о подобных существах до недавнего времени сохранялись и в ещё одном «заповеднике архаики» – Белоруссии. На Гомельщине верили, что человек, совершивший некоторые особо тяжкие преступления, превращается в волколака. Известно и поволжск. диал. волк «пойманный с поличным вор, которого водят с позором по селу, надев на него шкуру украденного им животного» (23), что является отзвуком тех же, едва ли не праиндоевропейских представлений. Это даёт основание говорить, что те выводы, которые мы делали выше на основании германских данных, могут быть распространены также и на восточных славян. Все эти представления, учитывая хеттские юридические памятники, имели едва ли не праиндоевропейские истоки.

С другой стороны, имя волка и части его тела могли являться оберегами, волк в русской сказке – волшебный помощник. Последний, по всей видимости, подразумевался и в заклятии македонской повитухи. Крестя лоб новорожденному, она говорила, кощунственно смешивая православные и языческие черты: «На глава кръст, в сърдце ангел, а под нозе вълк». Волчьим жиром русские знатники смазывали ворота невесты. У румын волк – явный предшественник собаки как проводник в мир мёртвых. Путь туда связан с заходящим Солнцем и лесом. Чтобы безо всяких сложностей достичь иного мира, необходимо протянуть волку руку и стать ему братом (24). Сохранились и глухие реликты верования, что ритуальное проглатывание волком приносит защиту от злых сил. Семантически этот обряд повторяет инициацию колдуна в бане. Накануне Рождества в Боснии скот пропускали между двумя ткацкими гребнями, обсыпая сваренным зерном и говоря, что вештицы тогда смогут принести скотине зло, когда это зерно прорастёт (25) (одна из «формул невозможного»).

Учитывая, что гребни нередко сближаются с волчьей пастью, смысл обряда ясен. В некоторых других случаях положительный образ волка в славянской культуре связан, по всей видимости, с тем, что волк воспринимается здесь не только как хтоническое существо, но и как существо Верхнего Мира. Разумеется, хтонизм волка у славян бесспорен. Но известно и иное. В русских сказках сохранились глухие воспоминания о том, что волк может летать. Судя по контексту, он летит, как и другие чудесные зятья героя – Ворон Воронович и Сокол Соколович. В другом русском сказочном тексте он хочет превратиться в птицу. Вяч.Вс. Иванов заметил, что в хеттских обрядах существовал образ `волка на вершине`. Он отрицал здесь хаттское влияние, но связывал данные представления с германским обычаем вешать волков на ритуальных столбах, принося их в жертву Одину.

По нашему же мнению, перед нами – частный случай «перенесения» хтонического по происхождению персонажа в Верхний Мир. Мы не берёмся говорить, где следует искать истоки подобного перенесения, хотя не исключаем, что оно существовало ещё во времена существования ностратического единства. Так, в арабской традиции `первые лучи Солнца` букв. – `хвост волка` (26). Поразительную аналогию составляют данные аланской культуры, хотя, в любом случае, перед нами не простое влияние с юга, из исламского мира. У алан Солнце связано с волком. Умирающий в день летнего солнцеворота бог Солнца древних алан Сослан (27), благословляет волка: «Бацæунмæ дин мæ зæрдæ куд уа, раздæхунмæ ба æнæкурд кизги зæрдæ, уотæ!» («Да будет в случае нападения у тебя моё сердце, а при отступлении – осторожное, как у девушки!») В кабардинском нартовском тексте Сосруко, «происходящий» от того же образа, говорит этому зверю: «Разделив мою силу на семь частей, одну часть оставляю волку». Примерно то же видим и у бжедугов, и у абхазов, и в нартовском эпосе Карачая и Балкарии. В славянской традиции – украинской закарпатской и южнославянской – волкодлаки, напротив, являются причиной солнечных и лунных затмений, что получило своё отражение в одном из сербских источников 1262 г. В другом памятнике читаем «Глаголют: влъколаци луну изъедоша или солнце, си же вся басни и лъжа суть». От славян, по резонному предположению С.В. Алексеева, образ волка-оборотня, духа затмения, был заимствован и в восточнороманскую среду («вырколак») (28). Таким образом, у алан связь волка с Солнцем позитивная, а у славян – негативная. Однако, есть и более показательная аналогия между аланской и славянской традициями. Дело в том, что при всём при том волк в славянской традиции – лютый враг всяческой нечисти. У сербов мальчику дают имя Вук и тогда, когда хотят спасти его от ведьмы (вештицы), пожирающей детей. Вампиры у южных славян также боятся волков, ибо те их разрывают. По поверьям же восточных славян, по велению Бога волки постоянно истребляют чертей («прототипами» которых в том числе были и водяные духи), которых в противном случае наплодилось бы несметное множество (29). В осетинском же нартовском эпосе существует сюжет о поединке Сослана (Сосруко) с Тотрадзом (у адыгов – Тотрешем). Последний неизмеримо сильнее Сослана, к тому же Сослан убил братьев Тотрадза (шестерых или восьмерых). Таким образом, они кровники. Только в одном кабардинском тексте Сосруко начинает бой, чтобы завладеть богатствами Тотреша, но это, как справедливо указали комментаторы, стадиально поздняя мотивировка. Изначальный же мотив их вражды обычно какой-то иной.

От смерти Сослан спасся, уговорив кровника дать ему отсрочку на день. Далее жена или мать героя Сатана дают ему совет, как хитростью погубить врага. Симпатии певцов, что отмечали В.И. Абаев и Е.М. Мелетинский, явно на стороне предательски убитого Тотрадза, но, внимательно рассмотрев совет, который даёт своему нерождённому (т.е. рождённому только в ритуале) сыну Сатана, и имея в виду приведённые выше восточнославянские поверья, легко вычленить подтекст данного эпического сюжета, который очень отличался от восприятия носителей традиции XIX-XX вв. В адыгских текстах конь Тотреша рождён в доме колдуньи, взращён в некоем «диком доме», хотя уже сами носители традиции не помнят, кем была эта колдунья и что такое «дикий дом». В наиболее же ясном для понимания осетинском тексте Сатана говорит Сослану о Тотрадзе следующее: «Уый разæй топп нæ хизы, кард æй нæ кæрды, фæлæ фæсте хæрæгнасæй дæр фæлмæндæр у, æмæ йæ бæх у дæлимонты хаст, æмæ ды хæстмæ куы цæуай, уæд дæ уæлæ бирæгъдзæртты кæрц скæн æмæ дæ бæхыл мыр-мырæгтæ бафтау. Дæлимонты хаст бæхæн бирæгъдзæртты кæрцы раз лæууæн нæй, æмæ йæ дзæгъæл ахæсдзæн, æмæ йын бауромæн нæ уыдзæн, йæ хъустæ йын фæстæмæ куы æрбатона, уæддæр» (30). («Спереди ему не может причинить вред пуля, и кинжал его не режет, но сзади он мягче, чем тыква, а конь его выращен подземными духами, и когда ты будешь идти в бой, облачись в шубу из волчьего меха и повесь на своего коня колокольчики. Выращенный подземными духами конь не может находиться возле волчьей шубы и понесёт он, и невозможно будет остановить, даже если оторвёшь коню уши»).

Образ осетинского Сослана-Созырыко, как и адыгского Сосруко (Саузырыко), абхазского Сасрыквы, вайнахского Соска-Солсы, карачаевского Сосурки, балкарского Сосурука в конечном итоге восходит к богу Солнца древних алан, о чём писали и Ж. Дюмезиль, и Т.А. Гуриев. В абадзехском тексте, опубликованном в начале XX в. А.Н. Дьячковым-Тарасовым, конь Тотреша Алюн страшно пугается не только колокольчиков, но и талисмана Сатанай, блиставшего, как Солнце. Он ведёт себя, как порождение хтонического мира. Вспомним, что и Кербер, выйдя на солнечный свет по воле Геракла, также приходит в ужас (31). Мать же Тотреша – пелуан, его конь – с собачьими рёбрами и козьими жилами, что едва ли просто подчёркивает, как пишут комментаторы данного кабардинского текста, его необычность. Скорее перед нами – хтоническое «гибридное» существо, совмещающее в себе черты нескольких животных, относимых к Нижнему Миру, тем более, что в другом кабардинском отрывке пшинатля о Сосруко голова коня Тотреша похожа на оленью. Несомненно, что в истоках образа Тотреш и его конь – некое подземное чудовище, борющееся с Солнцем, поэтому некогда симпатии слушателей всецело были на стороне Сослана. Мать Солнца, как в пшинатлях из Кабарды, помогает ему убить всех девятерых братьев, исчадий мрака, младший из которых («пра-Тотреш») – самый сильный.

Только с развитием воинского мировосприятия такая победа стала восприниматься позорной, ибо имела своим истоком женское волшебное могущество, а не простую мужскую физическую силу. Разницы нет, даёт ли Сатана (Сатаней) совет, или же сам сын, как в одном из кабардинских текстов, призывает её: Свои колокольцы привяжи, / Свои яды приготовь, / Туманом укрой нас (32). В любом случае в военизированном обществе такая победа – величайший позор. Некогда было, разумеется, по-иному, и герой-Солнце, а первоначально – волк-Солнце древнего Турана, таким образом, прекрасно вписывается в ряд героев классического матриархата, совершавших величайшие подвиги потому, что за ними стояла мать. К тому же, в абадзехском тексте А.Н. Дьячкова-Тарасова Тотреш откуда-то знает, что его противник использует «бабьи хитрости» (33). Но, может быть, и сам образ Тотреша – «с двойным дном». Его конь, согласно адыгской традиции, выращен колдуньей. Следует принять мнение Ж. Дюмезиля о том, что народы северокавказской языковой семьи могли сохранить те элементы архетипа аланского сюжета, которые не сохранили сами осетины. Оно несправедливо, по нашему мнению, критиковалось М.А. Кумаховым и З.Ю. Кумаховой (34). Но в таком случае оба врага – и Сослан, и Тотраз (Тотреш) – герои матриархальной эпохи, ибо за ними за обоими стоит женское волшебство.

Предложенную нами реконструкцию подтверждает и тот факт, что победа Сосруко как солнечного героя, разумеется, предрешена, поэтому мать Тотреша так боится за младшего сына (35), хотя он явно сильнее своего врага. То, что Тотреш в ряде адыгских текстов – двоюродный брат Сосруко по матери (36), не может быть аргументом против вышеизложенных выводов, ибо герои Верхнего и Нижнего Миров весьма часто мыслились родичами, хотя и были врагами в ритуалах и мифах.

Сравнивая же данный туранский сюжет с восточнославянскими поверьями, мы можем сказать, что некогда в славяно-иранской среде существовал рассказ о борьбе волка с родственными ему хтоническими персонажами, врагами Солнца. Итак, нас не должен удивлять восточнославянский образ князя-волка, страшного для чужих и благодетельного для своих, и наличие реликтов подобного образа у южных славян.

Наличие же собственно мужского союза воинов-волков у славян, в том числе и у восточных, не может быть доказано. Воины-оборотни языческой Руси, позднее, видимо, подчинённые по должности главе мужского союза воинов-гор, не мыслились исключительно волками. Ссылка С.В. Алексеева на Псевдо-Кесария не убеждает нас в ином. В сведениях, сообщавшихся этим автором, кем бы он ни был, нет оснований сомневаться, но его информация весьма скупа. Источник, строго говоря, сообщает лишь о том, что славяне перекликаются волчьим воем: «τή λύκων ώρύγή σφάς προσκαλούμενοι». Действительно, эта обмолвка автора приводится рядом с описанием убийства предводителя славян его же собственным окружением, людьми, которые разделяли с ним пищу и странствия (37). Таким образом, очень осторожно можно предположить, что перед нами – некий потестарный институт, скорее всего, мужской союз, члены которого мыслятся как оборотни. Но это всё же весьма туманное свидетельство. К тому же, волчий вой у византийцев – характерная черта дикости, своего рода литературный троп. Гораздо яснее о князе-волке сообщает южнославянский эпос и, особенно, «Слово о полку Игореве» (38).

В любом случае, значение образа волка в восточнославянской потестарно-политической и правовой традиции явно было ниже, чем у германцев. Видимо, культ медведя и сближавшегося с ним до отождествления лютого зверя, а также лютого змея не позволили выделиться именно культу волка как такового. Интересно, что на Житомирщине известно верование о том, что волколаками становятся дети волка и женщин (39). Перед нами – полная аналогия завязки сюжета о змеевиче-оборотне, но, насколько нам известно, у восточных славян нет продолжения рассказа о лидере-волколаке.

Однако, всё вышесказанное далеко не исчерпывает тему.

Но об этом – в последующих постах.


"Падение такого мамонта в пропасть официального иноагентства, со всеми последствиями, - шаг заметный"

Переформатирование элит идет сверху донизу, обратно и во все стороны.  Если это правда - что Аллу Пугачёву признают иноагентом, то падет один из самых значимых "бастионов" отечестве...

Невоенный анализ-57. Десять поляков вышли погулять. 27 марта 2024

Традиционный дисклеймер: Я не военный, не анонимный телеграмщик, не Цицерон, тусовки от меня в истерике, не учу Генштаб воевать, генералов не увольняю, в «милитари порно» не снимаюсь, ...

Опять обманули
  • pretty
  • Вчера 14:46
  • В топе

МАЛЕК  ДУДАКОВУкраина давно мечтала заполучить что-то от замороженных активов России. Сначала ей обещали сами активы - затем только набежавшую по ним прибыль. Но и это теперь отменяется. Бельгия,...