Милитарист, контрреволюционер, человек, желавший узурпировать власть, деникинец и «недоносок Керенского», который «сдал Левобережье». Вот с такими страшными обвинениями враги полковника армии УНР, командира «Черных запорожцев» Петра Болбочана вели его на расстрел 28 июня 1919 года на станции у села Балин на Хмельниччине.
А он, бедняга, поняв, что палачами для него станут свои, впал в состояние, больше похожее на сумасшествие.
За четыре месяца до расстрела Болбочан, ожидая в Станиславове (ныне Ивано-Франковск) решения Симона Петлюры о своей судьбе, в открытом письме писал: «Я надеялся, что нахожусь в правовом государстве. Но еще много придется Украине пережить, чтобы выйти на правовой путь».
И добавил, обращаясь к Главному атаману, пророческие слова: «Когда наступит совсем тяжелое время, будете бежать за границу».
По словам современников, еще недавно надежда и опора власти, Болбочан шутил: «Мы так довоевались, что имеем украинскую землю только под вагонами правительства». А поезд потерявшей всё Директории УНР всё дальше направлялся в Польшу, в эмиграцию.
Весь этот сюжет как-то уж слишком пронзительно пересекается с сегодняшней Украиной, при желании можно даже легко подобрать подходящие персоны современников. И выбор самого полковника, молдаванина по национальности, в прошлом — офицера Русской императорской армии, легко совпадает с выбором нынешних командующих ВСУ: стать идейным украинцем он решил по собственному желанию.
Стал «одержим идеей создания украинского войска».
А своё позднее прозрение он обрёл после того, как с полной отдачей служил идее, не способной объяснить, за что же, собственно, нужно воевать. Против кого — понятно, а вот за что, так уж вышло, лучше объяснили большевики. Тем не менее Болбочана ничего не смущало, и, доказывая теорию о цикличности истории, зимой 1918 года он объявил на Слобожанщине воинский призыв мужчин в возрасте 18–21 года. Подробности читайте в материале ИА Регнум, который публикуют "Известия".
Граница Германии
«Мобилизацию приказано произвести до 10 декабря. Офицеров, подстаршин, юнкеров и солдат, не явившихся к воинским начальникам по мобилизации, предавать военно-полевому суду как изменников Украинской Народной Республики. Призыв солдат, родившихся к 1899 году, по харьковской местной бригаде произвести до 29 ноября», — отмечено в приказе, опубликованном в газете на чистом русском языке, с дореволюционной орфографией.
О том, какими передовыми методами велся призыв, мы знаем из другого архивного источника — воспоминаний бывшего офицера царской армии, полковника Дмитрия Тихобразова, которому поручили явиться в штаб Болбочана в Кременчуге:
«Вы поступили к нам добровольно?» — обратился ко мне начальник штаба. «Если хотите, то добровольно, после заявления кошевого атамана, что если я утеку, то меня поймают и повесят, — ответил я с легкой улыбкой».
А без принудительной мобилизации заниматься какими-либо действиями вряд ли получилось бы — полк «Черных запорожцев» понес тяжелые потери в боях с Красной армией на Стародубщине, в Брянской области, где тогда была прочерчена граница между Советской Россией и… Германией. Точнее, германской оккупационной зоной, установленной Брестским мирным договором.
Формально на немецких штыках изображала государственность Украинская Держава гетмана Павла Скоропадского. Однако благодарность за «отличное поведение» в бою воякам Болбочана объявил командующий германским 41-м резервным корпусом генерал Ганс фон Гронау. Ведь полк «запорожцев» был направлен на усиление трех саксонских полков немецкой 47-й ландверной дивизии.
А вот, к примеру, Богунский полк под командованием Николая Щорса (тоже офицера Русской императорской армии), действовавший против «запорожцев», пошел воевать именно с немцами, а не «против Украины». И вот еще характерный нюанс: когда «украинское войско» в июле 1918 г. перебрасывали на Брянщину, полк оставила группа из 200 русских офицеров, которые с начала 1918 года принимали участие в боях за Киев и в походе на Крым.
Они предпочли отправиться на Дон, чем помогать врагу. Дезертировали и многие украинцы, сотни были некомплектными — по 50–90 казаков в каждой. Сотник Никифор Авраменко вспоминал, что в каждом из четырех куреней полка было не менее чем по 350 казаков, и после боев на Черниговщине полк «насчитывал не менее 1500 штыков и сабель». Отчего и понадобилась принудительная мобилизация.
Просто ситуация ВСУ в чистом виде.
В ноябре 1918 года германские оккупационные войска покинули территорию Украины, оставив без защиты гетмана Скоропадского, который в панике назначил главнокомандующим «первую шашку России», генерала от кавалерии графа Федора Келлера. А тот сразу объявил в Киеве призыв.
Правда, он касался не украинцев, а все тех же русских офицеров, которые спасались от большевиков. В результате отозвалось меньше трети: из 20 тысяч находившихся в городе военных явились на зов украинских властей всего шесть тысяч. Попал под эту гребенку и будущий писатель Михаил Булгаков, в последний день гетманства Скоропадского его забрали в качестве военного врача в юнкерские подразделения.
А в феврале 1919-го его снова призвали, но уже бежавшие из Киева петлюровцы.
«Меня мобилизовали вчера. Нет, позавчера. Я сутки провел на обледеневшем мосту. Ночью 15 градусов ниже нуля (по Реомюру) с ветром. В пролетах свистело всю ночь. Город горел огнями на том берегу. Слободка на этом. Мы были посредине. Потом все побежали в город. Я никогда не видел такой давки. Конные. Пешие. И пушки ехали, и кухни. На кухне сестра милосердия. Мне сказали, что меня заберут в Галицию. Только тогда я догадался бежать. Все ставни были закрыты, все подъезды были заколочены. Я бежал у церкви с пухлыми белыми колоннами. Мне стреляли вслед. Но не попали. Я спрятался во дворе под навесом и просидел там два часа. Когда луна скрылась, вышел. По мертвым улицам бежал домой», — отразил пережитые события писатель в рассказе «Необыкновенные приключения доктора».
Но войска Директории УНР, пришедшей Скоропадскому на смену, тоже испытывали большие проблемы с пополнением.
«Под вагоном территория»
Вопреки современному мифу о некоем едином организме, под рукой киевских руководителей была сеть разрозненных соединений, каждое из которых по разным причинам подчинялось Петлюре или его соратнику Владимиру Винниченко, убежденному, между прочим, социалисту.
Туда входили собранные из бывших австрийских солдат Сечевые стрельцы, все тот же Запорожский корпус Болбочана, Северная группа войск Владимира Оскилко и даже дивизия Никифора Григорьева (в феврале 1919-го перешедшая на сторону Украинской советской армии) и дивизия Данилы Терпило (атамана Зеленого), ставшего «красным» уже в январе.
Каждый был себе на уме, каждый пытался оспорить авторитет центральной власти. «Единственной активной милитарной нашей силой была интеллигентная молодежь и часть национально-сознательных трудящихся… которые понимали державность так же, как и мы ее понимали»,— признавал Винниченко.
В такой ситуации надо было бы опираться на украинское население, убеждать его «воевать за Украину». А оно чаще всего желало просто оборонять своё имущество от всех подряд, создавая свои вооруженные отряды, не слишком вникая в какие-то лозунги.
Проходивший по территории Екатеринославской губернии белогвардейский командир Андрей Шкуро так отразил в своих мемуарах настроения селянства:
«Гетмана Скоропадского они решительно и единодушно осуждали.
— Это был панский царь, — говорили они, — панам землю роздал, а нам — ничего.
Сепаратистских идеалов Петлюры они совершенно не разделяли и вообще не интересовались им, считая его чем-то вроде чудака, психопата. «Какие мы украинцы, мы русские», — заявляли они, — «только мы — казаки». Дело в том, что левобережные хохлы — прямые потомки запорожцев — гордились своим прозвищем «казаки» и мечтали о восстановлении Запорожского казачества».
Ну, а те, кого мобилизовали принудительно, легко тикали из своих частей при первых же невзгодах.
Хотя бывший военный министр УНР, генерал Александр Греков с детским пафосом рассказывает, как «в Кременчуге запасные по первому призыву Петлюры пришли со своим оружием и даже пулеметами и пять дней жили под открытым небом, так как по нераспорядительности местного начальства им не отвели помещений, а дело было в половине декабря по новому стилю, и были уже сильные морозы». Но все равно, никто не ушел, не дрогнул, и все дождались отправки на фронт.
Фактически же к концу Гражданской войны в РККА служило в несколько раз больше этнических украинцев, чем в УНР и созданной к тому моменту Украинской Галицкой армии: в пять–семь раз, по самым оптимистичным оценкам.
А полковник Болбочан, герой Крымского похода, защитник «украинско-российской границы», победитель «московских большевиков», опора армии УНР был обвинен в подготовке государственного переворота и арестован. Поскольку позволил себе высказать мнение, что в правительстве сидят кретины, ведущие всех к погибели.
По иронии судьбы во время первого ареста его охраняли галичане из корпуса Сечевых стрельцов Евгения Коновальца, бывшие австрийскоподданные, впервые увидевшие Украину как оккупанты. А благодарностью за все заслуги стала статья под названием «Гадюка гадюкой!», опубликованная в центральном журнале армии УНР «Украинский казак»: бывшего героя назвали представителем помещичье-буржуазных кругов, стремившихся захватить власть. И расстреляли в бессознательном состоянии.
«Бедняга не мог принять нормальным умом того безумия, которое привело к его гибели не от вражеской пули, а от рук украинской власти, к созданию которой он так много сделал в критические времена…» — как писал бывший боец Запорожского корпуса и армии УНР Борис Антоненко-Давидович.
Кстати, почему-то не бежавший за Петлюрой в Польшу, а выбравший вступление в Коммунистическую партию и статус «украинского советского писателя и переводчика, исследователя проблем развития и культуры украинского языка».
Наверное, все по той же причине: в этом был практический смысл и понятная перспектива. В отличие от фантазий «борцов за украинскую независимость», готовых сжигать любое количество людей лишь с одной целью: сохранить свою личную власть.
Точно так же, как и их идейные последователи на современной Украине.
Оценили 10 человек
17 кармы