В Африку!

Слон ткнул хоботом дверь, и она вдруг подалась, открылась. Повеяло влажной прохладой недалёкой реки, и сложный всеобъемлющий запах города опьянил… И это была свобода.

Была тёплая белая северная ночь. По улице города вдоль неширокой спокойной реки, мимо деревянных двухэтажных домов, хранящих память о старой далёкой жизни, мимо уныло-однообразных пятиэтажек шёл, плавно переставляя толстые ноги, шевеля морщинистыми лопухами ушей, помахивая хоботом, старый, но немного повидавший за свою зоопарковую жизнь слон…

…Шестилетняя девочка Настя стояла на коленках на стулике у окна в своей комнате. Родители спали в соседней. И не знали они, что у их малышки есть такое странное развлечение — ночное стояние у окна, заглядывание в ночь. И Настя не знала, почему она просыпается ночью, что так тянет её к окну. Она и не думала, что в этом есть что-то необычное, поэтому и не говорила ни маме, ни папе, что просыпается по ночам. И темноты она не боялась…

Она стояла у окна и увидела идущего по улице слона.

— Слоник, — заворожённо прошептала, — ты в свою Африку пошёл?

Тому, что слон шёл по их улице, она нисколько не удивилась — вчера с мамой ходила в зоопарк и видела этого слона. Дал детям на себя посмотреть и пошёл домой, в Африку. Что ж тут такого?

А слон остановился под окном. Порылся хоботом в мусорном контейнере, отправил что-то в рот. Двинулся неторопливо дальше.

Насте очень понравился его хвостик, покачивавшийся при каждом шаге.

Слон ушёл. Настя ещё постояла у окна. Собака, маленькая, в мочалистой шерсти, лопоухая, пробегавшая по своим делам, замерла, повернула морду в ту сторону, куда ушёл слон, тявкнула зло и убежала. Настя вздохнула. Отошла от окна, легла в кроватку и, думая о слоне, уснула…

…На самом берегу — величественный, белоснежный — уже четыреста с лишним лет стоит собор. На площади перед собором — любимое место сбора молодёжи. Пиво пьют, на гитарах брякают, целуются, а бывает, и дерутся…

— Э, народ… — Длинноволосый гитарист прервал на полуслове песню.

— Ни фига…

— Клёво!

— У меня банан есть! Подманим его. Я прокатиться хочу! — заявил высокий, с презрительно опущенными углами губ, самоуверенный парень, отстраняясь от сидевшей в обнимку с ним девушки.

И, придуриваясь, стал подзывать, как овец в деревне зазывают:

— Бя-а-ша, бя-а-ша… — И банан очищенный протягивает. — Колян, суй банан ему, — дружку сказал. — Пацаны, подсаживайте!

Слон стоял, не понимая, что происходит. Он хотел взять банан, потянулся хоботом, но парень испуганно отшагнул. А в это время двое подсаживали третьего…

Слон лишь чуть повернул голову и махнул хоботом. Вся троица на асфальт покатилась. Девчонки завизжали. А слон, не оглядываясь, пошёл от них… Он был уже очень старый, спокойный слон…

— У, скотина!

Бутылка из-под пива ударилась в его заднюю ногу и, упав, разбилась. Слон не оглянулся, лишь чуть ускорил шаг.

Он прошёл, помахивая ушами и хвостом, покачивая хоботом, мимо собора. Его манила густая зелень впереди и запах стоячей воды…

…Как ни тяжело вставать, а пора, и никуда не денешься, начинать привычную утреннюю работу. Впрочем, как привычна работа, так привычно и это состояние после «вчерашнего»… И, стукнув пальцем по кнопке будильника, преодолевая тошноту, Коршунов поднялся, прямо из чайника жадно глотнул, вышагнул из вагончика на улицу. И сразу полегчало, обдуло ветерком. Опухший, в вечной, будто приросшей уж к телу тельняшке, пошёл за инструментом… И увидел распахнутую дверь… Слон ушёл!

«Только бы найти, а привести — приведу, скотинка смирная… До семи надо успеть…» — лихорадочно пролетало в мозгу Коршунова. Он взглянул на часы. В запасе у него было около двух часов. Дверь вагона запер и торопливо вышел на улицу. «Как же я забыл закрыть-то. Не бывало такого…»

Он вышел из огороженного вагончиками пространства к берегу неширокой и нечистой городской речки. «Ага. Ну вот вдоль реки и пошёл. Куда ж ещё-то, одна дорога тут…» И Коршунов устремился по пустынной улице…

А слон вошёл под зелёный свод старинных парковых дерев и вышел на берег пруда, вырытого ещё в позапрошлом веке, — в зелёной ряске с гниловатым запахом. Когда-то плавали, говорят, здесь белые лебеди… Двое бомжей — Галя и Лёха, только что вылезшие из-под беседки на утренний свет, ошалело пялились на слона.

— Мамонт! — почему-то шёпотом сказал Лёха, обросший и грязный, как охотник на мамонта с картинки в учебнике истории.

— Сам ты… носорог! — хриплым женским басом ласково отозвалась Галя и даже потрепала сморщенной чёрной ладошкой шевелюру своего друга…

А слон, постояв на травяном берегу пруда, пошёл в воду. Он входил в пруд, вдавливая столбы ног в вязкое дно, разгоняя зелёную ряску, вытесняя своей громадой воду на берег. В середине пруда вода доходила до его ушей. А когда он, набрав хоботом воды, окатил себя, — на какое-то лишь мгновение в свете восходящего солнца он перестал быть серым…

— Гляди, розовый! — толкнула Галя локтем в бок Лёху.

— Розовый! — сиплым шёпотом отозвался Лёха.

… — Отец, слона не видел? — спросил Коршунов у раннего дворника.

Тот как раз собирал мусор, вывороченный из контейнера, недовольно ответил:

— Чего?.. Какой слон? Свиньи тут, видно, были. На двух ногах.

Коршунов уже бежал дальше и не слышал, как старик дворник ещё добавил:

— Голову-то совсем пропил, слоны мерещатся…

Вдоль тротуара стояли в рядок пустые пивные бутылки, собранные дворником, восходное солнышко отражали…

…Слон, искупавшись в гниловатой воде, вышел на берег, постоял и лёг…

Галя и Лёха сидели у стенки веранды, прижавшись, положив руки на плечи друг другу, по очереди тянули один на двоих чинарик.

— Слушай, умирает он, что ли?.. — прохрипела Галя.

Слон лежал на правом боку, и видно было, как тяжко он дышит.

— Нет, живой, — радостно сказал Лёха, когда слон поднялся и всё так же неторопливо, плавно пошёл, пошёл и растворился в зелёной, искрящейся каждой росинкой листвяной дымке…

— В Африку пошёл, — сказала Галя.

www.inpearls.ru