МУЗА

— Ну, это просто немыслимо! Кошмар! Остановись! Что же это ты пишешь — то?! — раздался, где-то за правым ухом, неприятный женский голос.

Семён Валентинович вздрогнул от неожиданности. Дома кроме него никого не было. Жену с детьми и тёщей он отправил на дачу, чтобы не мешали ему, лауреату литературных премий и члену союза писателей, творить. Поужинав и надев свой любимый синий махровый халат, он уселся за стол. Мысли путались в клубок, мужчина, пытаясь хоть что-то придумать, уже почти час безрезультатно глядел на экран компьютера.

Неужели вернулись, а он не заметил? Хотя, шума от них было бы больше, да и голос чужой. Мужчина оглянулся. Сзади никого не было. Двери в кабинет (его Семён с трудом отвоевал у тёщи, которая мечтала сделать здесь детскую, ссылаясь на то, что малыши скоро пойдут в школу и им нужна своя комната), плотно прикрыты, за окном ночь, тихо.

— Померещилось, — подумал он. Надо потом «успокоительного» перед сном рюмашку хлопнуть.

Мужчина продолжил писать.

— Прекрати! — строго произнёс тот же голос. — Хоть немного головой подумай! Не стригут шерсть с овец два раза в месяц. Я про то, что трактор Беларусь не заправляют бензином, вообще молчу. Не знаешь ничего про деревенскую жизнь, так зачем писать?

— Кто здесь, — вскрикнул Семён. Он вертел головой, но вокруг не было ни души.

— Муза. Не признал? — издевательски донеслось сверху.

Мужчина осторожно посмотрел на потолок.

Рядом с люстрой парила огромная темноволосая женщина с короткой, почти мальчишеской, стрижкой. Излишне полная, да чего уж там, просто очень толстая, одетая в старую пижаму и стоптанные тапки с помпоном, надетые на босу ногу. Лицо неприятное: над верхней губой пробиваются густые тёмные усики, которые не прикрывет даже тень от огромного носа, напоминающего картошку, под глазами тройные тёмные мешки. Встретишь такую днём — испугаешься, а тут ночь, он в квартире один, и это нечто нависло над ним в буквальном смысле.

— Да не боись, писатель, я не кусаюсь. Хотя, какой же ты писатель, тьфу, одно недоразумение. Чёрт знает, к кому посылают. Повторяю, Муза я!

— Мммуза? — заикаясь немного от неожиданности, но больше от досады, произнёс Семён Валентинович. — Я вас совсем не так представлял. Вы грубая, невоспитанная особа! Муза — это красивая, нежная, молодая девушка с белокурыми распущенными волосами.

Почему ему прислали эту второсортную Музу (он уже почти поверил, что это именно она)?

— Ага, и с арфой! — громогласно заржала дама под потолком.

— И с арфой, — огрызнулся Семён.

— И обнажённая?

— И обнажённая, — выпалил он.

— Мне раздеться? — снова захохотала Муза, приспуская край штанов от пижамы и демонстрируя тройную жировую складку на животе и застиранные трусы в горошек.

Воображение Семёна начало с панической скоростью рисовать остальные «прелести» дамы. Крик «ни в коем случае» сам вырвался из непроизвольно перекошенного от отвращения рта. Дама натянула штаны обратно. А мужчина, немного успокоившись, произнёс:

— Это я погорячился, конечно, про обнажённую. А вот арфа присутствовать должна, судя по картинам мастеров живописи.

— Мыслишь шаблонно. Хотя, зачем я об этом говорю? Кто тебе вообще сказал, что ты писатель? Мама твоя?

— Ну, — замялся Семён. — И мама тоже. В первую очередь, конечно, эта святая женщина, разглядела у меня писательский дар.

— Тогда отчего же ты не смог написать сочинение на вступительных экзаменах? Учился-то ты на бухгалтера, да и то, по блату.

— И что? Многие писатели имели совершенно не связанную с литературой профессию до начала своей творческой карьеры.

— Тут ключевое слово — писатели!

— Помнится, вы представились, как Муза? Не красавица, конечно, обидно, но ладно. Насколько мне известно, Музы вдохновлять обязаны. Так хватит ерундой заниматься — работайте!

— А смысл? Хотя, изволь. На чём там всё закончилось? А, вспомнила, «Василий соскочил со своего трактора „Беларусь“ и, улыбаясь Марине, демонстративно заправил его самым дорогим бензином, показав, что на любимых он не экономит». Это в чистом — то поле, и бензином, к тому же самым дорогим!

Муза ехидно хихикнула.

Она моментально сделала несколько странных движений руками, в результате которых соорудила из воздуха нежно голубой переливающийся шар, так же, как ребятишки лепят снежки зимой.

— Не уверена, что поможет, но вдруг, случится чудо, лови!- произнесла она, и бросила им в Семёна Валентиновича.

Мужчина зажмурился, поняв, что увернуться не успеет. В тот же миг он почувствовал запах полевых цветов. Услышал пение каких-то звонкоголосых птиц. А когда открыл глаза, то его ослепило летнее солнце.

— Что это? Где я?- почти шёпотом произнёс он.

— В своём произведении. Запоминай продолжение.

Глаза Семёна Валентиновича понемногу привыкли к яркому свету, и он обнаружил, что совсем рядом, стоя возле новенького трактора, о чём-то, улыбаясь, живо беседуют парень с девушкой. Постепенно их разговор начал приобретать совсем иную окраску. А спустя минуту и вовсе стал громким и резким. Они явно ссорились.

Писатель крадучись подошёл поближе. Но это оказалось совсем необязательным, Василий с Мариной (а это были они) не замечали его присутствия.

— Ты должна была мне обо всём рассказать. Что значит «не поженимся осенью»? — почти кричал парень.

Девушка объясняла, что хочет уехать в город, чтобы учиться.

Они долго спорили. Марина сумела убедить любимого и Василий, хорошенько подумав, тоже решил поехать учиться вместе с ней. Закончилось всё страстным поцелуем.

Когда молодой человек отправился на тракторе в сторону села, Семён Валентинович очнулся у себя в комнате за столом.

— Пиши, я подожду результата, — надменным голосом произнесла дама под потолком.

— А и напишу! Вот увидите, — буркнул Семён и застучал по клавишам:

«На поле чирикали жаворонки, а от леса тянуло запахом. Марина сказала Василию, что хочет уехать в город. Василий этого не хотел. Он спорил с ней почти полчаса, но она оказалась настырнее. Василий захотел поехать с ней, чтобы отбиваться от городских ухажёров, так как не хотел, чтобы она его бросила. После чего вскочил на своего железного коня и дал по газам. На огромной скорости, не меньше, чем двести километров в час, он помчался в деревню».

Муза под потолком каталась в воздухе и хохотала до слёз.

— Она хотел, он не хотел, потом захотел, а главное запахом от леса тянуло… Ой не могу!

Вдоволь насмеявшись, дама нахмурилась и строго произнесла:

— Школьники пишут лучше. Не стыдно?

— Подумаешь. Отредактируют в издательстве, — хмыкнул, раздосадованный её насмешками, Семён.

— Слушай внимательно, повторять не стану. Меня прислали не просто так. С сегодняшнего дня ты не должен писать ничего! Слишком много страданий из — за твоих «великих творений»! Ты создаёшь уродливые миры, где невозможно жить. Люди, которые там оказались по твоей воле, молят богов о помощи. Если посмеешь ослушаться — окажешься в таком месте, откуда ещё никто не смог вернуться. К тому же, в семье от тебя всё равно никакого толка нет. Всё тянет на себе жена. А ты губишь её жизнь ради никуда не годной писанины. Она красивая и добрая женщина. Найдёт себе хорошего человека, уж поверь. Так что, жалеть о тебе будут не долго.

— Не страшно, знаете ли. Вы — Муза, а не господь бог. И не вам решать, творить мне или нет. Я сам хозяин своей судьбы. А жена моя для того и нужна, чтобы лелеять мой талант, работать по дому, и растить моих детей. Я писал, и буду писать. Мне такая уродина, как вы, не указ! Тоже мне Каллиопа нашлась!

Он с гордым видом повернулся к столу и напечатал: «Трактор Василия нёсся на огромной скорости…».

Муза грустно посмотрела сверху на лысеющую макушку Семёна Валентиновича.

— Жаль, что этот бездарь так ничего и не понял. Красивая должна быть Муза, говоришь, нежная? Да они, эти неженки с такими «писателями» не выживают — мрут, как мухи. Красавиц берегут, оттого и посылают только к талантливым. А меня к таким, как ты.

Она вздохнула и, почесав свой огромный нос, собрала из воздуха шар, который теперь выглядел зловеще и переливался мрачными багровыми оттенками.

Когда Семён исчез, Муза спустилась вниз, к столу, и, усевшись в его кресле, дописала предложение:

«Трактор Василия нёсся на огромной скорости. Парень не заметил, как на дороге неожиданно возник лысеющий мужчина лет сорока пяти, одетый в синий махровый халат. Сворачивать было поздно».

© Лана Лэнц