Странная профессия «правозащитника»

Общество недружелюбно по отношению к тем, кто называет себя «правозащитниками», и ему неинтересна их судьба.

Ситуация противоречивая: как будто, люди защищают права человека. То есть – права каждого гражданина. То есть – они нечто вроде ну чуть бы не врачей или профсоюзов: по определению взялись защищать каждого из граждан. А граждане их не ценят.

Правы граждане или не правы, но почему-то они не видят в правозащитниках тех, кем те себя объявляют: защитниками каждого их граждан.

Очень может быть потому, что не чувствуют этой защиты. Если пытаться понять, что защищают правозащитники, то получается, что в основном что-то предельно далекое от реальной повседневной жизни основной массы граждан.

С одной стороны, они ассоциируются с выражением «любитель права качать» — что само носит иронически пренебрежительный характер. С другой, права они защищают какие-то странные, мало волнующие тех же граждан: то права гомосексуалистов, то права заподозренных в симпатиях к боевикам. То права солдат, подвергшихся дисциплинарным взысканиям. То права самих себя – то есть правозащитников. То права олигархов.

То есть, может быть, они защищают и чьи-нибудь другие права. Только как-то обычно об этом не слышно, а слышно о защите тех, кому общество явно не симпатизирует.

Вот не слышно было о том, чтобы правозащитники защищали права антифашистов, уничтожаемых на Украине фашистами. Не слышно о том, чтобы они защищали права работников, увольнявшихся с предприятий и фирм во время кризиса. Не слышно об акциях протеста, проводимых ими против задержки выплаты или уменьшения зарплаты.

Возможно, кто-то знает, как реагировала на марши неонацистов в Прибалтике Людмила Алексеева… Как она оценивала деятельность провокаторов из «белых касок»… Что говорила о санкциях против России в ответ на поддержку Россией украинских антифашистов… Как протестовала против британской провокации со Скрипалями…

Возможно, конечно, говорила, оценивала и протестовала, возможно, общество просто как-то не услышало – благо протестовала тихо…

И какие акции протеста против постыдной реформы повышения пенсионного возраста организовала, скажем, Московская хельсинкская группа?

Характерно, что обычно можно услышать о защите ими людей вполне определенных политических взглядов – недаром в массе своей во главе правозащитников стоят антикоммунисты, политические коллаборационисты и сторонники рыночно-вестернизаторких взглядов.

И как-то так получается, что всегда под их покровительством оказывается тот или иной персонаж, демонстрирующий негативное отношение к России: то Ющенко, то Саакашвили, то Бендера, то бендеровцы.

И никак не удается услышать ни о защите русскоязычного населения Прибалтики, ни о протестах против погромов неонацистов на Украине.

Они постоянно протестуют против того, что считают фальсификациями на выборах в пользу Путина. Но кто слышал, чтобы они протестовали против фальсификаций в пользу Ельцина?

Они декларируют себя в качестве защитников прав «человека вообще» — но получается, что защищают очень выборочно. Либо своих, либо тех, на защите которых можно нанести ущерб тому, кого они не любят.

И в значительном числе случаев защита эта несколько странная. Как бы заведомо направленная не на то, чтобы решить стоящую проблему, а на то, чтобы ее «глобализировать», добиться максимального политического, точнее, пропагандистского эффекта.

Шум и скандал – вот их задача. Вся их деятельность, во всяком случае, публичная, заставляет предположить, что для них не публичный скандал – инструмент решения проблемы, а наличие проблемы – средство разжечь скандал и обратить на себя внимание. Нарушение прав человека (хотя опять же, что иметь в виду под ними – представления правозащитников и представления основной массы населения в этом вопросе очень и очень расходятся) – это не то, что они хотели бы устранить. Это то, что необходимо им для обеспечения их деятельности.

Скандал – их хлеб, их стихия. Повод для проявления истеричности и для саморекламы.

При этом их деятельность в этом отношении, будучи вполне профессиональной («защищать права» — это их профессия), носит некий имитационный характер.

Им нужен даже не просто скандал – им нужно некое его воспроизведение. Не решить проблему, не устранить нарушение, а вызвать нервную реакцию власти. В этом отношении формула их деятельности «Скандал — реакция власти — скандал*». Формула, напоминающая формулу капитала. Скандал – как расширенное воспроизводство специфического общественного капитала.

При этом расчет на два обстоятельства. Первый: что власть окажется нервной, сорвется, допустит промах. И тогда можно будет скандал воспроизвести и расширить, все больше и больше привлекая к себе внимание.

Второй: что власть окажется к тому же еще и нерешительной и трусливой и реагировать в полную силу на провокацию не будет.

Власть изначально как бы загоняют в вилку: либо на провокационные и скандальные действия она не реагирует – а тогда выглядит нерешительной, теряет уважение своих сторонников и в итоге создается атмосфера нервной безнаказанности, воспроизводство общественной истерии.

Либо власть срывается и дает повод для еще больших обвинений в свой адрес, для раскручивания возмущения ее действиями.

В принципе, ситуация, близкая к той, которую разыгрывают хулиганы из подворотни, провоцируя на драку запоздалого прохожего, наслаждаясь своей безнаказанностью. Но хулиганы не рассчитывают на тот случай, когда прохожий выдернет из-под предплечья пистолет-пулемет «Стечкин» и ответит на хамство короткими очередями. Они рассчитывают на то, что поскольку такие действия сами по себе окажутся незаконными, прохожий никогда на них не решится. Если же решится – хулиганы впадают в панику, молят о пощаде, разбегаются и зовут на помощь милицию.

«Правозащитники» действуют так же и не рассчитывают на то, что в ответ на свою истеричность и скандальность будут получать пули.

Они за время общения с поздней советской властью периода «горбачевщины» и ранней российской 90-х гг. привыкли к атмосфере «войны имитаций», «войны намеков». Они как будто бы протестуют. Власть как будто бы им противостоит – но исключительно по тем правилам, которые сами они для нее установили. Все – не по-настоящему, все – в рамках игрового протеста.

Вот, собственно, вся их мерзость заключается в том, что они роль «борцов» на себя принять хотят – и хотят принять на себя все выгоды этой роли, но риски брать не хотят.

Поэтому они хотят иметь право дразнить власть, но не признают за ней права на них реагировать в рамках живой, а не имитационной политики.

А как только власть начинает на них реагировать «по-взрослому», от них начинает исходить нечто, напоминающее вой, визг и заглушенные истерикой причитания: «Чур меня, я так играть не буду, мы так не договаривались!» Это и лишает их уважения общества.

Наши современные «правозащитники» — продукт Постмодерна. Продукт имитационности и подмены действия намеками.

Чувствуя это, общество их не уважает и за них не вступается. И самое большее, чего они боятся и к чему они не готовы – это то, что с ними начнут играть не по выдуманным ими имитационным правилам, а всерьез.

И вот эта имитационность, скандальность и истеричность, склонность к политическому визгу и неготовность к реальным политическим ответным действиям – то, что и вызывает пренебрежительное отношение к ним и склонность на слова «смерть правозащитника» реагировать в лучшем случае в тональности: «смерть врага».

Источник