В стране действует совершенно отчетливая либеральная реформаторская парадигма, в которой бизнес как экономический субъект доминирует и в ценностно-качественном отношении, и в практическом, управленческом отношении. Если задать вопрос: кто реально влияет на государственно-управленческие решения, которые определяют макроэкономические условия, регионалистические, внешнеэкономические, внешнеполитические условия и даже политический дизайн в нашей стране? Ответ будет достаточно очевидным — это бизнес, сросшийся с властью в режиме коррупции.
А каковы качествах российского бизнеса в его имманентных характеристиках — ориентации на модели поведения — накопление или потребление, вывод капитала из страны или инвестирование развития внутри страны, ориентация на авантюрную сверхприбыльность и игнорирование ориентации на умеренную прибыль и пролонгированную устойчивость развития, ориентированность на нравственность бизнеса или безнравственность бизнеса, с точки зрения общественных критериев — ни для кого не секрет. Есть такое устойчивое мнение, что в российском бизнесе «повышенная концентрация» бывших фарцовщиков, бывших и действующих воров в законе и коррумпированных чиновников. Такие обстоятельства не могут не накладывать ментально-психологические, поведенческие и результативные особенности на бизнес и их перенос на управление государством.
Государство, как социальная оболочка, и бизнес, как вроде бы соподчиненный элемент в системе общество и государство, начинают меняться местами. Государственные лица и целые органы превращаются в бизнес-единицы, которые занимаются рейдерством, хозяйственной деятельностью, которые не отличают бюджетный капитал от своего собственного. Рентный бизнес в стране в значительной степени приватизирован в рамках правомочий, полномочий, соответственно, интересов, мотивов и действий очень высоко рангированной частью государственного управления.
Возникает вопрос: а каковы мотивации в этой связке — латентной и открытой — бизнеса как элемента принятия государственных решений, государственных стратегий? Например, не от его ли качеств, зависело принятие таких решений, как исключение дифференцированных методов налогообложения, субсидирования, преференций по видам экономической деятельности, чтобы реально диверсифицировать экономику и переходить к тому самому нерентному виду бизнеса? Все дифференцированные способы управления, мотивирования перетока капитала по отраслям или видам экономической деятельности искоренены. Не отсюда ли мы видим сверхлиберализацию экспортной ориентации экономики, ориентацию на внешний спрос, который проецируется даже на железнодорожную инфраструктуру. В ней пробеги становятся со все более длинным плечом, потому что возят все — хоть с Востока, хоть с Урала, хоть из Сибири, хоть откуда — за рубеж.
В результате этой либерализации внешнеэкономического профиля российской экономики уязвимость к так называемым мировым кризисам возрастает. Не отсюда ли произошла плоская подоходная ставка налогообложения, которая приводит к тому, что в демографическом отношении возникают очередные удары по демографическому успеху страны? Я цитирую самое высокопоставленное утверждение, которое апологетизирует плоскую подоходную ставку налогообложения, объясняя это таким образом: «Зато дали возможность развиться бизнесу». Какому бизнесу? Вот именно тому, который на этом и настаивал. Рентабельность. Никакой прогрессии в ее отношении тоже не существует, российский бизнес развращен сверхдоходностью. Любые попытки регуляции с целью сбалансировать его во имя кризисной устойчивости, во имя социализации в системе общество и государство в России, во имя территориальной справедливости — все это отвергается на корню.
Итак, государством управляет именно рентный бизнес. Его качества, отчасти перечисленные, приводят к тому, что Российское государство является по факту асоциальным, политически дрейфующим к социальному взрыву, к типу экономически полуколониальному, политически полусуверенному, архаизирующемуся. Это и есть неуспешность государства, которая является производной от такого качества российского бизнеса. Когда-то в Америке Рузвельт ломал хребет такому дикому, самостийному и претендующему на первенство в системе государство — общество и государство — бизнес бизнесу. Россия, видимо, еще ждет такого рода лидера и ситуацию.
Пока российский бизнес драйвером успешности Российского государства не является и не будет являться до тех пор, пока не сменится экстремистско-либеральная модель государства и системы государство — бизнес и государство — общество. Неизбежны и необходимы переход к оптимальным нормам государственного участия в экономике в части степени автаркии — это вопрос о сверхлиберальной, открытой экономике; по степени этатизма — я говорю об оптимальной норме, а именно доли госрасходов в ВВП, доли валовых накоплений в ВВП (в России — 19%, в Китае — 48%), доли государственной собственности в структуре имущества в стране; о вопросах дифференциации доходных ставок и субсидий, преференций по видам экономической деятельности.
Сам бизнес — рентный, доминирующий в государственном лоббизме управления — на это добровольно никогда не пойдет. Поэтому конфликт назревает. Очевидно, он каким-то образом будет разрешаться.
Автор Степан Степанович Сулакшин — председатель Партии нового типа, д.полит.н., д.физ.-мат.н., профессор.
Оценили 6 человек
16 кармы