Запорожский журналист Павел Волков, который 13 месяцев провёл в камере СИЗО по обвинению в «посягательстве на территориальную целостность государства» и был выпущен на свободу 25 октября 2018 года, рассказал ТАЙМЕРУ о своём пребывании в застенках и о планах на жизнь.
— Павел, давайте начнём с начала. Насколько я знаю, результаты обыска были признаны недопустимыми. Расскажите, пожалуйста, почему?
— Действительно, к концу сентября мой адвокат Светлана Новицкая добилась того, что суд признал недопустимыми приблизительно 80% так называемых доказательств. Дело в том, что обыск проводился с нарушением всех возможных норм, прописанных в криминально–процессуальном кодексе. Мало того что сотрудники СБУ привели своих понятых, обыскивали все помещения в квартире одновременно (я не мог контролировать процесс и следить, чтобы мне ничего не подбросили), не дали позвонить адвокату, хотя обыск по вменяемым мне статьям предполагает наличие такового, так они ещё и собрали материалы не по тем статьям, разрешение на обыск по которым было получено у следственного судьи. И это только часть процессуальных нарушений, допущенных в ходе следствия. Да конечно, собранные «доказательства» ничего не доказывают, но проблема в том, что с той частотой, с которой весь год проходили заседания суда, рассматривать их можно годами. А в это время я находился под стражей в СИЗО. Так что теперь, несмотря на решение о рассмотрении дела с самого начала, всё выглядит не так мрачно. Всё–таки судиться на свободе — совсем не то, что в тюрьме. Да и назначенные с 21 ноября ежедневные, в течение двух недель, заседания дают надежду на то, что затягивать дело суд больше не намерен.
— Не могли бы вы вспомнить свои первые сутки в СИЗО? Что вы чувствовали? Как происходила процедура оформления и отправки в камеру?
— Первые трое суток я провёл в ИВС (изолятор временного содержания). Там, чтобы вы понимали, нет вообще ничего. Маленькая грязная камера, нара, засорённый умывальник и туалет, если его можно так назвать, засаленное окно с несколькими рядами решёток, из которого ничего не видно и часовая прогулка в день по небольшому дворику, в котором тоже ничего нет. Никакой связи с внешним миром, разве что радио, игравшее с поста охраны.
Конечно, я находился в шоковом состоянии, не понимал, что происходит и когда это закончится. Плюс в тесном закрытом помещении дала о себе знать моя аллергия — начались приступы удушья. Но надо отдать должное сотрудникам ИВС, которые по моей просьбе оставляли «кормушку» (отверстие для подачи еды) открытой, чтобы я мог хоть как–то дышать.
Из суда после определения меры пресечения меня доставили в СИЗО. Первое же, что произошло — у меня отобрали верхнюю одежду (мой жилет был камуфляжного цвета, а это якобы запрещено), объяснив, что при освобождении её вернут. Естественно, этого не произошло. Только через время я понял, что носить такие вещи вполне можно, просто кому-то очень приглянулась моя одежда, а с новеньким такой номер прошёл. Через несколько месяцев я бы уже вряд ли кому-то что–то отдал.
Перед отправкой в камеру — стандартная беседа с опером, на основании которой он определяет, куда лучше отправить человека. Таким образом, я не попал к наркоманам, а это очень важно. Перед входом в камеру я очень боялся, не понимая, что меня там ждёт. Оказалось, что зря. Приняли очень по–человечески, накормили тюремным борщом, выделили место для вещей. Несмотря на переполненность камеры, один из заключённых поделился своей нарой (спали тогда по очереди). Все искренне интересовались моей судьбой, особенно много спрашивали о книге, которую я написал, но не успел издать из–за ареста. В общем, первый день в СИЗО оказался безусловно лучше, чем в ИВС. Некоторые проблемы начались потом, но это уже другая история.
— Многих читателей интересует вопрос взаимоотношений между заключёнными в тюрьме. Не могли бы вы поделиться собственным опытом?
— В тюрьме выстроена довольно жёсткая иерархическая система, которая со стороны может даже показаться жестокой. Сначала и мне так казалось. Но со временем понимаешь, что иначе порядок и относительный комфорт там не наладишь. Прежде всего, все делятся на «порядочных» и «непорядочных», т.е. тех, за которыми есть неприемлемые в криминальном мире поступки — дача показаний, заявления в полицию, преступления, связанные, скажем, с изнасилованиями, гомосексуализм и прочее. Таким образом арестантам определяется их место и обязанности.
При этом, как говорят в тюрьме, за образ жизни не судят, судят за поступки. Если, к примеру, так называемый непорядочный ответственно выполняет возложенные на него задачи и несёт какое–то благо для тюрьмы, его могут уважать гораздо больше, чем формально называющего себя порядочным, но ничего полезного не делающего. Это в целом. Безусловно, есть и иные подробности. Существует выражение «арестантский удел един». Я не хочу придавать этим словам некий романтический оттенок, суть лишь в том, что твои политические взгляды, национальность или религия не имеют значения. Главное, что ты делаешь для окружающих.
— Опишите, пожалуйста, свой обычный день и день поездки в суд.
— Что касается обычного дня, он начинался, как правило, с подъёма часов в 8 утра, приготовлений к прогулке (это дворик без крыши 5 шагов в одну сторону и 12 в другую), там занятия спортом или, если нет настроения, просто хождение из угла в угол, возвращение в камеру, импровизированный душ (греем кипятильником ведро с водой и по очереди обливаемся за шторкой), приготовление еды с помощью подручных средств вроде пластикового ведра и пары кипятильников, обед, телевизор, книги, настольные игры, беседы. В день суда же всё очень просто. Либо предыдущим вечером, либо утром тебя заказывают на выезд, затем забирают и в воронке везут к зданию суда. После заседания возвращают обратно, да и всё. Тому, кто возвращается с суда, принято наливать чай и предложить что–нибудь поесть. Обычно человек морально, а иногда и физически (если перед заседанием приходится проводить несколько часов в так называемых боксах) устаёт и в отношении него нужно проявить заботу.
Каждый раз, когда едешь на суд, невыносимо смотреть через узенькое окошко воронка на родные места, такие близкие и такие непреодолимо далекие. Ждёшь, когда в зале суда из клетки или стеклянного аквариума (конвоиры называют их вольерами, т.е. ещё не осуждённых людей уже расчеловечивают и приравнивают к животным) сможешь хоть ненадолго прикоснуться к руке родного человека. Каждый раз ожидаешь от очередного заседания какого–то чуда, но каждый раз судьи продлевают меру пресечения ещё на два месяца. А после уговариваешь себя и близких подождать до следующего суда — может быть, что–то изменится. Так и живёшь надеждой от заседания к заседанию, промежутки между которыми были и месяц, и два.
— Вам вменяли шокирующую статью 110 ч. 3, однако потом переквалифицировали её на 2 часть. Почему?
Да, ч. 3 ст. 110 — это от 15 лет до пожизненного заключения. Якобы из–за прочтения моих статей в интернете на востоке Украины погибло 2000 человек. Почему? До Бог его знает. Насколько я понимаю, следствие пошло на такой вопиющий абсурд исключительно ради того, чтобы следственный судья, который дело по сути не рассматривает, безальтернативно назначил мне меру пресечения в виде содержания в СИЗО. Это была такая форма давления, вероятно для того, чтобы я подписал признание и пошёл на сделку со следствием ради условного срока. Так очень часто поступают в подобных делах. Так что, несмотря на то, что по закону мне не могли вменить ни ч. 3, ни ч. 2, ни вообще никакую часть никакой статьи, кроме переквалификации ст. 110 на ч. 2, мне добавили ещё и ст. 258-3 («иное содействие террористическим организациям»). В чем оно выражалось, никто не знает до сих пор.
— Вы взяли второго адвоката лишь спустя многие месяцы пребывания в застенках. Почему вы пошли на этот шаг?
— Потому что вначале мы не могли поверить в то, что из столь абсурдного обвинения может родиться такая серьёзная угроза, а следователь СБУ говорил матери, что не хочет ломать мне жизнь, фактически намекая на условный срок. Когда мы поняли, что прокурор реально хочет, чтобы я получил срок, мы забили тревогу, обратились в международные организации, к правозащитникам и к адвокату Светлане Новицкой, которая уже имела положительный опыт в политических делах, фактически вытащив из тюрьмы незаконно обвиняемых журналистов Васильца и Тимонина и др.
— Вас неожиданно отпустили на свободу, даже не вменяя какую-либо меру пресечения. Разве такое возможно? По закону вас должны были отпустить или под личное обязательство, или — домашний арест. С чем связано такое попустительство со стороны судей?
— Я бы не называл это попустительством. Скорее можно сказать, что судьи наконец-то приняли законное решение. Больше года прокурор не мог предоставить ни одного доказательства моей вины по вменяемым мне статьям. Мало того, все сделанные в ходе следствия экспертизы показали, что никаких призывов к изменению границ Украины в изучаемых материалах нет, а большая часть собранных «доказательств» вообще была признана недопустимой.
Помогли, как мне кажется, и обстоятельства, которые сначала выглядели удручающе — в конце сентября один из судей коллегии сломал ногу, у нас отменили аж 7 заседаний в октябре, затем заменили судью. Новый судья согласилась со всеми ранее принятыми процессуальными решениями и была не против продолжать слушание дела, но прокурор потребовал рассмотрения дела с самого начала из–за замены судьи. По закону отказать ему не могли. Так что мы были в отчаянии, понимая, что зачитывать тома заготовленного следствием абсурда ещё раз при особом желании (а оно у прокурора, очевидно, есть) можно годами.
Адвокат Светлана Новицкая подала обоснованное ходатайство об изменении меры пресечения на домашний арест со ссылками на европейскую и даже украинскую практику, а также на международное законодательство, а адвокат Владимир Ляпин обратил внимание суда на злоупотребление прокурором своими полномочиями и превышение разумности сроков рассмотрения дела. Кроме того, были найдены другие процессуальные нарушения во время обыска и следствия, поэтому суд нашёл основания для такого беспрецедентного до сегодняшнего дня в Украине, но абсолютно законного как по украинскому, так и по международному праву решения. Возможно, повлиял и приезд представителей ОБСЕ, а также монитора правозащитной организации «Успишна варта». Кстати, именно в этот день впервые в суде появились следователи СБУ, которые давно передали дело и не имеют к нему уже никакого отношения. Интересно, зачем они пришли...
— Как вы оцениваете дальнейшие перспективы дела против вас?
— Иллюзии о том, что меня оставят в покое, надо отбросить. С 21 ноября начинаются назначенные ежедневно в течение двух недель заседания. Несмотря на то, что я в данный момент свободный человек без какой–либо меры пресечения, прокурор без объяснения причины отказался вернуть мне мой паспорт и идентификационный код, которые хранятся у него незаконно, так как не являются вещдоками. Надо понимать, что без паспорта сейчас даже не запишешься на приём в поликлинику к семейному врачу. Я не говорю уже об устройстве на работу, проведении банковских операций и т.д. Я не сомневаюсь, что через суд документы удастся вернуть, но это опять затягивание времени — новая стратегия прокурора после того, как мы доказали незаконность большей части добытых следствием доказательств.
А после недавних обысков у Елены Бережной, которая вступается за незаконно репрессированных по выдуманным политическим статьям граждан и одна из первых заступилась за меня, понятно, что с приближением выборов обостряется давление не только на оппозиционных журналистов, но и на общественных деятелей и правозащитников. Да, дело против меня разваливается на глазах, так как оно от и до сфальсифицировано. Тем не менее в нынешних условиях расслабляться нельзя. Мы не знаем, какое давление может сейчас оказываться на суд, но надеемся, что несмотря на это он и в дальнейшем примет законное и справедливое решение.
— Чего именно вы хотите? Оправдательного приговора или же вынесения хоть какого–то решения, чтобы не находиться в «подвешенном состоянии»?
— «Хоть какое–то решение» могло нас более–менее устроить в первые месяцы содержания в СИЗО. После потерянного года жизни, после всего того, что пришлось за это время вынести моей семье, конечно мы будем бороться за оправдательный приговор. Кроме того, это очень нужно для других брошенных в застенки политзаключённых. Решения по Коцабе, Васильцу, Тимонину, Муравицкому, которые на разных условиях, но всё–таки вышли из тюрьмы, в том числе дали и мне возможность оказаться дома. Теперь нужен следующий шаг, то есть оправдательный приговор для того, чтобы помочь сотням узников совести, о которых совсем ничего не известно общественности, за которых не борются международные организации и правозащитники. Пока не борются. Но опять же, это планы и надежды. В современной Украине всё очень непредсказуемо, и загадывать заранее мы не можем.
— Будете ли вы продолжать журналистскую деятельность или у вас есть другие планы на жизнь?
— Первостепенные планы на жизнь у меня сейчас, безусловно, связаны с семьей. Кроме того, я хочу издать написанную перед задержанием книгу и начать работать над продолжением. Касательно журналистской деятельности, время покажет. Одно я знаю — молчать о политических репрессиях в Украине нельзя. Именно из–за молчания незаконно арестованные люди проводят за решёткой годы и перспективы их туманны. Только международная огласка может спасти их от вопиющей несправедливости, которая в последние годы в нашей стране, увы, стала нормой.
Оценил 71 человек
82 кармы