Театр уж полон, ложи блещут…
Мы не в ложе, мы на галерке. Хоть мы и дамы зрелые, но увы — наши финансы, как у большинства, поют романсы. Но зато мы демократичненько так одеты, а не в смешных норковых шубах и длинных платьях. Что выглядит странно, согласитесь, на фоне сюра. Сюр — это всё то сумасшествие, на фоне которого проходит сегодня наша жизнь.
…Но зато мы в Оперном (обязательно с большой буквы!), в который меня бабушка с пяти лет водила на всё. Даже на «Князя Игоря». И потом, вернувшись в свой Ломаный переулок, я устраивала посреди двора представление для МарьПетровны, бабы Мелаши, тёти Лиды и всех остальных. Танцевала «Лебединое озеро» или пела «О, дайте, дайте мне свободу! Я свой позор сумею искупить!». Всех одесских детей с детства водили в Оперный. И даже если им было неинтересно слушать, они рассматривали потолок или на цыпочках бродили по залу.
Мы пришли в Оперный слушать концерт Венского филармонического Штраус-оркестра под управлением Андраша Деака. Я ни в коем случае не музыкальный критик, поэтому писать буду только о своих ощущениях.
Да, мы вырвались. Из своих квартирок, где царит страх, ужас, пессимизм и беспомощность маленького человека перед безжалостными геополитическими процессами, вовсе не принимающими его во внимание. Пробежали по тёмным сырым улицам почти пустого, спрятавшегося в норках (как в «Днях Турбиных», ей Богу, и это мы уже проходили) города. И попали в зал, главный зал города. Сюда, наверно, стоило бы просто проситься приходить и посидеть для восстановления сил. Чтобы увидеть сияние: золотой потолок, росписи на потолке и стенах, люстру и лампы. Потрогать алый бархат, посидеть в пустом зале и в ложах. Заглянуть в оркестровую яму. Услышать звуки сыгранных здесь шедевров. Потому что красота лечит, не нужна консультация психотерапевта — устраивайте лечебные сеансы в этой красоте и тишине. Без спектакля. Ещё раз убедилась: зайти в зал и ахнуть – сродни подъёму на горную вершину.
Ну а если ещё и музыка, то это упоение и счастье. Если звучит Моцарт, Гайдн, Шуберт. И если на сцене венские музыканты. Глядя на них, задумалась я о прекрасном городе — Вене, о тамошней их жизни, вполне благополучной. Что они знают о нас, так захотелось мне спросить…
Зал блистал золотом. Моцарт уводил в горние выси… Но жизнь всё равно врывалась... Когда зазвучало «Адажио» Альбиони, Мариночка, сидевшая рядом, начала тихонько плакать. Слёзы лились беззвучно. Я знаю, отчего она плакала — о том, что случилось с городом. Да. Это было потрясение. И мы начали плакать вместе…
Но жизнь — такая странная, такая яростная штука. В ней так всё перемешано: боль и радость, горе, гнев и надежда. Добро и зло. После Альбинони — опять безудержный и искромётный Вольфганг Амадей. Ну а потом — Россини. И Штраус, Штраус, Штраус… Легкомысленный, по сравнению с Моцартом? Наверное.
И зал неистовствует, аплодирует без передышки. И уже дирижёр поворачивается к зрителям и дирижирует нами — где нежно бить в ладоши, где с размаху, громко. И ловлю себя на том, что мы уже не только аплодируем, но и поём всем залом мелодии. Одесса ведь такой город — тоже безудержный и открытый нараспашку… Душа города на какой–то миг приоткрылась. Значит, ещё есть, ещё живая.
Ну и, конечно, три раза возвращали дирижёра, и под конец всё–таки был «Голубой Дунай». И я вспомнила, как лет восемнадцать назад мы плыли из Измаила в Вену на небольшом речном пароходике. И гремел вальс, и катилась река. И всё плохое ещё даже не подозревалось. Правда, вся Югославия уже была закрыта. Но мы тогда ещё мало что понимали в этом…
Автор: Наталья Симисинова
Оценили 23 человека
26 кармы