Лидер общественной организации «ИСХОД», которая после многочисленных арестов харьковских активистов решила законными средствами добиваться признания разгула неонацистов на Украине, подробно рассказал о своём аресте и о последующих злоключениях.
— Олег, вы могли бы более подробно рассказать, что именно вас подвигло возглавить остатки Антимайдана? Вы же до этого активно не участвовали в данном движении…
— Я не возглавлял остатки. Я активно участвовал во всех мероприятиях антимайдановского движения с апреля 2014 года. Познакомился со всеми его участниками, выбирая с кем комфортнее себя чувствую и за кем могу пойти. К сожалению, в рядах Антимайдана ходили постоянные выяснения отношений за право носить корону лидера и определять повестку дня, перспективы на будущее, но видимых позитивных подвижек за этими действиями не стояло. И главное, не было официоза, который позволял бы действовать в правовых, публичных рамках. В конце концов, мы с единомышленниками создали и зарегистрировали свою общественную организацию «ИСХОД» (историко–социальное христианское общественное движение, — прим. ред.). А основной задачей поставили добиваться в рамках существующих законов привлечения внимания местного населения и международного сообщества к активизации неонацистов в нашей стране и воскресшего из небытия термина политзаключённый.
— Напомните, пожалуйста, чем именно занимался ваш «ИСХОД». Вы пытались всё сделать официально, какова была реакция властей?
— Главная задача была уйти с улицы на более официальную площадку. Что мы и сделали. Официальный статус организации и офис в центре города позволили нам общаться с миссиями «Международный красный крест» и ОБСЕ, освещать те проблемы, которые захлестнули страну с приходом новой власти. Привлекать в свои ряды сторонников. Создавать молодёжное крыло. Мы стали сильным раздражителем на виду у власти, подконтрольной Киеву, у нациствующих группировок, заполонивших Харьков и у тех горожан, кто симпатизировал Евромайдану. Недолго раздражали, правда, около двух месяцев, но свой след в оккупированном Харькове оставили.
— Буквально недавно Сергей Юдаев, стример из Харькова, освобождённый после 3,5 лет тюрьмы, заявил, что вы уникальный человек, который не побоялся выйти на арену с такими «тяжеловесами», как Арсен Аваков и Петр Порошенко и всё же гнуть свою линию. Могли бы вы прокомментировать данное заявление?
— Ну, что до уникальности, так это как раз к Серёже Юдаеву, Спартаку Головачёву, Апухтину Юрию, это ведь они своим примером смогли поднять к протесту огромное количество харьковчан без поддержки власти, без особых финансовых средств, на вдохновении, на порыве. Антимайдан – это, в том числе, и их заслуга, и это действительно останется уникальным событием и в памяти миллионов людей, и в истории нашего государства.
Знаете, когда откровенное зло прорывается к тебе в дом, у тебя единственный выбор выжить — это сопротивляться ему, ибо зло не идёт на компромиссы, его окончательная цель — уничтожение всего, что стоит на его пути. Порошенко и Аваков — это зло. У меня не было особого выбора, как себя вести по отношению к ним. Я сопротивлялся.
— Возвращаясь к вашему аресту. Вас арестовали 20 января 2015 года, почти год спустя после зачистки Харькова господином Аваковым. Может ли быть причиной ареста не видеообращение к харьковчанам, а ролик к вашему школьному товарищу полковнику СБУ Илье Пухнатому? Ведь он был «слегка» недоволен данным видео–сообщением.
— Я не слышал реакцию Пухнатого на видеообращение, но то, что оно очень живо обсуждалось среди сотрудников управления СБУ, знаю не понаслышке, следователи не для протокола, интересовались подробностями детства своего коллеги, говорили, что посмотрели все. Арестом изначально занималось МВД, Аваков руководил, отчитался потом перед аудиторией, собственно, и небезызвестные фотографии задержания для его же фейсбук–отчёта сделали. Почему СБУ себе перехватили, не знаю, может, ввиду произошедшего накануне взрыва у Московского райсуда они антитеррористическую операцию в Харькове проводили, а может, и друг детства поспособствовал. В любом случае, поводов для радости у наци в те дни прибавилось, офис «рассадника сепаратизма» закрыли.
— Не могли бы вы рассказать, на чём строилась ваша линия защиты? Почему вы проиграли дело, несмотря на очевидные доказательства невиновности?
— Защита делала всё возможное, чтобы доказать абсурдность обвинения, но наличие «свидетеля» и мои видеообращения сводили на нет все старания адвокатов. Как–то следователь задал вопрос: «Что вы подразумевали под выражением «армия Новороссии», которую вы упоминали в одном из своих обращений?». Приходилось изворачиваться, мол, выражение фигуральное, подразумевает группу единомышленников, проживающих рядом на одной территории. Самому противно, ведь «Новороссия» имела сакральный смысл, а тут петлять приходится, чтобы не подпадать под состав преступления. И так во всём. Для них очевидность моей вины была на поверхности, ибо призывать к сопротивлению власти и обустраивать федерацию — это запрет, а я призывал. Как показало время, ребят паковали в тюрьмы и не с такими очевидными примерами.
— На вас оказывалось физическое и моральное воздействие, из–за которого вы признали свою вину?
— Физического не было, а моральное воздействие применили только раз, положив передо мной несколько томов заведённого уголовного дела на мою жену. Но и тогда я отказал в сотрудничестве. Выть хотелось от беспомощности в те дни.
Вообще очень тонкая грань в признании или непризнании вины. Или мы не призывали свергать незаконно захвативших власть? Или не выказывали свою поддержку ДНР, ЛНР, «Новороссии»? Или не агитировали за федерализацию? Я лично это делал, и делал довольно убедительно и публично. И по нынешнему законодательству, отредактированному в угоду активистам Евромайдана, это преступление.
Другое дело, когда твоя несговорчивость придаётся огласке на международном уровне и тебя раскручивают как пример расправы над неугодными. Скажите, хоть одного официально оправдали за всё время травли и репрессий? Нет. А семьи и близкие постоянно под угрозой. Поэтому признание совершённых мною действий, имеющих характер несовместимости с идеологией власти, это способ уменьшить количество отбываемых в зоне лет и вывести из–под удара самых близких мне людей, мою семью.
Не забывайте и другое: приговор, вступивший в силу, выбивал меня из насиженной хаты (камеры, — прим. ред.) со своими плюсами и возможностями и определял меня в неизвестность. На это тоже нужно было решиться. Как после оказалось, неизвестностью стала колония усиленного режима под Львовом, с моей–то статьей. Но то другая история.
— Вы сейчас, слава Богу, находитесь на свободе. Поступают ли в ваш адрес угрозы? Как, например, в адрес Спартака Головачёва?
— Нет. Вернее, я не считаю те редкие послания в виде SMS от «доброжелателей» угрозами — мелкие провокации, не больше. По освобождении поднялась было волна недовольства от наци, но очень быстро по какой–то причине прекратилась.
— Скажите честно, вы планируете каким–то образом дальше отстаивать свою точку зрения? Или, быть может, чтобы вы посоветовали харьковчанам или всем остальным украинцам, которые категорически не принимают действия правительства?
— Знаете, Юля, в этой связи вспоминается диалог между Булгаковскими Понтием Пилатом и Левием Матвеем, когда Пилат предложил Левию стать служащим его библиотеки. «Почему же ты отказываешься, ты боишься меня?» — «Нет, это ты будешь всё время бояться меня... »
В нашем положении, я имею ввиду тех, кого нынешняя власть сделала заметными политическими уголовниками, довольно сложно найти себе применение на официальном политическом поприще, так как, мягко говоря, рядом с нами очень некомфортно быть рядом. Ибо есть, что сказать в упрёк. Любому. А без политического официоза в Украине отстаивать свои убеждения чревато моментальными репрессиями. Есть политзэки, которых освободили в большинстве своём или передали на обмен, оставшихся же в Украине по пальцам можно пересчитать, наверняка все под негласным наблюдением у конторы.
Организация «ИСХОД» жива, вполне возможно, что на каком–то этапе мы окажем свою поддержку некоторым кандидатам и партиям в предвыборных перипетиях, если им это будет необходимо. А в повседневности есть заботы и морально–социального характера, думаю, в стороне точно не останемся. Точка зрения в зависимости от обстоятельств может меняться, убеждения нет. А наши убеждения выстраданы кровью поколений.
Автор: Юлия Гаврильчук
Оценили 30 человек
33 кармы