Путь на «хлебную реку», как звали наши предки Амур, первопроходцы искали шесть лет. Первое же их появление на берегах главной реки Дальнего Востока обернулось пугающей драмой, которая на столетия запомнилась даже китайцам, в ту эпоху весьма далёким от Приамурья. Все перипетии столь необычной истории расскажет для DV Алексей Волынец.
«Есть за Алданским хребтом река хлебная…»
380 лет назад, в августе 1638 года, на берегах якутской реки Алдан казачий атаман Дмитрий Копылов услышал от шамана Томкони, «лалагирской земли князца», то есть главы одного из родов эвенков-кочевников, необычный рассказ о лежащей к югу большой полноводной реке. По словам шамана, на её берегах жили оседлые люди, знавшие хлебопашество и обладавшие серебром. «А у тех сиделых людей во всех деревнях устроены пашни и лошадей и всякой животины много…» — рассказывал шаман казаку.
До этого русские первопроходцы к востоку от Лены никогда не встречались с племенами, знакомыми с хлебопашеством и драгметаллами. Казачий атаман не знал, что именно этот рассказ станет первым упоминанием Амура в русской истории, однако сразу понял всё значение слов шамана. «И тот Томкони шеман ему, Дмитрею, сказал: есть де блиско моря река…» — запишут вскоре писцы Якутского острога ценные сведения.
Сведения казались ценными в прямом смысле — первопроходцы с риском для жизни искали и осваивали новые земли ради добычи, драгоценных мехов соболей и лисиц. Но серебро стало бы не менее желанной поживой. Не менее ценными были и сведения про «пашни» — забравшиеся глубоко в дальневосточную тайгу и тундру русские первопроходцы страдали от дефицита и дороговизны хлеба, самой привычной и желанной пищи для русского человека той эпохи. Хлеб с большим трудом приходилось везти через всю Сибирь, а тут открывался шанс найти земли, где он в достатке родится сам.
Первопроходцы с ходу приступили к поискам, пытаясь добраться до загадочной реки сразу с нескольких направлений — от Алдана, с севера, и с запада, со стороны озера Байкал. Но поросшие тайгой горы и огромные дальневосточные пространства требовали дорогой платы за раскрытие тайн своей географии. Четыре года казаки возвращались из таёжных походов ни с чем, да и возвращались не все — 36 «служилых людей» во главе с Семёном Скороходовым были перебиты в тайге «немирными тунгусами».
И всё же к 1643 году в Якутске, ставшем центром этих поисков, уже кое-что знали про далёкую реку. Знали, что «есть за Алданским хребтом река хлебная», что с севера в неё впадает река «Зия», до которой теоретически можно добраться из якутских земель от притоков Алдана. Информации добавило возвращение в Якутск Ивана Москвитина, первого из русских людей побывавшего на берегах Тихого океана. В 1640 году его отряд, двигаясь на лодках вдоль побережья Охотского моря, почти добрался до устья Амура. В районе островов, ныне называемых Шантарскими, местные «тунгусы»-эвенки рассказали ему о близости «усть Муры», великой «хлебной реки», впадающей в океан.
На основе этих всё ещё смутных знаний к июлю 1643 года в Якутске, тогда главном центре всех русских владений на Дальнем Востоке, подготовили большую экспедицию к неизведанной реке.
«А немирных людей смирять ратным обычаем…»
Изготовившийся к поиску Амура отряд по меркам эпохи первопроходцев действительно был очень крупным — целая маленькая армия из 133 «служилых» и «охочих» людей. О значимости похода говорит тот факт, что его возглавил «письменный голова» Василий Поярков. «Письменным головой» тогда называли чиновника, назначавшегося в помощь сибирским и дальневосточным воеводам по приказу из самой Москвы.
Отряд Пояркова был прекрасно вооружён — 80 человек имели железные доспехи, почти все имели ружья, на шесть речных барок-дощаников погрузили большие запасы, в том числе «для угрозы немирных землиц пушку железную, да на 100 выстрелов полуфунтовых ядер». С собой отряд Пояркова вёз внушительный запас пороха — «для службы 8 пуд и 16 гривенок зелья», то есть более 130 кг.
Про самого Василия Пояркова до его амурского похода мы не знаем практически ничего — известно, что он был уроженцем города Кашина под Тверью, но много лет провёл на «государевой» службе в Сибири. Одним из переводчиков-«толмачей» в отряде Пояркова стал эвенк, крещённый именем Семён Петров, недавний участник плавания Ивана Москвитина по берегам Охотского моря к устью Амура.
От воеводы Якутского острога «письменный голова» отправлявшегося на Амур отряда получил подробную «наказную память», то есть инструкцию, в которой были изложены все имевшиеся на тот момент сведения о «хлебной реке» и цели похода. «Государевым делом промышлять, смотря по тамошной мере как лутче, — гласила инструкция, — и иноземцов ласково под Царскую высокую руку приводить, и ясак сбирать, а сперва ясак взять с иноземцов небольшой, чтоб их сперва ясаком не ожесточить… А немирных людей иноземцов, которые ясаку с себя не дадут, смирять ратным обычаем, войною…»
По «наказной памяти» из Якутского острога казаки отправлялись на Амур в том числе и «для пpииску серебряной и медной и свинцовой руды» — российскому Дальнему Востоку остро требовались свои металлы. «И пришед к серебренной руде, острог поставить и укрепитца, и серебро велеть безпрестанно плавить…» — гласила написанная в Якутске инструкция.
Отряд Василия Пояркова покинул Якутский острог ровно 375 лет назад — 25 июля 1643 года. Сначала шесть речных кораблей спустились вниз по Лене до устья Алдана и затем целый месяц двигались вверх против его течения. Так достигли впадающей в Алдан реки Учур, путь вверх по течению которой вёл прямо на юг. Ещё десять дней плыли по Учуру до места, где в неё впадает река Гонам, — сегодня это район, где смыкаются границы Якутии и северной части Хабаровского края.
Река Гонам одна из самых красивых, но и опасных в этой местности — перерезана многочисленными порогами, подводными скалами, берега её усыпаны камнями и сжаты поросшими тайгой высокими сопками. Её исток находится на современной границе Якутии и Амурской области. Именно от верховий Гонама можно было, преодолев несколько десятков вёрст гористой тайги, выйти к притокам Зеи, впадающей в Амур.
Первые на берегах Зеи
Пять недель отряд Пояркова пробивался вверх по Гонаму. Казаки насчитали 66 порогов и шивер, каменных завалов на реке. Бурные воды разбили на камнях две лодки из шести, пропала часть пороха, продовольствия и оружия.
Начинались первые заморозки, и Василий Поярков принял решение до снегопадов налегке пробираться через горы Станового хребта. Оставив в верховьях Гонама на зимовье все сохранившиеся лодки с большей частью припасов под охраной 40 человек, 90 казаков во главе с Поярковым пешком двинулись на юг. Оставшиеся должны были идти вслед за ними только весной, когда полноводные ручьи позволят протянуть волоком лодки с припасами как можно дальше.
Пеший путь через таёжные сопки занял две недели. В ноябре 1643 года, когда всё уже засыпало снегом, отряд Пояркова вышел к притокам реки Зеи. Отсюда по прямой до Амура оставалось ещё более полутысячи вёрст. Сквозь снега казаки добрались до устья впадающей в Зею реки Умлекан (ныне Зейский район Амурской области), где и решили остановиться на зимовку.
В этом районе уже встречались поселения дауров — освоивших лесную жизнь дальних родственников степных монголов. «А на усть той речки Умлекана живут дауры пашенные, даурской князец Доптыул с родом своим, а роду его 15 человек…» — позднее расскажет Поярков. Даурский «князец», захваченный врасплох появлением множества незнакомых и хорошо вооружённых людей, в деталях поведал Пояркову о ситуации на Амуре, благо языкового барьера не было — среди опытных казаков, ранее бывавших в Забайкалье на землях современной Бурятии, нашлись знатоки монгольского языка.
Выяснилось, что никаких месторождений серебра и меди на Амуре нет, все металлы и шёлк местные жители выменивают на собольи меха у живущих гораздо южнее подданных «хана Барбоя». «Барбоем» или «Богдоем» обитатели Приамурья звали правителей Маньчжурии, лежавшей на северных границах средневекового Китая. Именно «из Китайского государства» (в донесении Пояркова в Якутск так и написано — «Китайское государство») на Амур попадали серебро и шелка, но о том, что это самая многолюдная на планете держава, русские первопроходцы ещё не догадывались. Впрочем, до Китая было пока далеко — от зимовья Пояркова до Великой Китайской стены простиралось более тысячи вёрст. Правда, казаки узнали главное — лежащие к югу государства сильны в военном отношении, «а бой де огненной и пушек много»…
Василий Поярков выяснил от «князца» Доптыула, что многие вожди Приамурья недовольны попытками маньчжурского хана обложить их данью. Первопроходец решил воспользоваться этим, он предложил местным «князцам» военную помощь. Первые переговоры оказались успешными — некоторые вожди дауров и дючеров (ещё одно старинное племя Приамурья, предки нанайцев) приняли предложение Пояркова.
Между тем зима становилась всё более морозной, казакам было сложно самим прокормиться в заснеженной тайге, и Поярков направил несколько десятков человек во главе с «пятидесятником» Юрием Петровым к соседним поселениям для добычи «хлебных запасов». Аборигены согласились дать русским «40 кузовов круп овсяных и десять скотин», но Петров, оказавшись вдали от Пояркова, как позже писалось в донесении казаков, «заупрямився» — то есть захотел большего.
Всё же призрак несметных и скорых богатств слишком застил глаза многим первопроходцам. Люди Петрова попытались силой собрать меховую дань и в ответ были неожиданно атакованы.
«Приели человек с пятдесят…»
Незадачливый «пятидесятник» Петров, потеряв одиннадцать человек, две недели с боем пробивался по заснеженной тайге к зимовью Пояркова. Следом за ними шли превосходящие силы разгневанных дауров. Аборигены Приамурья, благодаря южным маньчжурам, уже знали «огненный бой», поэтому не впадали в панику от казачьих ружей.
Под руководством Пояркова казаки всё же сумели отбить все атаки противника за наскоро построенными из брёвен укреплениями. Так первые русские на берегах Зеи оказались в осаде, посреди зимы и без запасов еды.
«Всякого запасу меж собою разделили по тридцати гривенок на человека, и питалися всю зиму и весну сосною и кореньем…» — расскажут позже выжившие казаки. «Гривенка» — чуть более 200 г, то есть около 6 кг пищи на каждого как минимум на четыре месяца. 50 г в сутки.
Казаки были боеспособнее и лучше вооружены, чем их многочисленный противник. Но голод сильнее любого оружия. «И учал в остроге быть голод великой, — рассказывали позднее выжившие, — никаких запасов не стало, и учали служилые люди помирать с голоду…»
Когда начались смерти от истощения, Поярков посреди зимы и осады принял решение, потрясшее и осаждавших, и осаждённых. Скупые строки казачьих «мемуаров», записанные позже в Якутском остроге, рассказывают так: «Василей Поярков учал им служилым людем говорить, кому де не охота в острожке с голоду помереть, шли б де на луг к убитым иноземцам и кормились, как хотят…»
Вокруг казачьего укрепления «на лугу» лежали в снегу десятки трупов осаждавших, погибших во время попыток штурма. Мороз и снег хранили их от тления. И вот первый из казаков (история сохранила его имя — Кручинка Родионов) взялся за первый труп, чтобы первым попробовать его в качестве пищи, мяса…
Уже в XX веке история Дальнего Востока знает факты использования во время военного ожесточения и посреди страшной зимы заледенелых трупов для строительства укреплений. Но у Пояркова не строили, а ели. Такое целенаправленное и долгое поедание человеческого мяса — событие уникальное. Хотя бы потому, что оно тщательно зафиксировано русскими документами того времени — потрясённые воеводы Якутского острога позже проведут тщательное расследование этого события. «Приели человек с пятдесят…» — зафиксируют писцы три с половиной века назад, и эти бесстрастные строки пугают даже сегодня.
Задубевшие от мороза трупы невозможно съесть просто так. Значит, человеческое мясо и кости варили в котлах, подобно свинине или говядине. И так изо дня в день, многие недели и даже месяцы… Первопроходцы не были гуманистами и без колебаний убивали врагов и непокорных. Но при этом они, как люди той эпохи, были глубоко религиозны, поедание человеческого мяса являлось для них страшным грехом, осквернением христианской души.
«И в осаде сидел тридцать недель, и питалися сосною, и травою и кореньем, и душу свою сквернил и трижды ранен…» — позже напишет в челобитной на имя царя сам Василий Поярков. «И душу свою сквернил» — исполненные горечи и мрачного достоинства слова. Значит, сам ел и другим приказывал, ради выживания и победы.
«И те служилые люди, не хотя напрасною смертию помереть, съели многих мертвых иноземцов и служилых людей, которые с голоду примерли… Которые мертвых ели, иные ожили, а иные померли», — запишут позже в Якутском остроге. Всего за время осады, до конца весны 1644 года, погибла половина бывших с Поярковым людей. Выжившие на человеческом мясе оказались готовы к продолжению похода, ибо ничего на свете уже не боялись.
Засада на Амуре
Похоже, осаждавшие были потрясены этим упорным поеданием человечины не меньше самих осаждённых. Уже к весне бойцы дауров, отчаявшись сломить сопротивление горстки русских, стали расходиться по своим таёжным селениям. С ними по всему Приамурью расходились и слухи о страшных и бесстрашных людях, пришедших с севера. Позже соратники Пояркова будут вспоминать, что во время дальнейшего похода аборигены в ужасе разбегались от них, как от «поганых людоедов».
Выдержав жуткую осаду, Василий Поярков дождался по весне прихода тех сорока человек, что оставались по ту сторону Станового хребта, с лодками и припасами. С ними он двинулся вниз по Зее, упорно стремясь к главной цели — «хлебной реке Амур». В район современного Благовещенска первые русские вышли к июню 1644 года.
После страшной зимы первопроходцев поразило местное изобилие. «Родится шесть хлебов, ячмень, овес, просо, греча, горох и конопель, да родится овощ, огурцы, мак, бобы, чеснок, яблоки, груши, орехи…» — в этом описании местности на слиянии Зеи и Амура даже спустя века сквозит восторг тех, кто совсем недавно пережил ужасный голод.
Впрочем, приамурское летнее изобилие с огурцами и орехами не означало конца опасностям. Намереваясь построить в устье Зеи острог, Поярков решил проверить, как далеко от этой местности до моря. Вниз по течению Амура он отправил отряд из 25 человек во главе с «казачьим десятником» Ильёй Ермолиным. Трое суток разведчики плыли на восток, а великая река всё не кончалась. Сообразив, что до моря слишком далеко, Ермолин повернул назад. Против течения лодки пришлось тянуть канатами, идя вдоль берега. Здесь-то уставших разведчиков и подстерегли дауры.
Засада оказалась успешной — почти все казаки вместе с Ермолиным погибли в бою. При схожих обстоятельствах, только гораздо севернее, спустя четверть века в одном из первых походов на Камчатку погибнет сын Ильи Ермолина, Иван Ермолин, тоже ставший первопроходцем…
Итак, первое русское плавание по Амуру закончилось поражением. Спастись и вернуться к Пояркову удалось только двоим из отряда Ермолина. Гибель такого количества бойцов показала, что с оставшимися силами невозможно закрепиться на Амуре в устье Зеи. Но и возвращаться в Якутск прежним путём Василий Поярков уже не мог. Во-первых, путь против течения был чреват такими же гибельными засадами. Во-вторых, бесславное возвращение с потерей половины отряда и без добычи означало для Пояркова скорый суд, к тому же осложнённый неизбежными разбирательствами по поводу людоедства.
И Поярков принял на первый взгляд безумное, но удачное решение — покинуть район озлобленных дауров и плыть вниз по Амуру до самого моря, а оттуда уже как-нибудь пробираться к Якутску путём, который прошёл Иван Москвитин несколькими годами ранее. Что так получится крюк длиною около 5000 вёрст, Поярков вряд ли догадывался.
Возвращение в Якутск
Обратный путь с Амура занял два года. Следующую зиму отряд Пояркова провёл на тысячу вёрст восточнее, впервые в русской истории проплыв по всей реке от современного Благовещенска до устья. Зимовали в «Гиляцкой земле», то есть в районе поселений нивхов. Вдалеке от Зеи о людоедстве казаков Пояркова ничего не знали, сами наученные горьким опытом первопроходцы накануне зимовки не пытались забирать у аборигенов меха, потому вторая зима их похода прошла мирно.
Летом 1645 года отряд Пояркова на речных лодках двинулся к северу вдоль побережья Охотского моря. За три месяца смогли добраться до реки Улья, где пятью годами ранее Иван Москвитин первым из русских вышел к водам Тихого океана. Здесь, на диком берегу, зимовали в третий раз, чтобы весной двинуться на запад к реке Лене.
В Якутск отряд Пояркова вернулся в июне 1646 года, спустя 35 месяцев после начала похода. Преодолев более 8000 вёрст, первопроходцы принесли с собой 497 соболей, первые сведения об Амуре и Сахалине, а также страшные рассказы о том, как людей «приели».
Якутский воевода, ужаснувшись, начал следствие. Но в итоге Пояркова за противное христианству поедание человеческого мяса наказывать не стали, сочтя, что на войне все средства хороши, а с личными грехами потом разберётся Бог. Вообще первый поход на Амур русские власти сочли неудачным — меховой дани привезли мало, разочаровало и отсутствие в Приамурье источников серебра. Однако сведения о плодородных долинах «хлебной реки» были слишком важны, поэтому Пояркова из Якутска отправили с докладом в Москву.
На Дальний Восток человек, впервые проплывший вдоль всего Амура, более не вернулся — до конца жизни служил воеводой в крепостях на южных границах России. Судя по сохранившейся челобитной царю — «и душу свою сквернил», — амурские грехи Поярков помнил до самой смерти.
Помнили о том и на самом Амуре. Более того, как всякие необычные и пугающие вести, слухи об этом распространились гораздо шире, разрастаясь и приукрашиваясь. Когда спустя десятилетие после Пояркова на Амуре произойдут первые столкновения казаков с маньчжурами, в Маньчжурии уже «знали» о том, что страшные люди с севера регулярно питаются человеческим мясом.
На эти ужастики наложилась высокая боеспособность русских пришельцев, когда горстка казаков долгие годы успешно противостояла многочисленным армиям маньчжурского императора. Маньчжуры в то время успешно завоевали весь Китай, но долго не могли справиться с казачьими острогами на Амуре.
«Прекратилось ли в России людоедство?»
Именно от маньчжуров слухи про страшное северное племя людоедов распространились по всему Китаю, попав и в первые китайские книги о русских. Такие легенды и сложившиеся этнические стереотипы весьма устойчивы — китайский миф о том, что русские едят людей, сохранялся несколько столетий и встречался в самых разных обстоятельствах.
Так, спустя два века, в 1876 году, очень далеко от Амура — в горах Синьцзяна — на переговорах китайских и русских военных генерал Цзо Цзунтан, в ту эпоху один из правителей Китая, вдруг огорошил нашу делегацию вопросом: «Прекратилось ли в России людоедство?» Глава русского посольства полковник Сосновский тогда не растерялся и невозмутимо ответил, что в Российской империи людоедство существует лишь в строго отведённых властью местах.
Смотрите также:
Как выходцы из Древней Руси и с Кавказа появились на дальневосточных землях
Как раздавали дальневосточные земли в царской России
Оценили 14 человек
18 кармы