Жила в деревне Панарино одна-одинёшенька Евдокия

Уже тридцать три ей стукнуло, а ни мужа, ни детей. Хорошая баба была и лицом недурна, да только в деревне пару себе так и не нашла, а за пределы деревни и не выезжала отродясь.

Сватался к ней ещё лет десять назад Федька с соседней улицы, да только Люська, девка бойкая, "увела" жениха. В деревне много судачили о Дусиной судьбинушке: кто-то жалел, кто-то откровенно издевался, как та же Люська.

- Точно вам говорю, бабоньки, порча это у них семейная, по женской линии - причитала Валька. - Да сами гляньте: мужика то в их доме давным-давно не было. Дед Дуськин, вроде как, сгинул ещё до того, как мамка её народилась. "Белым" он, говорят, был в революцию - шепотом сказала Валька. - Папка Дуськин, царствие ему небесное, на тот свет отправился, когда дитю всего годка три было. А Дуська вон и мужика то близко не видела. Теперь так и останется вековухой. Кто ж возьмёт её в эти годы? Точно говорю, порча это...

- Да какая уж там порча? - смеялась Люська. - Просто баба она дурная, вот и шарахались от неё мужики. А теперь поздно спохватилась. Мужики то деревенские все при бабах... Ну может, в Москву наша Дуська поедет, только её там и ждали - снова засмеялась Люся.

Минула зима. Оказалось, что в окрестностях Панарино было обнаружено целое угольное месторождение. Было принято решение строить шахтерский посёлок. Весной мужиков понаехало - с десяток бригад. Отрядили туда панаринских баб в помощь "по хозяйству", поехала и Дуся. Только парни, в основном, все молоденькие. А кто постарше - все "женатики".

- Ты смотри, Дуськ, мужиков - тьма-тьмущая. Да только для тебя и тут суженого не нашлось, - смеялась Люська.

Дуся ничего не ответила, ушла молча. Так ей было горестно, когда Люська у неё Федьку увела. Очень был он её сердцу мил. А теперь не жалела она. Пил Федька, да Люську поколачивал...

Вскоре приехала на стройку ещё одна бригада. Был у них бригадиром мужичок, все бабы от него шарахались.

- Ой, вы видели, девоньки, мужика то этого? Он сегодня ко мне как подошёл, я аж поварёшку выронила. Испугалась я. Не то молод, не то стар. Уродливый то какой! - говорила Валька.

- Может, на нашу Дуську хоть этот глянет? - снова смеялась Люська. - А вообще, слышала я, что болезнь такая есть. Не помню только, как называется. Но точно говорю - не подходите к нему! Болезнь это!

После Люськиных "наставлений", как только мужичонка этот пытался к кому подойти - все бабы врассыпную. Так и стали называть его между собой - "уродливый", а имени его никто и не знал.

- Хозяюшка, безрукавка у меня изорвалась. Не заштопаешь? - обратился однажды "уродливый" к Дусе.

- Так от чего ж не заштопать? А ну покажи... Да тут не штопать надо. Заплатка тут нужна! Починю, не переживай. Верну завтра...

- Ну спасибо тебе, хозяюшка.

- А ты не благодари раньше времени...

- Ой, вы гляньте, бабоньки. Дуська то наша хоть жилетку мужицкую ухватила. Да ещё и бригадирскую. Теперь, наверно, в комнате своей на самое видное место повесит, - язвила Люся.

Нервничала Дуся так, когда заплатку ставила, что руки тряслись. Но сделала на совесть. Утром собралась она на работу, а возвращать безрукавку и не хочется. Так она истосковалась одна, что даже одежда чья-то в доме - уже в радость. Сунула Дуся мужичку жилетку в руки и бегом, чтобы слёз не видел.

- Да не чурайся ты меня, хозяйка. Знаю-знаю, что про меня говорят. Да не больной я никакой. Обожженный я. Звать тебя как?

- Евдокия. Дуся.

- Анатолий я. Толя. Хотя имени своего настоящего не знаю. Привезли меня в войну в детдом - ни имени, ни фамилии. Обожженный тогда уже был, потому фамилию дали Горелов. Установили, что мне годка два. День поступления датой рождения записали. Так что тридцать один, считай, мне сейчас. А ты, наверное, думала, что старик...

- Да ничего я не думала...

- Спасибо тебе, Дуся. Муж тебя не заругал, что ты чужую жилетку мужицкую взяла чинить?

- А нет у меня мужа, потому и ругать некому...

- Коли обращусь ещё, не оттолкнешь?

- Не оттолкну.

Не оттолкнула Дуся Толю. Сама обратилась: попросила починить забор, который совсем завалился. Да и как ему не завалиться, тридцать лет мужика в доме не было. Оказалось, что у Толи золотые руки, да и человек он золотой...

Зажила семья Гореловых на зависть всей деревне. Люська так вообще, чуть собственным ядом не захлебнулась.

Дуся души в своём муже не чаяла. Толя на руках жену носил, а с дочек-погодок - Маринки и Наташки, пылинки сдувал... Ну и пусть на лицо уродлив, главное, что душою красив!

взято вконтакте

Очень тяжело быть девочкой, первые 50 лет особенно!

несешься на бешенной тарантайке этой жизни,

Среди трудоголиков,среди долгих зим,борщей,мужей.

И некогда даже бантик завязать.

И следующие 50 не легче...

Бантик не помню где

КОГДА УВИДЕЛА ЦЕНУ НА СРЕДСТВО ДЛЯ ПОХУДЕНИЯ.

БРОВИ ПОДНЯЛИСЬ ТАК,ЧТО СКЛАДКИ НА ЖИВОТЕ

ПОДТЯНУЛИСЬ САМИ СОБОЙ...