Марксист идеалистический

«Много людей честных, благодаря тому, что дураки» (Ф.М.Достоевский)

I

Игорь столкнулся с ним неожиданно в центре родного города, приехав в отпуск после долгой отлучки. Он вышел твёрдой походкой прямо на него из дверей храма, блиставшего новенькой позолотой огромных куполов. Храм был построен не так давно и резко контрастировал псевдорусским стилем с окружающими историческими постройками. Ныне таких много расплодилось по бывшим атеистическим просторам огромной страны.

Меньше всего Игорь ожидал увидеть этого человека именно здесь, на широком крыльце православной церкви. Прежде чем спуститься по бетонным ступеням мужчина остановился, повернулся лицом ко входу, трижды перекрестился и низко поклонился. Было ясно, что Игоря он не заметил.

- Алексей Михайлович! – окликнул Игорь осторожно, пребывая в крайнем изумлении и как бы до конца не веря в увиденное.

Мужчина оглянулся, слегка замедлил ход, всматриваясь прищуренным взглядом. Затем как-то неопределённо взмахнул рукой, то ли отмахнувшись, то ли приглашая следовать за собой. Не раздумывая Игорь тут же нагнал Михалыча, подстроился под его шаг.

- Не узнали?

- Узнал - и что?

- Поседели, смотрю, здорово, - заметил Игорь чтоб как-то продолжить разговор.

- Да и тебе время сильно проредило шевелюру. Надолго в наши края?

- Недельки на две.

Поведение Михалыча несколько обескураживало. Раньше он был не столь сдержан при встречах. Всегда радовался, как ребёнок, первый протягивал руку для пожатия. Сегодня Алексей Михайлович Заикин, бывший заведующий кафедрой марксизма-ленинизма альма-матер Игоря, был явно не расположен к встречам с кем бы то ни было. Даже любимому ученику, которого не видал лет пятнадцать, не обрадовался.

Хотя, чему радоваться? Расстались они с ним не то чтобы не по-дружески - почти враждебно. Потом долго стоял в памяти саднящий душу его прощальный злой крик, усиленный эхом лестничной клетки. Дверь за Игорем захлопнулась с грохотом ядерного взрыва. И сегодня при воспоминании последнего разговора с учителем его всякий раз терзает досада.

Некоторое время шагали молча. Наконец Михалыч сказал:

- Игорь, погода просто чудо – ни холодно, ни жарко – давай посидим в скверике, поговорим, кислородика повкушаем.

Расположились на лавочке старого советского фасона. «Надо же, цела и даже покрашена недавно», - отметил Игорь про себя. Михалыч тем временем вытащил картонную коробочку из кармана, достал таблетку и сунул в рот.

- Пламенный мотор, понимаешь, у меня не на ядерном топливе, а на нервах, - сказал он как бы оправдываясь. – Что ты хочешь, восьмой десяток идёт.

Человек всегда с грустью отмечает неумолимость бега своих лет, но редко задумывается над возрастом других. И когда обнаруживается, что у них всё то же самое, смущённо удивляется, как будто у других должно быть непременно иначе. Игорь тоже слегка удивился и имел на то право, поскольку вид Михалыч имел моложавый и подтянутый, лишь лицо заморщинилось. Не скажешь, что когда-то его жизнь была во власти алкоголя и висела на волоске.

- Вижу, вижу, какой тебя мучает вопрос. Хочешь спросить: что в церкви делал, как дошёл до такого душевного изменения? Дошёл вот… между прочим, не без твоего старания. Когда пятнадцать лет назад, ты сказал, что дело, которому я посвятил свою жизнь – липа, передо мной пропасть разверзлась. И кто, кто сказал-то?! - любимый ученик, в котором, казалось мне, себя самого нашёл, продолжателя идеи и дела видел. Опору в тебе искал, а ты: «липа».

- Михалыч, извините, но неужто именно я «пропасть разверз», а не партия, в которую вы верили, как в истину, как в твердь земную?

- Ты опять выкаешь. Мы же договорились на «ты» обращаться, - вместо ответа несколько раздражённо заметил бывший учитель.

- Не ты ль меня во время последней встречи проводил известным половине мира русским словом из трёх букв? Рявкнул таким зыком, какой трудно было предположить при твоём росте. Кричал во след: «И не сметь мне тыкать!» - сразу перешёл Игорь на «ты».

- Что мне оставалось делать, когда ты меня раздавил, как бронированный каток Вермахта? Когда душа моя была одною большою раной, а ты сыпанул на неё пуд соли и елозил, елозил безсострадательно!

- Стало быть, разлюбил?

- Тогда – да, или почти да, а сейчас рад встрече. Чего недоверчиво смотришь? Рад, рад, верно – рад. Зол, правда, на тебя был страшно, ненавидел, убить был готов - вот как ты расплющил меня. А потом много позже, понял: если бы ты меня так безжалостно не додавил, пожалел бы учителя своего, то спился бы я, ей-Богу спился бы. Удивлён? – усмехнулся Михалыч и после небольшой паузы продолжил:

- Стало доходить до меня в трезвые минуты, когда деньги кончались, что есть в твоих словах правда и что был я подготовлен к такому разговору всем ходом предыдущей жизни своей, хоть и боялся его, но жаждал. Я не знал с кем он произойдёт и когда, но где-то в дальнем уголке души, тихом и забытом, однако, ещё трезвом, сидела уверенность в будущности такого разговора. Он был необходим мне для осознания и утверждения идеи: не может же быть того, чтобы целых 70 лет большой умный и добрый народ, один из лучших на земле, прожил напрасно и глупо.

Теперь понимаю, что встреча с тобою была запланирована свыше, так же как, верно, и сегодняшняя. Ты не задумывался никогда, как становится хороша жизнь, когда сделаешь что-нибудь хорошее, а главное, правдивое? Кажется, это Достоевский сказал. Ведь ты поступил со мною именно так, за что я бесконечно благодарен.

Михалыч вдруг тяжело задышал, встал и бухнулся предо Игорем на колени. Тот подскочил, как ужаленный.

- Алексей Михайлович! Что удумал, встань немедленно! Встань! Люди вокруг!

Едва поднял его и усадил на лавку. Он был бледен и не смотрел на бывшего ученика, пряча взгляд в своих коленях. «Что же это такое, - думал Игорь. – Из марксизма его выдавили, и он пришибленной букашкой пополз в церковь иконам кланяться. Какое же это хорошее дело?» Ему стало сильно неловко. Он сел подле Михалыча и задумался. В голове его всё смешалось, трудно было понять, как себя теперь вести, до того собеседник своим нелепым поступком сконфузил.

Игорь поглядел на него:

- Странно рассуждаешь. Ничегошеньки я не почувствовал, кроме вины перед тобой. Но не за свои убеждения, а за то, что не смог донести их до тебя наиделикатнейшим образом.

Михалыч откинулся на спинку скамьи, запрокинул слегка голову и закрыл глаза. Было видно, что он взволнован.

- Правду сказать, - немного отойдя, заговорил он вновь, не открывая, однако, глаз, - запал в душу мне твой вопрос, заданный на лекции по развитому социализму. Помнишь?.. Упал он куда-то на дно души и лежал до поры до времени, пока перестройка не вошла в горячую фазу. Тогда и стал он жечь мой мозг язвами сомнений. Тяжко мне было, ох, как тяжко! В 91-м закрутилась реорганизация в институте: марксизм-ленинизм начал поспешное бегство. Кафедру переименовали сначала в политических, а чуть позже - общественных наук. Хотели оставить руководителем, да я отказался. Не мог в глаза людям смотреть, лжецом себя ощущал, Игорёша, круглым лжецом! Всю жизнь прожил честно, а тут такое… Да ты всё это знаешь.

II

Интересно, кто-нибудь относился серьёзно к такой дисциплине, как «Научный коммунизм» в техническом вузе, да и в каком ни то вообще? Дисциплина была «мутная», никто не хотел засорять мозги её терминами и понятиями. Почти все пацаны безжалостно прогуливали лекции. Кто гонял в футбол, кто – просто по своим делам мотался. Однако с Алексеем Михайловичем, несмотря ни на что, все находили общий язык и со второго раза экзамен сдавался даже самыми «неблагонадёжными».

Наконец Игорь с товарищем решили побывать на нескольких занятиях, чтобы осмотреться и понять о чём речь. Первая лекция, которую они осчастливили своим вниманием, была посвящена великой радости – приходу развитого социализма в СССР. Народ, занятый повседневной рутиной, проглядел эпохальное событие и не отдал ему должное. Поэтому со всех трибун неслись разъяснения. Выслушав всё о признаках развитого социализма, Игорь поднял руку и, получив разрешение, задал вопрос.

Надобно пояснить, что родился он в семье военнослужащего, которого суровая военная необходимость безжалостно кидала по городам и весям страны вместе с семьёй. И однажды закинула она его на пять лет в Германскую демократическую республику (ГДР), страну, стёртую с политической карты мира силой русской перестройки. Там он воочию познакомился с бытом и менталитетом немецкой нации. Разница в уровне жизни немцев по сравнению с русскими была столь очевидна, что данный факт вызвал удивление и недоумение даже у двенадцатилетнего ребёнка. Игорь стал понимать, почему родители так радовались при этом назначении и считали его удачей.

Вопрос заключался в следующем: почему в ГДР, где люди живут зажиточней и лучше по многим параметрам, развитой социализм не настал, хотя по мнению Игоря он к ним пришёл гораздо раньше, чем в СССР? Михалыч не растерялся, вопрос даже развеселил его. Он заулыбался и стал вдохновенно повторять признаки развитого социализма, которых нет в ГДР. Это: и образование новой исторической общности - советских людей, и наличие материально-технической базы - высокоразвитая промышленность – много чугуна, железа, полёты в космос, судостроение, станкостроение, и окончательное решение национального вопроса, и ещё, и ещё, и ещё. Так много и увлечённо наговорил, что к концу его речи Игорь забыл с чего тот начал.

Михалыч, видя по лицу ученика, что сомнения не исчезли, неожиданно пригласил его к себе вечером на консультацию. Отказаться было неудобно. Так началось их короткое, но весьма тесное общение, закончившееся выпуском из института с пятёркой по научному коммунизму. Учитель умилённо проводил Игоря в плавание по жизни, будучи уверенным в надёжности и верности данных ему знаний, со светлым чувством выполненного долга.

После окончания учёбы они не виделись до середины 90-х годов, когда Игорь приехал навестить родню. К тому времени обломки СССР дрейфовали сами по себе, постепенно отдаляясь друг от друга, и многим стало ясно, что соединить их уже нет никакой возможности. Центробежные силы обособления лишь возрастали. Игорь уже имел информацию о том, что на Михалыча «свалилось сто несчастий»: от тяжёлой болезни умерла жена, дочка развелась с «мужем неудачником» и укатила с «более удачливым хахалем» в Питер. Остался Михалыч один на один с незнакомой ему жизнью. От растерянности и безысходности, как это водится у многих мужиков в его положении, свёл дружбу с зелёным змием.

Завидев Игоря, он несказанно обрадовался и затянул к себе домой, чего тот, признаться, не ожидал вовсе. Не буду описывать состояние жилища одинокого вдовца. Скажу лишь, что выглядело оно весьма прилично, чем можно было в данном случае ожидать. После расспросов о жизни, разговор перешёл на тему, к которой он не мог не прийти, учитывая профессию Алексея Михайловича: что произошло со страной? Как получилось, что сокрушена великая нерушимость? Почему народ-победитель оказался на задворках в собственной стране, питаясь объедками?

Признаться, Игорь сам многого не понимал, что сегодня ясно, как божий день. Тем не менее непрестанно думал и старался докопаться до первопричин трагедии и многое понял уже тогда, чем поспешил поделиться с Михалычем. Реакция того оказалась ужасающей. Знал бы, что так всё обернётся, никогда бы не заговорил об этом.

III

Первое, что Игорю захотелось прояснить у бывшего своего учителя: почему преподававшаяся им дисциплина названа так странно – «Научный коммунизм».

Михалыч, услыхав вопрос, высоко вскинул брови в недоумении. К тому времени он закусил уже вторую стопку и сидел ласково успокаивая поглаживанием напрягшуюся печень. Игорь пояснил:

- Физику, математику или астрономию не называют «научная физика», «научная астрономия» и так далее. Почему возникла нужда назвать коммунизм научным? Получается, есть ненаучный коммунизм?

- Как же - есть! Китайцы строят не тот коммунизм, не по ленинской науке. Разногласия у них с нами большие. Поэтому они серьёзно от нас отстают.

- Разве? Ты, верно, забыл, выпив, что это мы рассыпались, как древний глиняный сосуд, а Китай – стоит! Думаю, Китай здесь не при чём. Это только для нас коммунизм сделали «научным», чтобы создать видимость объективности и природной естественности тому вранью, который называется марксизмом. Кстати фактическим создателем и архитектором дисциплины был Михаил Суслов, серый кардинал партии, который в 1962 году дал отмашку к созданию вузовского курса и учебника.

У Михалыча отвисла челюсть. Секунд пять он переваривал услышанное, после взревел:

- Вранью?! Думай, что говоришь! Как же по вранью можно было столько времени успешно жить! Создать передовую промышленность, победить в страшной войне, всеобщую неграмотность ликвидировать, в космос человечеству дверь растворить!

- Во-первых, жили совсем не долго, всего семьдесят лет. Сущий пустяк по историческим меркам. Во-вторых, определённый период жили не по Марксу, что и позволило совершить рывок, о котором ведёшь речь.

- Понимаю. Имеешь в виду Сталина.

- Быстро сообразил. Верно, думал над этим тоже.

- А как же не думать. Только не правда твоя: Сталин всё делал, опираясь на марксистско-ленинское учение.

- Михалыч, попробую объяснить, как дошёл до такой убеждённости. Только не перебивай. Перво-наперво я задался вопросом: почему относительно легко с малой кровью народ простился с советским социализмом? Почему не воздвигнули баррикад? Не нашёлся лидер, позвавший за собой, который бы разъяснил людям, что происходит, куда ведёт страну властная верхушка? А повела она её к развалу, а народ – на смерть.

- Это ты про партию?!

- Про неё родимую. Не перебивай! Подлость заключалась в том, что вели народ к гибели те, кому он доверял, думал, что они – ум, честь и совесть целой эпохи. Ан не тут-то было: ум вроде какой-то ещё был, а с честью и совестью – дичайшая напряжёнка вышла. Получается, чаяния народа перестали быть судьбой партии. Не было единения, как трубила пропаганда. Тогда стал я внимательнее приглядываться к марксизму, потому что только идейная разность с народом могла довести власть до предательства.

И подумалось мне, что дело обстояло сугубо в личностях Горбачёва и его ближайшего окружения. Стоило их устранить и выправилась бы беда. Тому подтверждением служат утверждения Александра Яковлева – знаешь такого? - что марксизм – это не более чем религия, что существующий социализм – это «социальный каннибализм», что речь идёт «не только о демонтаже сталинизма, но и о замене тысячелетней модели нашей государственности». Он ратовал за восстановление частной собственности и переход к рыночной экономике. С его слов об этом со всех трибун Мишка «меченый» пел. От прораба перестройки не отставали и другие партаппаратчики. Поголовно всех работников аппарата ЦК КПСС Яковлев характеризовал как циников, прилюдно молящихся лжекумирам, но тщательно скрывающих истинные свои убеждения. Он около двадцати лет проработал в аппарате ЦК, поэтому хорошо знает тех, о ком говорит.

Но чем я дольше размышлял, тем отчётливей понимал, что дело не только в предательстве, но гораздо в большей степени в том, что сам народ и государственная система – промышленная и политическая – были готовы к тому, чтобы расстаться с хрущёвско-брежневским социализмом. Расставание было предуготовлено всем ходом жизни страны. Мне хорошо запомнилось лето 1983 года, когда попал в совхоз на сбор картофеля. Я впервые оказался на селе. Меня поразила убогость жизни совхозников. Мне доподлинно не было известно, что есть нищета, но тогда показалось – вот это она и есть. Потрясение от увиденного до сих пор живёт во мне. Контраст между декларируемым и реальностью был разителен. Ясно, что были и благополучные сёла и сельские районы, но в моём понимании при развитом социализме нищеты быть не должно. Я успокоил себя мыслью, что данный феномен – редкость, исключение.

Слушая курс лекций о марксизме-ленинизме, честно скажу, так и не понял его сути, да и не старался, извини. Но жизнь заставила. Сейчас подумал, что раньше не вникал в учение Маркса, чтобы сегодня иметь свежий, не зашореный взгляд на него. Первое, на чём остановилось моё внимание, были некоторые термины. Про «научный коммунизм» уже говорил. Таким же странным показался и термин «политэкономия». До меня дошло, что экономика, если она является наукой, не может быть социалистической или капиталистической, так же, как и математика. Без прибыли нет смысла затевать ни какое предприятие, как при капитализме, так и при социализме. Без прибыли любые предприятия умирают. А она получается только при наличии прибавочной стоимости. Значит прибыль и прибавочная стоимость - сегодня её стыдливо прячут, называя добавленной, - есть неотъемлемые свойства любой экономики.

Михалыч тяжело засопел и возразил:

- Дело не в прибавочной стоимости, а в том, как она распределяется между работниками.

- Совершенно верно! Вопрос распределения доходов от любого предприятия лежит не в экономической плоскости, а в нравственной. Не в том, кто владеет средствами производства, а в том, как распределяется прибыль. Ты же не станешь возражать против того факта, что наёмный труд существует как при капитализме, так и при социализме.

- Буду!

- Будешь? Тогда поясни есть ли разница для рабочего к кому наняться: к директору завода, рулящему от имени фабриканта Морозова или к директору завода, управляющему от имени советского государства? Я разницы не вижу. В любом случае зарплату назначает владелец.

Михалыч встал, нетвёрдой походкой подошёл к окну, распахнул. В комнату вошла ночная свежесть, разбавив душный алкогольный запах ароматом цветущего под окном жасмина. Пьяный дым в головах собеседников слегка развеялся.

- Не вижу логики, - после продолжительной паузы, вызванной любованием панорамой звёздного неба, возразил Михалыч. – Во втором случае завод принадлежит работнику. Наняться к самому себе невозможно.

- Не пудри мозги ни мне, ни себе. Завод – государственная собственность и рабочий приходит наниматься к государству и не может по своему усмотрению распорядиться ни станком, ни цехом, ни прибылью. Он нанимается к хозяину завода.

- Так само государство принадлежит народу! Вернее – принадлежало.

- Если государство принадлежало народу, как ты говоришь, разве народ отдал бы его в чужие руки, более того, в руки врагов? Ты что ли или Петя слесарь отдал государство американцам и прочей сволочи?

- Горбачёв отдал не своё! Оно ему не принадлежало.

- Неужели?! А распоряжался, как своим.

IV

Трудный то был разговор. Михалыч возбудился до такой высокой точки, что водка перестала на него действовать. Он даже подумал, что Игорь подменил её водой. Но получил от того горячие заверения, что с Горбачёвым не пил и оскотиниться до такой степени не мог.

- Я уже никому не верю! – кричал Михалыч. – Ну как, как ты можешь говорить о ненаучности марксизма?! Ленин чётко указал на его три источника: немецкую философию, английскую политическую экономию и французский социализм. Для тебя Гегель и Фейербах – признанные во всём мире - не учёные? А Адам Смит, великий эконом? О нём, между прочим, ещё Пушкин писал в «Евгении Онегине».

Михалыч остановился перевести дух, захрустел огурцом. Воспользовавшись паузой, долго молчавший Игорь, засмеялся и проговорил:

- Точно подмечено: немецкая, английская, французский и ничего русского!

Михалыч поперхнулся и закашлялся. Игорь постучал его по спине и продолжил:

- Хорошо, давай рассмотрим эти составные части не с точки зрения профессионального революционера, стремящегося всё развалить вокруг себя, а с точки зрения человека-созидателя. Начнём с материализма. Принято считать, что Бог - существо не материальное только на том основании, что его нигде не видно. Но силы тяжести тоже не видать, однако её наличие ни у кого не вызывает сомнения, особенно у стоящих на краю пропасти. Магнитное поле тоже невидимо, но воздействует оно вполне материально. Значит, не видимый нам, людям, не означает нематериальный, просто природа данного вида материи ещё не познана. Вывод Бога за рамки материальности заключает человечество в скорлупу заблуждений, вызывает страх перед огромной Вселенной и ограничивает познавательные возможности грубой материей. Маркс своим пониманием материализма поставил нас в непримиримую оппозицию к Богу. Лишил сотрудничества с ним. Возможно ли истинное созидание без Бога?

- Бога не видно, зато его представителей – попов-мироедов всех мастей - пруд пруди. Ты с ними собрался сотрудничать? - съязвил Михалыч.

- Сдаётся мне, что в церкви Бога не на много больше, чем в тюрьме.

- Во-во и я про то же.

- На мой взгляд, мир един, - продолжал Игорь, - просто в силу слабости разума люди не могут охватить его целиком. Отсюда при познании и происходит деление на различные науки: физику, химию, биологию и т.д. А необъяснимое сразу относят в область мистики. Но все они имеют одну первооснову. Например, число «семь». Не с проста же семь дней в неделе, семь цветов радуги, семь нот в музыке, семь чудес света, а у семи нянек дитя без глазу. В основе перечисленного явно лежит какая-то фундаментальная составляющая Мироздания. И наша грубая материя, и мистика тонкого мира составляют одно целое. Так что, пускай не Бог, но какая-то Высшая Сила есть.

- Куда-то ты меня уводишь не туда! Бог высоко, а мы – на земле. Маркс на основе исторического материализма научно доказал существование классов буржуазии и пролетариата и полную противоположность их интересов.

- Да-да, единство и борьба противоположностей – диалектика от Гегеля. Не забыл. Только так ли разнятся интересы капиталиста – организатора производства - и нанятых им рабочих, как утверждает Маркс? Ведь они все желают получить как можно большую прибыль. Разве не так? И не правда, что фабрикант не заинтересован в добросовестном и сознательном труде рабочих, а рабочие в качественном управлении. Дед по материнской линии известного космонавта Юрия Гагарина был квалифицированным рабочим на заводе у Путилова. На свою зарплату вполне сносно содержал семью. Не шиковал, но всех своих троих детей поднял и обучил грамоте. Кстати при Путиловском заводе была школа для детей рабочих.

Раньше в России капиталистов-фабрикантов чаще называли заводчиками. То есть те, кто заводил своё предприятие. Капиталист является заводной пружиной, раскручивающей маховик своего дела. Без него и дела-то никакого не будет. Нет завода и людям негде работать. Так что фабриканты и рабочие на самом деле тянут одну упряжку. Они совместно производят продукт. А Маркс возьми и разведи их в разные стороны, да ещё придумал непримиримые противоречия, устранимые якобы только путём уничтожения фабрикантов как класса. Он не учёл, что нравственность возрастает не только у пролетариата, но и у буржуазии, то есть у общества в целом. В связи с этим условия труда хоть медленно, но всё же улучшались. В конце концов когда-нибудь в результате борьбы за свои права – да, борьбы, но не поголовного уничтожения собственников – и научно-технического прогресса положение трудящихся улучшилось бы до уровня социализма без крови и социальных потрясений.

- Тем не менее вся история человеческого общества есть история борьбы трудящихся классов с эксплуататорскими за справедливость и равенство. Ты отрицаешь существование классов, больших социальных групп людей в обществе, отличных по характеру своего труда и имущественному положению?

- Социальные группы существовали и будут существовать всегда. Классифицировать общество по группам можно по разным критериям. Маркс использовал критерий «бедные – богатые». Но с таким же успехом можно разделить по-другому: «дети – взрослые», «дураки – умные, «оптимисты – пессимисты», «учёные – неучи», «мужчины – женщины», «партийные – беспартийные». Ты прекрасно знаешь, что лентяи и паразиты есть в любом классе и сословии, так же как и трудоголики. Но самое главное, универсальное и всеобъемлющее разделение происходит не по отношению индивидуумов к средствам производства. Чем бы человек не занимался главное в нём - насколько он близок к Добру или Злу, а это есть его уровень нравственности. Не важно – промышленный рабочий, крестьянин, интеллигент или владелец и организатор производства.

При достаточно высокой нравственности промышленник-капиталист не будет складывать прибыль в кубышку или использовать деньги ради власти, а применит результаты расширения производства, технический прогресс и рост производительности труда в интересах общества, понизив цену на свою продукцию и улучшив условия труда на предприятиях. Именно так происходило при Сталине в СССР, так делал Генри Форд в США.

- Ты хочешь сказать, что капиталист вдруг возьмёт и откажется от сверхприбыли, волк превратится в овечку и станет щипать травку? Такого никогда не будет.

- Процесс взросления цивилизации весьма длителен и болезнен даже при поступательном развитии. Революция же рвёт в клочья все устои, ввергает общество в хаос, творит кровавый разбой под лозунгами справедливости, за уши тянет людей к счастью, на самом деле не готовых принять это самое счастье, не понимающих в чём оно состоит. По имеемой нравственности люди не достойны лучшего, поэтому результатом всех революционных скачков являлся откат общества к состоянию, в котором оно пребывало до смуты. Казалось бы, 1917 год стал исключением, но через 70 лет и оно не подтвердилось. Это – закономерность и никому не дано её обойти. Пока общество в результате своего внутреннего поступательного развития нравственно не созреет до изменений к лучшему, они не наступят, хоть десять революций делай.

- По-твоему получается, революция была напрасна.

- Ничего напрасно не бывает. Сегодня мы можем сравнить что лучше: социализм или капитализм.

- Что же ты вынес из своего сравнения, Игорёк?

- Вот! В этом то и загвоздка! Реально напрашивается ответ: социализм.

- А-а-а, прозрел!

- Не спеши, не всё так просто. Социализм – да, но не на марксистской основе. Противоположности не борются между собой… вернее, борются, но не до истребления одной из них. Они, - Игорь пощёлкал пальцами, как бы призывая материализоваться ускользающую мысль. - Они соревнуются, что ли… воздействуют друг на друга и в результате побеждает та, которая наилучшим образом способствует эволюции в данное время. Возникает определённый компромисс и сосуществование. Ещё большой вопрос: так ли много в едином мире противоположностей? Чёрное и белое, высокое и низкое, огонь и вода, мужчина и женщина, взрослый и ребёнок, коммунизм и капитализм – это половинки единого мира, которые не ведут непримиримую вражду, а… взаимодействуют в процессе развития.

Что сделал Маркс? Он стравил между собой в непримиримой вражде участников единого производственного процесса, в котором у каждого своя важная роль и один другого не замещает, а дополняет. И ты говоришь, что это научно.

Или вот ещё один перл марксизма: делить труд на умственный и физический. Разумность есть неотъемлемое качество человеческой натуры. Без неё нет человека как такового в принципе. Следовательно, любая его деятельность наделена этим качеством. Единственный вид деятельности, не обладающий разумностью и ведущий к деградации, - безделье. По Марксу получается, что физический труд позорен, поскольку им занимаются только безумные дебилы. То-то, смотрю, все в управленцы лезут. Но любой продукт создаётся только руками, хотя и созревает в голове.

Маркс всё делит пополам и не хочет видеть взаимопроникающих и взаимообусловленных процессов, до безобразия упрощает жизнь. У него борьба классов неизбежно должна привести к победе одного из них и уничтожению всех остальных. Вспомни, как было в России. Сначала пролетариат уничтожил буржуазию, затем подчинил, а скорее, поработил крестьянство, выгнал из страны интеллигенцию, остатки превратил в бесформенную массу, лишив её голоса.

Теория гласит о том, что граница между классами постепенно будет стираться и они в конце концов исчезнут. Тогда наступит всеобъемлющая справедливость. Не будет ни бедных, ни богатых. Но на деле возникает всеобщая уравниловка, весьма далёкая от справедливости и того, что показывает жизненный опыт.

А опыт показывает, что одинаковых людей нет – ни по таланту, ни по интеллекту, ни по нравственности, ни по физической силе, ни по каким-либо другим качествам. Следовательно, уровень их достатка будет всегда по способностям каждого. Классики марксизма это прекрасно понимали. Поэтому лозунг «Каждый по способностям, каждому по потребностям» быстро сняли с повестки и заменили более приближённым к жизни «Каждый по способностям, каждому по труду». Сталин жестко придерживался его, не допуская уравниловки. В этом и состоит настоящее уважение и высшая справедливость по отношению к трудящемуся человеку. Кто трудолюбивей, талантливей, не ленив, тот и должен быть богаче. Вот какого положения должно достигнуть общество в результате своего интеллектуального и нравственного развития.

- Кто бы с этим спорил, - забулькал Михалыч, начавший было уже терять нить разговора. – Последнее сказано правильно. Трудиться надо всем, чтобы не стать обратно ма-а-аленькой уродливой обезьянкой и не изобретать всё снова: колесо там… лопату, топор… Нет, не знаешь ты марксизма ни шиша, - неожиданно заключил он, поднялся и подошёл к книжному шкафу.

- На, держи!

У Игоря появилась в руках книга в замусоленной серой обложке с изрядно потрёпанным переплётом. «Политическая экономия, учебник» прочёл он.

- Открывай на четырёхсотой странице, читай, - скомандовал Михалыч.

Игорь послушно отыскал означенную страницу и начал читать вслух.

- Глава тридцать девятая. Постепенный переход от социализма к коммунизму. Две фазы коммунистического общества… так вот ты о чём…

- Ты путаешь две фазы – низшую и высшую. Никто лозунги не снимал, просто для второго не настала ещё пора из-за неразвитости общества.

- Ты меня не понял, Михалыч, вторая фаза никогда не наступит в силу своей утопичности. Всегда, при любом уровне развития общества, люди будут разниться по своим способностям, следовательно, заработкам и материальному благосостоянию. Вторая фаза придумана Марксом в качестве морковки, подвешенной перед носом: видишь, но никогда не достанешь и не укусишь.

- Не будет денег при коммунизме, какие заработки!

- Что же будет стимулировать развитие каждого индивидуума? Зачем трудиться, когда у тебя и так всё имеется?

- К тому времени труд станет необходимостью всякого члена общества.

- Если так, то человеку на Земле нечего станет делать. Не надо будет душе такого высокого уровня воплощаться в материальное тело. Она и на том свете хорошо проживёт. Смысл цивилизации себя исчерпает.

- Так ты уже и смысл цивилизации постиг?

- Не совсем, - смутился Игорь. – Думаю, что человек приходит в этот мир для своего развития через материальную жизнь. Если стимул к развитию исчезнет в результате всеобщей уравниловки, то оно остановится. Поэтому, считаю, коммунизм в том виде, каким его изображает марксизм, не наступит никогда. Но чтобы понять это надо вернуть людям правильное понимание Бога.

Говоря это, Игорь начал внимательно пролистывать учебник с начала и не заметил как Михалыч встал из-за стола, буркнул себе под нос «Пойду-ка остужусь маленько» и направился в ванну. Вскоре послышался шум льющейся воды.

- Вот! – воскликнул Игорь, отрываясь от книги. Услыхав возню в ванной, пошёл к потерянному собеседнику. Встал на пороге и заговорил менторским тоном:

- Разделение труда возникло одновременно с появлением человека, а не с развитием орудий труда и было естественным - между мужским, женским, детским и взрослым трудом. Под это разделение и создавались орудия труда. И вообще любые орудия изобретаются всегда только после появления соответствующего вида труда, профессии, ибо только они вызывают их к жизни и развитию. Или, что гораздо реже, одновременно. То есть орудия труда вторичны по отношению к виду труда. По-другому быть не может. В учебнике же читаем: «С развитием орудий производства возникает разделение труда». Не возникает, а продолжается. Происходит углубление и расширение процесса. Только и всего. Ведь это же просто и очевидно: сначала возникает новый вид деятельности в процессе познания и жизни человеческого общества, лишь затем под него создаются соответствующие орудия труда, в которых возникает необходимость. Например, происходит открытие фотографии. Возникает профессия фотографа, изобретаются, производятся и совершенствуются соответствующие инструменты фотографа. По-другому - никак. Нельзя изобрести лопату, когда нет необходимости копать землю. У марксистов же наоборот, сначала изобретается лопата неизвестно для чего - так, на всякий случай, пусть будет, - а потом следует догадаться как её применить. И это только один малюсенький примерчик из «научной» теории марксизма, которая больше похожа на беллетристику. Короче, липа твой марксизм, брехня собачья – клейма ставить негде.

Но самое главное и страшное в марксизме – это его атеизм! В нём нет Бога! Каждый человек от рождения до смерти знает, что Бог существует, не может не знать, потому что приходит в этот мир от него и покидая земную юдоль возвращается к нему. Это в подкорку зашито, в генах пропечатано. Под влиянием атеистической пропаганды Бог забывается, но это дорого обходится человеку, жизнь его становится жалкой, бессмысленной и пустой. Без Бога люди никогда не достигнут коммунистического благоденствия, поскольку коммунизм – это не передовая наука и высокие технологии, не сытая и обеспеченная жизнь, а высокий нравственный и духовный уровень каждого члена общества. Без Бога нет нравственности, что мы и наблюдаем не только у нас, но и во всём мире.

После этих слов учитель бросил шланг с лейкой в ванну и со словами «Всё, ты мне надоел» схватил ученика, обняв чуть выше талии, и поволок к входной двери. Игорь был лишён возможности сопротивляться, поскольку руки его были прижаты Михалычем к телу, только удивлённо воскликнул:

- Силён ты, однако, ещё!

- А как ты думал! Таскать философский камень нужен закалённый организм и крепкие руки. Я таким же был рабочим, как и вся страна, - ответил Михалыч, открыл дверь и с криком «Не сметь мне больше тыкать!» вытолкал Игоря на лестничную площадку.

«Поговорили», - ошарашено думал Игорь, вертя в недоумении учебник политэкономии сработанный ещё при Сталине. Выйдя из подъезда, он нашёл мусорный бак. Занёс над вонючим зевом книгу, поссорившую его с учителем, задумался. Бак равнодушно молчал в терпеливом ожидании очередной порции человеческих отходов. И он их получил.

Впоследствии Игорь не раз жалел о своём поступке, совершённом сгоряча. Считал, что оборвал связующую нить с человеком, которого, несмотря ни на что продолжал уважать, что лишил себя хорошего повода к новой встрече и примирению.

V

Воспоминания вихрем промчались в голове Игоря и всколыхнули забытое было чувство вины. Михалыч что-то говорил, но он, только что вынырнувший из прошлого, с трудом понимал о чём речь.

- Ты помнишь учебник политэкономии, что тебе дал почитать во время нашего последнего разговора? – спросил Алексей Михайлович.

- Д-д-а, - с трудом выдавил Игорь и жутко смутился.

- Я выкупил его через два дня у одного бомжа на рынке. Признал сразу же. На книги память у меня всегда была отличная. Заглянул на семнадцатую страницу для пущей уверенности, а там моя подпись. На своих книгах всегда роспись ставлю. Привычка с института, чтобы легче отыскивать было у студентов. Понял, что выкинул ты марксизм из своей жизни в самом прямом смысле слова. Горько мне стало. Не из-за того, что книгу мою в мусор запихнул, а что ты этим самым как бы и жизнь мою на помойку снёс.

- Михалыч, прости, не хотел, сгоряча вышло! – воскликнул в искреннем раскаянии Игорь.

- Чего уж! Давно простил. Книгу храню как свидетеля моего прозрения.

На немой вопрос Игоря не стал отвечать, а поднялся и засобирался домой.

- Спасибо, Игорёк, тебе за всё. Прощай!

- За что спасибо то? – спросил Игорь уже вслед.

- За Бога.

«В церкви Бога нет, разве забыл!» - хотелось крикнуть ему, но слова скомкались в горле и превратились в неопределённое мычание.

Долго ещё на длинной аллее маячила его постепенно уменьшающаяся фигура. Игорь стоял и провожал её взглядом пока она не исчезла в конце за поворотом. От досады навернулась слеза. Сегодня он знал, что и марксизм, и православие – чистоган паразитов, дымовая завеса для сокрытия истинных целей заказчиков идеологического дурмана, прикормка для доверчивых и нетребовательных людей. Но не решился сказать это Алексею Михайловичу, удержало что-то. Скорее всего, понимание того, что второго разрушения его душа не выдержит. Человеку никак нельзя без духовной опоры, потеряв одну, он обязательно найдёт и обопрётся на другую. А у Михалыча почти не осталось времени для поиска новой.