Стратегия с опорой на свои силы

В новой Стратегии национальной безопасности стало меньше иллюзий и больше внимания к российскому народу

КИРИЛЛ КУХМАРЬ/ТАССТренировка с боевыми расчетами ЗРК С-400 «Триумф» и ЗРПК «Панцирь-С1» в Новосибирской области

Россия начала жить в соответствии с обновленной Стратегией национальной безопасности. Этот основополагающий документ о стратегическом планировании разрабатывался последний год, одобрен Советом безопасности и подписан Владимиром Путиным. По закону он обновляется раз в шесть лет и определяет национальные интересы и стратегические приоритеты России во внутренней и внешней политике.

Документ специфический, сложен для прочтения и понимания и, как кажется неподготовленному читателю, содержит слишком общие формулировки, которыми часто пестрят заявления представителей власти. Кроме того, в последнее время интерес к внутренней политике у общественности достиг критически низкого уровня. И потому новую Стратегию незаслуженно обошли вниманием и журналисты, и представители экспертного сообщества. Между тем это не только базовые установки для проведения важнейших управленческих решений, но и прекрасное отражение мировоззренческих перемен российской элиты, а также мануал и вокабулярий для бюрократии на ближайшие годы.

Для лучшего понимания основ Стратегии ее положения стоит изучать в динамике. Напомним, первая Стратегия нацбезопасности была опубликована в 2009 году при президенте Дмитрии Медведеве — решение о ее подготовке принималось после войны в Южной Осетии, которая сильно перевернула представление российской власти о взаимодействии с коллективным Западом. Стратегии пришли на смену другим концептуальным документам: Концепциям национальной безопасности от 1997 и 2000 годов.

Разница была существенна. В Концепциях лишь формулировались основные параметры работы государства для обеспечения нацбезопасности и выявления угроз. Стратегии — значительно более конкретные документы. В них речь идет о приоритетах государства, целях внутренней и внешней политики, анализируется место и роль России в мире, уделяется внимание социально-политическим задачам как фундаменту стабильности.

Для наблюдателей не так актуально гадать, что стоит за теми или иными, в общем-то, действительно общими формулировками, — важнее оценивать наполнение, новации и расставленные приоритеты во всех трех документах последних двенадцати лет. А всего мы выпустили три Стратегии: в 2009-м, в 2015-м, после начала новой холодной войны, и вот сейчас, в 2021 году.

Динамика внешнеполитических иллюзий

Стратегия 2009 года принадлежала стране, которая успешно справилась с чередой катастрофических вызовов внутренней безопасности (распад, терроризм, банкротство) и надеялась войти в новый многополярный мир в ранге знаковой экономико-политической державы, которая сильна не только ядерным наследством Советского Союза. Несмотря на Мюнхенскую речь и грузинскую агрессию, в тексте сохранялась надежда на равноправные отношения и с США, и с Европой.

Впрочем, уже тогда было зафиксировано, что «формируется тенденция к поиску решения имеющихся проблем и урегулированию кризисных ситуаций на региональной основе без участия нерегиональных сил». А среди вызовов — «вероятные рецидивы односторонних силовых подходов в международных отношениях и противоречия между основными участниками мировой политики».

Следующая Стратегия 2015 года распрощалась с надеждами. Никаких обтекаемых формулировок: «Поддержка США и Евросоюзом антиконституционного государственного переворота на Украине привела к глубокому расколу в украинском обществе и возникновению вооруженного конфликта».

Но вместе с тем дверь к восстановлению диалога остается даже не полуоткрытой — распахнутой. С США — на основе «совпадающих интересов, в том числе в экономической сфере, и с учетом ключевого влияния российско-американских отношений на состояние международной обстановки в целом». С Европой — в контексте взаимовыгодного сотрудничества и открытой системы коллективной безопасности.

В Стратегии 2021 года США и Европа упомянуты по два раза. США — в контексте нападок на традиционные российские духовно-нравственные и культурно-исторические ценности и отказа от стратегической ядерной стабильности. Европа — по вопросам двойных стандартов и той же системы ПРО. Противник становится максимально «коллективным» — Запад, мечтающий «сохранить свою гегемонию» в условиях кризиса всех сфер жизни и социально-экономических моделей.

Пересмотрены и приоритеты взаимодействия с остальным миром. Точнее, они сильны сжались за двенадцать лет. Если в 2009 году Россия открыта любым странам, организациям и платформам, приветствует «большую восьмерку» и «большую двадцатку», а роль контактов в СНГ выносится отдельным пунктом, то через шесть лет это конъюнктурное сокращение единиц внешнеполитического партнерства с подчеркнутым желанием дружить с Китаем и — отдельной строкой — с Индией. Сегодня те же, через запятую, строкою в главке про цели внешней политики. СНГ — в контексте интеграционных объединений, а также построения евразийского партнерства, отмечена важность ШОС и БРИКС и прочих «площадок и объединений» по всему свету.

Если подвести итог, Стратегия-2021 фиксирует новый мировой уклад без иллюзий и надежд на возвращение к прежнему порядку. Это не только и не столько признание глубокого раскола в отношениях России с Западом. Это, по сути, отказ от возможности разрешения мировых проблем на основе коллективных дискуссий и прежних глобальных институтов вроде ООН и встреч мировых лидеров — то, что регулярно предлагал Владимир Путин даже после 2014 года. Россия долго оставалась единственной страной, которая надеялась на всесторонний поиск антикризисных рецептов. И мы последние, кто замораживает такие задачи в перечне своих национальных интересов. Возможно, лишь до естественного формирования новой архитектуры безопасности, например на принципах регионализации и ответственности отдельных игроков.

Впрочем, «на фоне кризиса западной либеральной модели» остается актуальной «проблема морального лидерства и создания привлекательной идейной основы будущего мироустройства». Тут мы пока не готовы предлагать что-то содержательное, скорее ставим на сохранение имеющегося: подробно прописана глава «Защита традиционных российских духовно-нравственных ценностей, культуры и исторической памяти».

Внутренние ориентиры

Вместо внешних ориентиров — интенсивное развитие приоритетов внутрь страны. Тут стоит обратить внимание на количество и направленность национальных интересов. В 2009-м их всего три: развитие демократии, гражданского общества и конкурентоспособности экономики; незыблемость конституционного строя; превращение РФ в мировую державу, чья деятельность направлена на поддержание стратегической стабильности и взаимовыгодных партнерских отношений в условиях многополярного мира.

В 2015-м — уже шесть пунктов. В 2021-м — восемь, и все ориентированы «внутрь». Это: 1) сбережение народа России, развитие человеческого потенциала, повышение качества жизни и благосостояния граждан; 2) защита конституционного строя, суверенитета, независимости, государственной и территориальной целостности Российской Федерации, укрепление обороны страны; 3) поддержание гражданского мира и согласия в стране, укрепление законности, искоренение коррупции, защита граждан и всех форм собственности от противоправных посягательств, развитие механизмов взаимодействия государства и гражданского общества; 4) развитие безопасного информационного пространства, защита российского общества от деструктивного информационно-психологического воздействия; 5) устойчивое развитие российской экономики на новой технологической основе; 6) охрана окружающей среды, сохранение природных ресурсов и рациональное природопользование, адаптация к изменениям климата; 7) укрепление традиционных российских духовно-нравственных ценностей, сохранение культурного и исторического наследия народа России; 8) поддержание стратегической стабильности, укрепление мира и безопасности, правовых основ международных отношений.

По сравнению с 2015 годом изменилась и очередность приоритетов. Шесть лет назад на первом месте в списке национальных интересов стояли обороноспособность и защита суверенитета. Теперь же — сбережение народа и повышение качество его жизни. Симптоматичная перемена, которую можно трактовать как желание выйти из рамок осажденной, ощетинившейся крепости к государству, которое уверено в потенциале своего оружия, понимает условия экономической и технологической регионализации, а потому ставит на социальное развитие и укрепление человеческого потенциала как основу в том числе и национальной безопасности.

А еще впервые в перечне национальных интересов появилась охрана окружающей среды (есть и отдельная глава «Экологическая безопасность и рациональное природопользование»). И исчезла задача «закрепления за Российской Федерацией статуса одной из лидирующих мировых держав».

Интересно, что в документе 46 раз упомянуто слово «экономика», и в большинстве случаев с определением «российская». Главка «Экономическая безопасность» — одна из самых внушительных, а за ней следует не менее емкое «Научно-технологическое развитие». Стратегия 2015 года ставила амбициозные цели вхождения России в число стран — лидеров по размеру ВВП. Сегодня приоритет отдается «структурной трансформации» экономики с «опорой на внутренний потенциал страны».

Понятно, что в первую очередь прописывается задача обеспечения устойчивости российской экономики на фоне мировой рецессии. В обязательном ключе «сохранения макроэкономической устойчивости, поддержания инфляции на стабильно низком уровне, обеспечения устойчивости рубля и сбалансированности бюджетной системы».

С другой стороны, есть четкие ориентиры на «трансформацию и модернизацию» экономики, переход на технологические рельсы, уход от сырьевой зависимости, повышение платежеспособного внутреннего спроса, повышение объема инвестиций, преодоление зависимости от импорта технологий, формирования самостоятельной финансово-банковской системы, «интенсивное технологическое обновление базовых секторов экономики (промышленность, строительство, связь, энергетика, сельское хозяйство, добыча полезных ископаемых), форсированное развитие российского машиностроения, в том числе приборо- и станкостроения, приоритетное использование отечественной продукции при решении задач модернизации экономики».

В сухом остатке мы имеем два важнейших концептуальных документа лишь за один год — Стратегию национальной безопасности и обновленную Конституцию, которые подчеркивают коренной слом в представлении российской элиты об отношениях с миром и собственным народом. Во-первых, это окончательное прощание с иллюзиями о том, что хозяева мирового капитала и технологий готовы уступить часть доходов и жизненного пространства нуворишам из развивающихся регионов. Во-вторых, мы наконец пришли к пониманию, что открытый рынок и распахнутая миру экономика не приводят к автоматическому повышению благосостояния граждан — государству необходимо целенаправленно заниматься этими задачами, возводя интересы населения в первейший приоритет. Важные выводы, ценою в 12 лет.

Документ переходного периода

Примет ли бюрократия обновленную Стратегию национальной безопасности? Размышляет политолог, профессор НИУ ВШЭ Дмитрий Евстафьев

Стратегия национальной безопасности — это документ, который определяет бюрократический мейнстрим для начальства и всего политического класса. И в этом смысле это, конечно, документ правильного формата и довольно интересного содержания. Другой вопрос, что нам нужен документ не только о текущих приоритетах национальной безопасности, но и документ, который определяет наши приоритеты развития лет хотя бы на двадцать.

— Что нового вы увидели в обновленной версии Стратегии?

— Предыдущие версии в большей степени касались наших внешних дел. Сперва внешняя политика, затем внешняя экономика. Конкурентоспособность на внешних рынках, экономическая безопасность. Нынешний документ совершенно очевидно ставит внутреннее развитие в качестве приоритета. Причем не просто развитие, а именно модернизацию. Социальная, экономическая модернизация, информационное общество, экология, информационная безопасность, санитарная безопасность и так далее — как условие для дальнейшего развития вовне. Это, конечно, не революция, но самое главное изменение.

Пункт номер два. Что бы там ни говорили, но прошлая концепция 2015 года исходила из того, что все, что происходит вокруг России, это как бы флуктуация. Что все вернется к прежней нормальности, что конфликт с Западом будет исчерпан, что мировая арбитражная система взаимоотношений, система диалога, восторжествует. Тогда не было никаких сомнений у меня, что мы сохраняем курс на интеграцию в систему глобализации.

Сейчас этот элемент переходит в неопределенность. А мы как бы продолжаем себя мыслить частью системы американоцентричной глобализации и глобализации в принципе или уже нет? Вот ответа на этот вопрос, я не увидел. Но главный тезис — «суверенитет». Поэтому даже если приоритет интеграции в глобализацию сохраняется, то он сохраняется только на основе комплексного понимания суверенитета. И вот это второе главное изменение.

И третье: военная часть становится менее значимой, нежели социально-экономическая. Это, с одной стороны, отражает мысль, что мы достаточно защищены, потому и не считаем необходимым это акцентировать. Но другой момент: мы перестаем воспринимать военно-политический компонент нашей государственности как единственную точку силы, с опорой на которую мы куда-то можем интегрироваться. Значит, у нас какой-то более комплексный подход возник.

А так, конечно, надо прямо сказать, что это документ переходного периода. Который как бы фиксирует транзит от того, что более двадцати с лишним лет считалось единственным вариантом развития, к тому, чего мы еще не знаем. Во всяком случае, нам очевидно нужен документ, который не настолько формализованно фиксировал бы наше видение будущего. Его начинает действительно не хватать.

— Крен движения к социальному государству — это тоже попытка нащупать это будущее? Или это просто дань моде?

— Нет, это, конечно, не дань моде. Данью моде является там пассаж про экологию. Дань моде можно было совсем по-другому отдать. Социальное государство — это как бы отход от классического понимания государства как ночного сторожа. Но, опять же, это пассаж, который определяет приоритет внутренней социально-экономической модернизации. Это констатация того, что на сегодняшний день единственной силой, которая может осуществить вменяемо социально-экономическую модернизацию, является государство и примкнувший к ним социально ответственный бизнес. Который может примкнуть, может не примкнуть. А если вы не будете участвовать, то мы вас вычеркиваем.

И последние попытки наезда на Белоусова со стороны разного рода олигархов говорят о том, что эти ребята в общем, все правильно прочитали.

— Как вы оцениваете инерцию бюрократии в принятии этой стратегии? Как быстро бюрократия примет обновленные установки?

— А это все зависит от ожесточенности борьбы кланов нашей бюрократии. Ведь это новая терминология, новые идеи, это же оружие, которые можно бить противостоящий клан. На сегодняшний день ожесточенность межкланового противоборства, мы это видим невооруженным взглядом, довольно высока. Поэтому я думаю, что востребовано все будет довольно быстро.

Другой вопрос, что это все будет политизировано. Это будет привнесено в политическую сферу, потому что у нас выборы. Именно в силу этого будет извращаться. К сожалению, разобранное состояние российского экспертного сообщества будет играть негативную роль: нам нужны интерпретации стратегии с точки зрения конкретных приоритетов развития. Этого, конечно, будет не хватать.

Но есть нюанс. Он заключается в том, что носители противоположного подхода дискредитированы, уехали за рубеж. То есть в данном случае государство конкурирует только внутри себя. Альтернативную точку зрения, например о том, что России нужно сохранять приоритет интеграции любой ценой в систему глобализации, вот такую точку зрения будут защищать только городские сумасшедшие.

Петр Скоробогатый

Чего не хватает новой Стратегии национальной безопасности

На кризис 2008 года Россия отреагировала отрицанием. На кризис 2011-го — гневом. В 2015-м пришло время азарта. В 2019-м наступила депрессия. О чем говорит Стратегия национальной безопасности 2021 года?

В документе, который должен определить общее направление, цели и пути обеспечения национальной безопасности, хочется увидеть основную идею — центр кристаллизации, вокруг которого выстроится вся система. В условиях смены технологического уклада, революционной смены социальных институтов самое время проявлять проактивную позицию. Предлагать новую идею, искать тех, кто станет ее сторонниками, убеждать, собирать ресурсы и технологии (в том числе социальные) для ее воплощения.

В Стратегии присутствуют шесть выраженных блоков: дипломатический, силовой, экономический, научно-технический, экологический, духовно-нравственный (культура вообще рассматривается в документе как инструмент). А подходы, заявляемые в каждом из блоков, разные.

О смысловых разрывах

Основными мировыми трендами названы потеря доверия к институтам, разрыв связей в международных отношениях, экономическая рецессия, растущая роль национальных государств, экстремизм. И официальной позицией России заявляется курс на сохранение роли ООН и Совбеза ООН. Но для того, чтобы пытаться сохранить миропорядок прошлого века, необходимо быть гегемоном. И иметь запас прочности.

Вместо поиска новых форм и структур — уход из реальности, попытка вернуться в прошлое. Где найти ресурсы и инструменты для восстановления падающего влияния международных институтов в том положении, в котором мы оказались, не раскрыто.

Внешняя угроза, сознательные и враждебные намерения «коллективного Запада» звучат в дипломатическом, силовом, духовно-нравственном блоках. Инстинктивное намерение зарубежных «партнеров» осуществить транзит кризиса в страны второго и третьего мира, их желание превратить Россию в «осажденную крепость», разрушить прежние союзы, предотвратить выстраивание новых — основная мысль. В качестве ответа предлагается стать той самой «осажденной крепостью».

Потенциальный противник назван прямым текстом. Потенциальные союзники появляются только в духовно-нравственном блоке. Китай, Индия. Не в дипломатическом, не в экономическом, не в научно-техническом. И тут же отсылка к БРИКС — еще одному институту, не имеющему внутренней энергии и естественного потенциала, на поддержание которого потребуются дополнительные ресурсы.

Угрозы «внутреннего происхождения» рассматриваются как результат внешнего воздействия. Угрозы смены климата, стареющая инфраструктура, биологическая угроза и пандемия упоминаются везде, но без акцента на них, без инструментария для их устранения. Угрозы терроризма, национальные проблемы, растущий наркотрафик в силовом блоке отсутствуют. Действительно, наши силовые структуры научились работать с ними лучше других в мире.

Радует, что в условиях атомизации общества, роста роли национальных государств фактически сословное общество России имеет большой запас прочности. Но в этой прочности заложена уязвимость. В экономическом блоке много говорится о развитии международных связей и институтов. Но они не определяются, не называются. Да и как предлагается наращивать международное сотрудничество, когда «кругом враг, а мы в осаде»? Силовой, дипломатический, духовно-нравственный блоки — в состоянии «противостояние, мобилизация», экономический, научно-технический — в состоянии «сотрудничество, модернизация».

Смысловой разрыв в блоках экономики и экологии. «Надо больше ресурсов» vs. «прекратить хищническое отношение». Как это сделать при закрытых для страны рынках новых технологий? Заявлен курс на привлечение ученых, экономистов, специалистов при консервации подходов в международной политике, культурном обмене. При значительном отставании научной инфраструктуры, низкой эффективности управления в науке.

Почти проигнорирована ведущая повестка последних двух лет — пандемия мирового масштаба. Ее влияние на экономику, инфраструктуру, социальные институты, уровень жизни людей. То, что обсуждается в каждом разговоре, к какому бы классу или сословию ты ни принадлежал. Стоит ли умалчивать о том, что действительно волнует людей? Достаточно ли краткого упоминания — и то не в каждом блоке?

Чего не хватает

В дипломатическом и духовно-нравственном блоках хотелось бы прочитать об экспорте культуры, мягкой силе, центрах притяжения экспатов, недовольных мировыми тенденциями, слишком быстром разрушении традиционных ценностей и институтов. Но для этого требуется огромная инфраструктура. В том числе международная, с использованием современных информационных и цифровых решений. В духовно-нравственном — заявка на формирование нового образа «привлекательной России». В дипломатическом — поиск альтернативных способов ведения международного диалога, хотя бы из принципа «пока мы разговариваем, они не стреляют».

Отсутствие объединяющей концепции свидетельствует о том, что единого представления о будущем России пока не выработано. Отсутствие публичной политической дискуссии на данную тему свидетельствует о низкой репутации этой самой публичной политики для государства и общества.

На кризис 2008 года Россия отреагировала отрицанием. На кризис 2011-го — гневом. В 2015-м пришло время азарта. В 2019-м наступила депрессия. Может, в 2021-м мы уже готовы к принятию?

Юрий Воротников, Председатель комитета по политтехнологиям Российской ассоциации по связям с общественностью.

https://expert.ru/expert/2021/...