Террор, растоптавший любовь. Трое мужчин Софьи Перовской

В 1881 году, 1 марта, по ее сигналу убили императора Александра II «Освободителя». Она взмахнула белым платком, и ее подельник Игнатий Гриневицкий метнул вторую бомбу прямо под царя, практически оторвав ему ноги. Более чем через 100 лет голову отпилили уже ей…

…Не живой, конечно, а бронзовой. На единственном металлическом памятнике ей, установленном в Калуге в 1986 году с соизволения еще одного правителя-реформатора Михаила Горбачева. Саму-то цареубийцу, первую и единственную в XIX веке женщину, казненную «по политическому делу», повесили 3 апреля 1881 года на плацу Семеновского гвардейского полка. И вот с тех пор с головой нашей героине и не везло. Звали ее, как вы уже, наверное, догадались, София Перовская.

Голова Софии. Первый памятник ей, сделанный по проекту итальянского скульптора-футуриста Итало Орландо Гризелли и установленный еще в декабре 1918 года в Петрограде, у Московского вокзала снесли, потому посчитали ее голову «несколько огрубленной, может быть, несколько экспрессионистичной». Скульптор изобразил знаменитую террористку в виде львицы, как бы рычащей на врагов. И когда с памятника сдернули саван, то, как воспоминал большевистский нарком просвещения Анатолий Луначарский, все шарахнулись в ужасе. А Злата Лилина, партийная журналистка и вторая жена тогдашнего хозяина Петрограда Григория Зиновьева, «на самых высоких тонах потребовала, чтобы памятник был немедленно снят». И памятник снесли. А современный искусствовед Мария Чегодаева даже остроумно заметила, что «впервые, во всяком случае в русской истории, произведение искусства было «казнено» не по политическим и не по идеологическим, а по сугубо художественным мотивам».

И вот в 1986 году памятник Перовской открыли в Калуге. Почему там? Может быть, потому, что наследник российского престола и будущий государь-император Александр Николаевич, путешествуя по России, летом 1837 года дважды посетил Калугу. И в своем путевом дневнике записал: «Красивый город». Может быть потому, что калужские дворяне, купцы и мещане очень уважали убитого императора и все места его пребывания в Калуге увековечили, а после убийства построили в городе памятную часовню царю-мученику, а коммунисты Калуги, даже уже сами находясь на последнем издыхании, все пытались искоренить память об императоре и прославить «свою», революционерку.

Но как бы там ни было, но когда в тяжелые постперестроечные времена начали воровать и сдавать металл на переплавку, не щадя ни память, ни памятники, то в начале 90-ых прошлого века отпилили и голову памятнику Перовской. Однако по инициативе местных коммунистов «атрибут» отлили заново и приварили на место. Так она там и стоит до сих пор. С головой.

Легенды и жизнь. Именно с головой связаны и самые страшные легенды о Перовской. В Санкт-Петербурге в начале марта на мостике Грибоедовского канала (неподалеку от убийства императора, откуда она подала сигнал своим белым платком) ежегодно-де появляется молодая женщина в черном. И с посиневшим от удушья лицом. А на ее шее можно увидеть багровый след от веревки, а в руке — тот самый белый платок. То же самое только осенью можно якобы увидеть и в Калуге у памятника Перовской, где появляется призрак плачущей и словно живой женщины. От него веет ледяным холодом, и люди считают, что это проклятая душа цареубийцы так и не может обрести покой у своего единственного медного памятника на русской земле.

Жуть! Однако местные калужские студенты и вообще местная молодежь называют памятник Перовской даже нежно -- «Софушка». И облюбовали его как всем известное место для встреч и свиданий, а также для импровизированных сабантуев и пирушек после зачетов и экзаменов. И призрак террористки если позже и появляется у своего изваяния, то может видеть там пустые бутылки, объедки и ошметки мусора, безжалостно гонимые пронзительным холодным ветром. Жизнь, как говорится, берет свое.

И в этом тоже есть своя справедливость. И историческая, и чисто человеческая. Кроме отца, который ее любил и спасал, в жизни Софьи Перовской тоже были трое мужчин, которые могли бы ее осчастливить. В романтическом и, если хотите, житейском смысле. Но не осчастливили. Потому что она сама была строга в выборе и в отношениях с мужчинами.

Эмансипе-недотрога. Бунтуя против отца, любящего ее, но всячески тиранящего мать, Софья в 16 лет поступила на Аларчинские женские курсы, которые должны были пополнить пробелы среднего образования женщин. Девушек с этих курсов не зря называли «эмансипе». Их целью было не удачно выйти замуж, а работать наравне с мужчинами, принося пользу обществу. И выглядеть, как мужики: демонстративно неряшливые и для пущей «равноправности» грубые, со стрижеными волосами, с сигаретами в руках, обильно не брезгующие спиртным, и довольно свободные и доступные в межполовых отношениях.

Перовская разительно отличалась от общей массы. О ее воспитании в детстве одна из подруг вспоминала: «Соня жила в полном уединении, в обществе кавалеров и барышень не вращалась, на костюмы свои и наружность не обращала никакого внимания, лишь бы быть одетой чисто и удобно для верховой езды, которая составляла любимое ее удовольствие. Она усердно занималась сама по учебникам и проходила одна элементарный курс учебных заведений». Такой же аккуратисткой она осталась и на курсах, и потом, ужу в среде революционеров, где девушки-эмансипе нередко уже совсем краев у общепринятой нравственности не видели. Она всегда носила простое черное платье с накрахмаленным белым воротничком, жадно внимала разговорам об угнетении и жаркую пылкость проявляла лишь в дискуссиях о служении народу, к которому себя и готовила.

Ее имя София в переводе с греческого, как известно, означает «мудрость», «разумность», «наука». И она реально могла бы стать отличным ученым. Более того – математиком. Ее преподавателем на курсах был Александр Страннолюбский, который давал уроки математического анализа 18-летней Софье Корвин-Круковской, будущей первой женщине — профессору математики Софье Ковалевской. Страннолюбский отметил безусловный талант Перовской, но она, сохраняя потом склонность к сухому и четкому анализу, выбрала борьбу за народное счастье. Так, как она его видела.

Строга и корректна была София и в отношениях с мужчинами, она понимала их, но к себе близко не подпускала и не блудила «революции ради». Один из видных русских монархистов князь Петр Кропоткин позже вспоминал: в нравственных вопросах Перовская была «ригористка, но отнюдь не проповедница». И добавил: «Только по одному пункту она была непреклонна. «Бабник», — выпалила она однажды, говоря о ком-то, и выражение, с которым она произнесла это слово, не отрываясь от работы, навеки врезалось в моей памяти». Но тот же князь все же считал, что Перовская, скорее, напускала на себя строгость и многое готова была понять в своих товарищах. И мужчины в ее жизни были. Но, как сейчас говорят, специфические, потому что и жизнь у нее была такая же: выбор диктовали, увы, мечты о революции и кровавый террор.

Мужики на выбор. Одного она сама в детстве спасла тонущего, а он потом потребовал ее повесить. Другого она полюбила на всю свою короткую жизнь, он ответил взаимностью, и вместе они взошли на плаху за свои революционно-террористические деяния и идеалы, которым были фанатично преданы. И был третий, которого она, судя по всему, не любила, но пыталась спасти от ссылки в Сибирь и потому назвала женихом, а он любил ее, ревновал и предал, отказавшись в конце концов от идей и взглядов, за которые они вместе боролись.

Перовская не отвергала брака, и, как ни странно, верила в любовь, но подходила к ней совершенно по-феминистски, прагматично. Ее старший брат Василий, тоже, кстати, революционер, вспоминал о ее разговоре со старшей подругой Анной Вильберг: «Не помню уже, по поводу чего зашел разговор о ранних браках, которые, по ее мнению, не требуются даже правильным развитием организма, которое заканчивается значительно позже — под тридцать лет или около того; а более раннее проявление половой потребности вызывается ненормальными условиями городской жизни с ее зрелищами, балетами, танцами». Идеи феминизма были для Перовской одним из стержней ее мировоззрения, но не провоцировали распущенность.

«Друг детства-вешатель», Николай Муравьев (1850-1908), аристократ, которого София вряд ли любила, но помнила всегда. Упомянутый выше брат Василий как-то вспомнил еще одну особенность сестры, благодаря которой в ее жизни появился один из ее мужчин сыгравший в ее судьбе роковую роль. Это органическая смесь неспособности пугаться, выдержки и хладнокровия. По его словам, однажды летом, когда семейство было в Крыму, на двор имения забежала громадная бешеная собака и устремилась к Софии. «Сильно испугавшись, я крикнул ей, чтобы она поскорее сошла в сторону и встала неподвижно, чтобы не обратить на себя внимание собаки, а сам побежал догонять ее. Соня отошла в сторону — не больше 4–5 шагов — и спокойно смотрела на собаку, пока она пробегала мимо, после этого я мог уже стрелять в нее».

Точно так спокойно она повела себя совсем маленькой и ранее в Пскове, где ее отец Лев Перовский служил вице-губернатором, а 8-летний Коленька, сын самого губернатора Валериана Муравьева, упал в пруд и стал тонуть. Гувернантка ребенка начала орать, причитать и ничего не делать, остолбенел от неожиданности и испуга и брат Василий, а 5-летняя Соня сразу бросилась спасать. Все вместе они и вытащили Коленьку из воды.

А он потом вырос уже отдельно от спасительницы, сделал блестящую карьеру и стал не просто великолепным и грамотным юристом, а главным прокурором и министром юстиции Российской империи. Но перед этим в 1881 году он в ранге зампрокурора Санкт-Петербурга был главным обвинителем Перовской и прочих цареубийц по делу «Народной воли» и убийства 1 марта. И именно он потребовал для низ смертной казни через повешение, что суд и удовлетворил.

Сразу после казни подруги детства и ее друзей, Коленьку, Николая Валериановича, назначили обер-прокурором Санкт-Петербурга, а потом Москвы, и затем назначили министром юстиции и генерал-прокурором. Снесла его с этих должностей и сделала послом России в Италии только революция 1905 года. Она же – народная революция, о которой мечтала спасительница Соня, -- страшно отомстила Коленьке-вешателю еще раз. В 1929 году его сын Валериан, оставшийся в России после 1917 года и гражданской войны и по рекомендации Льва Троцкого принятый на работу в дипломатическое ведомство РСФСР, был репрессирован. Вслед за покровителем. Работал дворником, но потом все равно арестован приговорен Особым совещанием за антисоветскую агитацию к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на 3 года. Там же он и погиб то ли в 1930-м, то ли в 1932 году.

«Любовь навсегда», Андрей Желябов (1851-1881), сын дворовых крепостных крестьян, которого Перовская, аристократка и даже родственница правящей династии, полюбила раз и навсегда. Он стал ее гражданским мужем, с которым она потом обвенчалась весной 1880 года. Он даже подарил ей золотое колечко, которое потом каким-то образом передали матери Софии -- Варваре Степановне, и оно до сих пор хранится в одном из музеев Перовской в Украине. Если хранится, конечно, в связи с тотальной дебильной декоммунизацией.

Желябова учиться определили сердобольные хозяева-помещики, и уже после отмены крепостного права Александром II он закончил гимназию и даже поступил на юридический факультет Новороссийского университета в Одессе. Еще в гимназии познакомившись с идеями народного социализма, Желябов в 1871 году возглавил студенческие волнения в университете, из которого и был исключен. Долго мыкался по России, как мог, зарабатывал на жизнь. Одно время даже якшался с тогдашними только нарождающимися украинскими националистами -- участвовал в полулегальной либеральной культурно-просветительской организации украинской интеллигенции «Громады», которая как бы «пробуждала национальный дух народа». Украинского, который только-только начинали лепить из малороссов. Несколько раз арестовывался за революционные поступки, участие в запрещенных революционных кружках и хождения в народ. В 1877 году был арестован, препровожден в Санкт-Петербург для участия в «процессе 193-х» -- первой попытке властей показательно наказать смутьянов.

Судом был в 1878 году оправдан. Но тогда же он впервые познакомился с Перовской. И не видя результатов пропаганды в деревне, как и многие другие народники, постепенно пришел к убеждению в необходимости политического террора, который и должен был бы покончить с царизмом. Вступил в народническую организацию «Земля и воля». И когда в 1879 году от нее отпочковалась террористическая «Народная воля», он вместе с Перовской стали членами ее исполкома и занялись подготовкой убийства императора. Вот с тех пор они и стали неразлучны.

Незадолго до 1 марта 1881 года Желябова арестовали, и убийство самодержца довела до конца Перовская. Но Желябов сам попросил присоединить его в числу цареубийц, и воссоединился с возлюбленной уже в зала суда. А потом и на виселице. В полицейском отчете потом написали: «На спокойном, желтовато-бледном лице Перовской блуждал лёгкий румянец…. Бодрость не покидала Желябова, Перовской и Кибальчича до минуты надевания белого савана с башлыком. До этой процедуры Желябов и Михайлов, приблизившись на шаг к Перовской, поцелуем простились с нею».

Лидер большевиков Владимир Ленин потом называл Желябова то «Робеспьер», то «Гарибальди». За фанатичную преданность революционному делу. Но вот обвинитель на процессе уже упомянутый «Коленька-вешатель» Муравьев на писал о нем так: «На суде и во время предварительного исследования дела в показаниях Желябова …заметна одна черта, на которую я уже указывал, эта черта — желание представить свое дело в преувеличенном свете, желание его расширить, желание придать организации характер, которого она не имела, желание, скажу прямо, и порисоваться значением партии, и отчасти попробовать запугать. Но ни и первое, ни второе не удается подсудимому. Белыми нитками сшиты все эти заявления о революционном геройстве. …Общее мнение, общее впечатление о Желябове, он представлялся мне человеком, весьма много заботящемся о внешней стороне, о внешности своего положения. Когда же на суде с напускною гордостью он сказал, что пользуется доверием исполнительного комитета, я вполне убедился, что мы имеем пред собою тип революционного честолюбца». Но София любила его. И больше никого.

Жених на час, Лев Тихомиров (1852-1923), сын военного врача, дворянин, который стал революционером и даже непримиримым террористом. Он был членом всех известных организаций, поддержал решение «Народной воли» об убийстве императора и даже в 1879 году создал из 15 человек совершенно секретную группу «Свобода или смерть», объединившая самых решительных сторонников террора, находившихся в Санкт-Петербурге. Но потом он раскаялся в революционности, отрекся от «заблуждений юности», вернулся из эмиграции в Россию и стал яростным монархистом, о чем и тиснул в России и  в Европу  соответствующую покаянную книжицу, пошел в Петропавловский собор и поклонился праху Александра II, против которого боролся и в подготовке убийства которого участвовал.

Только в 1917 году, после падения монархии, отошел от активной политической и научной деятельности, которую все время посвящал усовершенствованию монархического строя и даже разработал схему реформ системы «думской монархии». Потому что теперь считал, что «представительством могут пользоваться только гражданские группы, а не элементы антигосударственные, как ныне. В законодательных учреждениях не могут быть представительства ни от каких групп, враждебных обществу или государству…».

Но до убийства императора Лев был самым активным революционером. И с Перовской он в отличие от Желябова был знаком давно по совместному участию в кружках, пропаганде среди рабочих и хождениям в народ. А когда во время упомянутого выше «процесса 193-х» пошли слухи, что на каторгу отправят всех подсудимых, кроме семейных, то София, тоже подсудимая на процессе, подала прошение и стала невестой подсудимого -- именно Льва Тихомирова. Семейных по закону империи ждала та же Сибирь, но в условиях вольного поселения. Жертва, однако, не понадобилась, они были оправданы судом и отпущены. По воспоминаниям современников, она не испытывала к Тихомирову никаких чувств, потому что уже познакомилась с Желябовым. Но сам Лев, похоже, Софию любил и страшно ревновал ее. О тех временах он как-то недобро вспоминал: «Самолюбивая, властная, с резко выраженной женской натурой, Софья Львовна всей душой полюбила Желябова и даже стала его рабой и находилась в полном порабощении».

Ареста по делу о цареубийству Тихомиров избежал, так как скрылся за границей. Даже какое-то время занимался изданием «Вестника Народной воли». Умер он в 1923 году в СССР в Сергиевом Посаде, где, еще раз переобувшись в воздухе, ударился в православие и даже пытался как-то сотрудничать с большевистской властью и как «специалист по литературе, языкознанию и библиотековедению» даже получал паек совслужащего третьей категории. А перед смертью даже успел написать возмущенный отклик на книгу своей бывшей соратницы по революционной борьбе Вери Фигнер «Запечатленный труд» и обидеться на нее за то, что она-де недооценила его роль в народовольческом движении. Фантомные боли и скудный паек, похоже, и доконали перевертыша. София обо всем этом, разумеется, не знала, но она ни на йоту не отходила от своих убеждений и не вихляла по политике…

…Но вот же беда: а толку-то от всей этой революционной преданности и твердого неподкупного служения кровавому террору, который в ее жизни разрушил все, и любовь, и саму жизнь? Остался, может, только нравственный ориентир, подражать которому мало кто сегодня хочет. Вот первый президент СССР Горбачев, известный перевертыш и отступник от революции, что-то, видимо, чувствовал, маялся совестью и воздвиг ей памятник в Калуге. На улице ее имени. Но теперь памятник стоит, а улице вернули прежнее название – Воскресенская. Хотя рядом и осталась память – тупик имени Перовской. Да и террор, увы, живет…

http://antifashist.online/item...

Владимир Скачко