Уходящий 2020-й – год есенинский, почти юбилейный: 125 лет со дня рождения и 95 лет со дня загадочной смерти поэта в ленинградской гостинице «Англетер». Чтобы блестящее наследие Сергея Есенина дошло до нас во всем разнообразии, нужно благодарить его последнюю жену Софью Толстую.
Брак внука крепостных рязанского помещика Владимира Олсуфьева с графиней в 1925 году был явным мезальянсом даже по советским временам, когда были отменены все сословия и объявлено всеобщее равенство. 29-летний крестьянский сын и гениальный поэт Сергей Есенин был потомком крепостных, а 25-летняя Софья Толстая -- графиней, внучкой «зеркала русской революции» и величайшего писателя в истории мировой литературы графа Льва Толстого, дочерью его рано умершего сына, тоже графа Андрея Львовича и полной тезкой бабашки -- Софьи Андреевны, что часто и вызывает путаницу и неразбериху. Но есть только две нечаянные исторические радости в том бурном и неоднозначном времени: предки жены и мужа все же не пересекались в прежней жизни и за разные провинности первые не пороли вторых на конюшне, а сам поэт только заочно пересекся с человеком, которого можно считать индивидуальным террористом, который подтолкнул Российскую империю к гибели. И жизнь которого получилась короткой и страшной.
Софья Андреевна-младшая встретила поэта Есенина на банальной московской богемной пьянке-вечеринке весной 1925 года, когда Сергей уже находился на грани жизни и смерти, в плену алкогольного и психического истощения и на пути, как пафосно принято говорить, к последнему приюту, остановками на котором были то поездка в Грузию, то месячное пребывание в знаменитой психлечебнице Петра Ганнушкина, то перманентное пьяное и загульное забытье. Но уже летом того же года Сергей и Софья отпраздновали свадьбу, в сентябре расписались официально, а еще через два с половиной месяца муж бросил жену, уехал в Ленинград и повесился (его убили?) в «Англетере».
Об этой странной семейной жизни последняя теща Есенина Ольга Константиновна в письме знакомой писала так: «Я вот абсолютно не понимаю его жизни, многое в ней мне даже отвратительно. Когда увидимся, расскажу более подробно, а в письмах невозможно: слишком безобразно и тяжело, непередаваемо. Сейчас мне одна знакомая рассказала, что Соню обвиняют, что она не создала ему «уюта», а другие говорят, что она его выгнала. Да какой же можно было создать уют, когда он почти все время был пьян, день превращал в ночь и наоборот, постоянно у нас жили и гостили какие-то невозможные типы, временами просто хулиганы, пьяные, грязные. Наша Марфа с ног сбивалась, кормя и поя эту компанию. Все это спало на наших кроватях и тахте, ело, пило и пользовалось деньгами Есенина, который на них ничего не жалел. Зато у Сони нет ни башмаков, ни ботков, ничего нового, все старое, прежнее, совсем сносившееся. Он все хотел заказать обручальные кольца и подарить ей часы, да так и не собрался. Ежемесячно получая более 1000 рублей, он все тратил на гульбу и остался всем должен: за квартиру 3 мес., мне (еще с лета) около 500 руб. и т. д. Ну, да его, конечно, винить нельзя, просто больной человек».
Да-да, Софья искренне полюбила и любила своего беспутного и гениального мужа. В письме поэтессе Марии Шкапской она писала о знакомстве с ним и о зарождающейся страсти: «Сижу на диване, и на коленях у меня пьяная, золотая, милая голова. Руки целует и такие слова — нежные и трогательные. А потом вскочит и начинает плясать. Вы знаете — когда он становился и вскидывал голову — можете ли Вы себе представить, что Сергей был почти прекрасен. Милая, милая, если бы Вы знали, как я глаза свои тушила. А потом опять ко мне бросался. И так всю ночь. Но ни разу ни одного нехорошего жеста, ни одного поцелуя. А ведь пьяный и желающий. Ну, скажите, что он удивительный! …Знаю, что С. (Сергея Есенина. – Авт.) люблю ужасно, нежность заливающая, но любовь эта совсем, совсем другая. Скучаю без него очень…».
Но уже через полгода после смерти так горячо любимого Есенина, в июне 1926 года, Софья напишет поэтессе Евгении Николаевой: «Недавно получила известье, что умер отец Наташки. От нескольких ударов. Странно, дорогая, узнать, что ушел отсюда и так и где-то человек, который ведь был когда-то моим мужем, всем в жизни и которому очень много отдала я и для которого была на всем свете я одна».
И звали этого человека Сергей Сухотин. Тоже Сергей. Первый. В историю он вошел как один из убийц Григория Распутина в декабре 1916 года. После этого дела в империи и пошли вразнос. А сам убийца потеряет первую жену и едва не будет расстрелян большевиками. И этого первого Сергея Софья тоже, кажется, по-своему любила и даже до совершеннолетия воспитывала его дочь от первого брака -- упомянутую в письме Наташку.
Впрочем, обо всем по порядку. Сухотин долгое время будет числиться в истории «поручиком С. лейб-гвардии Преображенского полка», который только-де причастен к убийце «главного старца империи», фактически статист, а на самом деле его убивали двоюродный брат императора Николая II и великий князь Дмитрий Павлович, князь Феликс Юсупов и депутат тогдашней Госдумы Владимир Пуришкевич. И только в 1959 году в Нью-Йорке вышли мемуары князя Петра Ишеева «Осколки прошлого», в которых Сухотин был не просто прямо назван убийцей Распутина, но и объяснено, почему это скрывалось, а другие участники убийства выпячивали свою роль: «… Принято считать, о чем все до сих пор писали, что Распутина убил Пуришкевич. На самом же деле в него стрелял и его фактически прикончил Сухотин. Но чтобы его не подвести, об этом решили скрыть и держать в секрете, а его выстрелы принял на себя Пуришкевич, — иначе ему бы не поздоровилось. Если Великий князь Дмитрий Павлович был сослан в Турцию, то что бы сделали с простым поручиком?».
В этом тоже есть свое лукавство. Сухотин никогда не был «простым поручиком». Он – тоже аристократ, хотя и не самого верхнего эшелона, как говорится и тоже родственник графов Толстых. Его мать – фрейлина императрицы, баронесса Мария Боде-Колычева, дочь обер-гофмейстера императорского двора барона Михаила Боде-Колычева и Натальи Колычевой, последней представительницы древнейшего боярского рода Колычевых, родственников императорской династии Романовых (у них общий предок-родоначальник – боярин Андрей Кобыла). А отец Михаил Сухотин -- тульский помещик, уездный предводитель дворянства и депутат Госдумы империи I созыва. Он после смерти первой жены почти в 50 лет женился на графине Татьяне Толстой, дочери Льва Толстого и, так уж получается, тете нашей любвеобильной Софьи Толстой, на которой в 1921 году женился его сын от первого брака -- наш убийца Сергей. Вот так у них все там было лихо закручено.
И к моменту убийства Сергей Сухотин хоть и был по званию поручиком, но уже не армейским, а тыловым, фактически военным чиновником высокого уровня. Родился он на 8 лет раньше Есенина в 1887 году и по военной стезе сначала не пошел. Учился в Морском кадетском корпусе, но в 1904 ушел и в 1906-1911 годах закончил филологический факультет Лозаннского университета в Швейцарии.
Однако вернувшись в Россию, в качестве вольноопределяющегося прошел военную подготовку в лейб-гвардии стрелковом Императорской Фамилии полку (а не Преображенском), стал прапорщиком запаса и Первую мировую войну встретил, записавшись на службу в лейб-гвардии 4-й стрелковый полк. О его тогдашнем настроении писала его мачеха Татьяна Толстая: «Миша очень беспокоится за Сережу, от которого уже месяц не было известий. Он отбывает сбор в стрелках в Царском Селе. В его теперешнем нравственно пониженном настроении он может очень опуститься -- запить, закутить. Все его действия за последнее время указывают на большую нравственную расшатанность и потерю власти над собой. Жалко. Много в нем было хорошего».
Но на войне Сергей Сухотин стал командиром 7-й роты лейб-гвардейского 1-го стрелкового полка Гвардейской стрелковой бригады генерала Петра Дельсаля в славном Гвардейском корпусе генерала Владимира Безобразова и воевал храбро. За боевые заслуги был награжден орденами Св. Анны и Св. Владимира IV степени и был тяжело ранен и контужен.
Лечился он в Петрограде в Англо-русском госпитале, который располагался во дворце великого князя Димитрия Павловича, где они, скорее всего и познакомились. Благодаря жене, молодой пианистке-виртуозе Ирине Горяиновой, больше тогда известной как Ирэна Энери, бывшей любимицей императорской семьи и княжеской четы Юсуповых – Феликса и Ирины, которая, как известно, была княжной императорской крови и племянницей все того же императора Николая II. Не исключено, что благодаря этой женитьбе и новым знакомствам в том числе, Сергей Суботин перешел на тыловую службу и стал чиновником Главного управления по заграничному снабжению (Главзагран) Военного министерства империи. И вместе, по-родственному и по знакомству они и решили грохнуть Распутина, Чтобы типа «спасти империю от позора»
Но и этот монархический мотив многие ставят сегодня под сомнение, потому что сомневаются в верности Сухотина монархии. Российский исследователь убийства «старца» Сергей Дроздов приводит такой рассказ Глеба Боткина, сына императорского лейб-медика Евгения Боткина, опубликованный в эмиграции в 1931 году: «Солдат сидит в своем окопе и думает, – сказал он, – и вот что он думает: зачем его взяли из родной деревни и послали на смерть? Все, что он может – это умереть, потому что во многих случаях ему дали палку вместо винтовки; а немцев палками не побьешь. Он и думает дальше: почему же у него палка вместо винтовки? Вот он думает, а другие ему помогают думать, и куда ни повернись, он слышит: «Измена!» Ну а скоро он додумается, и тогда попробуй остановить его полицейскими пулеметами. Но вы забываете, что человека, который день и ночь, месяц за месяцем, год за годом сидит под огнем немецких орудий, полицейскими пулеметами не испугаешь. Пали в него из чего хочешь, теперь уже не остановишь! Сухотин схватил портрет Императора со стола моего отца и, указывая на него, продолжал: «Но хотел бы я знать, что Он об этом думает? Ну что ж, на свою голову. А во мне лично дворянин проснется только тогда, когда я увижу, как толпа вытащит царя и казнит на рыночной площади! «Так вы считаете революцию неизбежной?» — заметил я. Сухотин таинственно усмехнулся. «Хотите предсказание?», — сказал он. Я кивнул. «Так вот, революция начнется в феврале 1917 года, — отвечал он».
Согласитесь, слишком мало в это верноподданнического и монархического. Скорее всего, убивал Сухотин Распутина, потому что в отличие от своих сиятельных новых друзей привык на фронте убивать лично. А может, и по заданию английской разведки, которой было выгодно устранение Распутина. Он ведь был противником войны с Германией, мог повлиять на императорскую семью и добиться заключения сепаратного мира и даже выхода России из Первой мировой. А это означало бы для Англии и Франции, что кайзер Вильгельм повернет свою мощь против них, и спасти их сможет только чудо. Вот английские резиденты, по мнению многих исследователей, и приблизили это «чудо», убивая Распутина в подвале особняка князя Юсупова на Мойке, а потом топя старца еще живого в водах Невы.
Косвенно в пользу этой версии говорит и то, что большевики тоже не тронули убийц Распутина и позволили всем высокопоставленным уехать из России, а поручика Сухотина в 1918 году пристроили на такую же «хлебную» должность, какую он занимал и при свергнутом императоре, -- завотделом в РАСМЕКО, Главном управлении по распределению металлов Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). Руководить и заниматься валютными операциями и связями с заграницей!
Более того, несмотря на то, что вокруг бушевала гражданская война, Сухотин с другом и секретарем князем Александром Чагадаевым на новой службе проворовался, был обвинен в спекуляции и взяточничестве по контрреволюционному «Делу ответственных сотрудников РАСМЕКО» и на заседании Ревтрибунала при ВЦИК приговорен к расстрелу, его не расстреляли, а заменили расстрел бессрочным тюремным заключением. Сидели они, правда, недолго, всего три года – до февраля 1921 года. И даже создали в Таганской тюрьме из заключенных «Великорусский оркестр народных инструментов». Потому что князь Чагадаев был еще и виртуозом-балалаечником.
Да уж, большевики умели ценить тех, кто вольно или невольно помог им расшатать империю и захватить власть. Более того, оценили они и вклад высокопоставленных зеков-взяточников, пошедших в «белое движение», и в нарождающуюся культуру. Через четыре месяца после освобождения из Таганки Сухотин был назначен первым комендантом Ясной Поляны, где создавался музей Льва Толстого, первой хранительницей которого и была старшая дочь писателя Татьяна и по совместительству мачеха убийцы Распутина. Вот там же Сергей Сухотин и познакомился с племянницей мачехи Софьей и в октябре того же 1921 года женился на ней.
Но все же при большевиках везенье Сергея Сухотина и закончилось. Сразу после ареста и помещения в Таганку первая жена-пианистка Ирина развелась с Сергеем, сбежала в Париж и вышла там замуж за полунищего таксиста, оставив на мужа в России полугодовалую дочь Наталью. Ее взяла на попечение мачеха, а потом и вторая жена Софья. Но счастье Сергея было недолгим. Уже в январе 1922 года вследствие перенесенных на фронте ранений и прочих тюремных треволнений с ним случился инсульт.
От наступившего паралича его выхаживали жена и теща, и повезло ему в последний раз только в том, что стараниями новых родственников его смогли переправить в Париж, где его взял на попечение старый подельник – князь Юсупов. И опять большевики выпустили террориста. По пути в Париж Сергей самым странным образом потерялся в Варшаве, где во время остановки поезда, страдая недолеченной головой, отправился побродить по городу. Но его все равно отловили и довезли во Францию, где он прожил совсем недолго, в июне 1926 года он умер. Сумев на прощание еще и удивиться, как быстро, точь-в-точь, как и первая жена Ирина, забыла его вторая – Софья, которая тоже быстро развелась с ним и вышла за Есенина.
Впрочем, чему удивляться. Неуемные страсти, супружеская неверность, интриги всегда сопровождали так называемый высший свет. Как, справедливости ради надо сказать, и низший. Сам Есенин, которого близко знавшие его по сути называли «безлюбым Нарциссом», был трижды женат, имел бесчисленное количество любовниц и случайных связей, не очень заботился о детях, которых у него было пятеро от разных жен, и матери последнего из них, поэтессе Надежде Вольпин, сказал: «Я с холодком».
Софью Толстую он, что называется, «отбил» у прежнего приятеля писателя Бориса Пильняка, но, нагулявшись, быстро охладел к любви и отдался бутылке. А за несколько дней до смерти он сказал писателю Александру Тарасову-Родионову: «Только двух женщин любил я в жизни. Это Зинаида Райх и Дункан. А остальные… Ну, что ж, нужно было удовлетворить потребность, и удовлетворял …Как бы ни клялся я кому-либо в безумной любви, как бы ни уверял в том же сам себя, — все это, по существу, огромнейшая и роковая ошибка. Есть нечто, что я люблю выше всех женщин, выше любой женщины, и что я ни за какие ласки и ни за какую любовь не променяю. Это искусство».
Софья тоже в детстве пережила измену. Отца. Граф Андрей Толстой в 1907 году стал чиновником особых поручений при тульском губернаторе Михаиле Арцимовиче и влюбился в его жену Екатерину, мать шестерых детей, которая была старше его на несколько лет. И в итоге, она ушла от мужа, а он от жены. Скандал был такой грандиозный, что самому Льву Толстому пришлось письменно объяснятся за сына с оскорбленным губернатором, с которым он некогда дружил. «Спасла» ситуацию только смерть графа Андрея в 1916 году.
Но вот любовь к Есенину облагородила Софью. Ее мать писала: «Жалко Соню. Она была так всецело предана ему и так любила его как мужа и поэта, что большей преданности нельзя найти. Просто идолопоклонство у нее было к нему, к его призванию…». Софья сохранила и упорядочила творческое наследие поэта, стала хранительницей Музея Есенина при Всероссийском Союзе писателей. А когда через неполных два года Музей закрыли в рамках борьбы с так называемой «есенинщиной», она подготовила два сборника его стихотворений -- «Стихи и поэмы» в 1931-м и «Избранное» в 1946 году. Свою преданность она делила между двумя родными людьми – Есениным и дедом: много была директором Музея Льва Толстого в Москве и много сделала для восстановления разрушенной гитлеровцами Яснополянской усадьбы.
Вот такая она, любовь на фоне революций и террора, возведенного в культ на уровне государства. Впрочем, сама Софья, вспоминая двух мужей, как-то написала: «Нельзя читать лекции по психологии, когда ходишь по канату». Она долго противостояла этой жизни. Но конец жизни жены террориста и поэта был трагическим духовно. Племянница Есенина Татьяна Флор-Есенина уже в 1989 году вспоминала:«Софья Андреевна Есенина-Толстая, так много сделавшая для сохранения памяти о муже, была доведена до того, что на склоне своих дней, тяжело больная, обобранная и напуганная, отгородилась от всех одной лаконичной фразой: «Я по есенинским делам не принимаю»...
http://antifashist.online/item...
Владимир Скачко
Оценили 5 человек
11 кармы