Обжёгшийся на галицийском киселе Скоропадский

«Нет, никто не поймёт, что происходило в Городе

днём четырнадцатого декабря»

М. Булгаков, «Белая Гвардия»

Интригой этого дня стало таинственное исчезновение правителя страны, названной им «Украинской державой». Пропал с концами ясновельможный гетман, как будто никогда и не существовал на свете.

Печалиться, впрочем, было некогда: в Киев тем временем вступал Петлюра, незадолго до этого выпущенный Скоропадским из тюрьмы под честное слово не выступать против гетманского режима. Он шёл во главе взбунтовавшегося войска, основу которого составляли обласканные гетманом галичане, представлявшиеся ему необходимой закваской для создания будущей «Украины», существовавшей на самом деле только в воображении этого правителя и лишь контурно обозначенной в его «грамотах», «наказах» и «законах». По Киеву прокатилась волна террора, которого Город не знал: такого количества изувеченных тел, по свидетельству очевидцев, здесь не было никогда ранее.

Что говорили и думали киевляне в отношении бросившего на произвол судьбы свою страну, свой Город и своих людей, отражено у Михаила Булгакова в романе «Белая гвардия» и написанной по нему пьесе «Дни Турбиных», в автобиографической «Повести о жизни» («Начало неведомого века» Константина Паустовского, в десятках воспоминаний других участников кошмара эпохи так называемых «Перших визвольних змагань» («Первых освободительных соревнований»), как называют её современные украинские историки.

Подобно тому, как из-за перевода календаря на григорианский стиль из жизни жителей бывшей Российской империи выпали целых 13 дней, из биографии Павла Петровича Скоропадского исчезли 22 дня. В это время он был тайно доставлен немцами из Киева в Германию, откуда уже самостоятельно переправился в Швейцарию, где соединился с семьёй, проследовавшей туда окольными путями (хороший авантюрный сюжет). Оказавшись в безопасности и обретя душевное равновесие, экс-гетман моментально потянулся к перу и чернильнице, и 5 января 1919 года на бумагу легли первые строки его «Воспоминаний», в которых он находил «необходимым правдиво записать всё, что касается моей деятельности за период с конца 1917 года по январь 1919 года», прося «верить, что всё, мною записанное, будет верно».

Мемуары такого рода Константин Симонов называл «неспортивными книгами, в которых человек, получивший нокаут и проигравший матч за первенство, начинает подробно описывать, как именно он его проиграл, и жалуется на произошедшее с ним». К запискам Павла Петровича это определение относится как нельзя более точно. В них он признаётся в своей любви к русскому языку (который «украинцы терпеть не могут»), к «средней России, Московщине», и – о, ужас – «вере в великое будущее России».

Густо посыпая солью свои раны, низвергнутый правитель даёт убийственные оценки «узкому украинству» – галичанам, которых притащили в Киев немцы для придания соответствующего орнамента сначала УНР, затем Украинской державы Скоропадского, под прикрытием которых «на законных основаниях» мощно выкачивались в Германию продовольствие и другие материальные ресурсы. Пленные, из которых формировались дивизии «синежупанников» и «серожупанников» – это отнюдь не тот материал, из которых создаются победоносные воинские соединения, делал вывод Скоропадский. В подтверждение своих слов он напоминает, что первых разоружили сами немцы накануне гетманского переворота (29 апреля 1918 года), со вторыми подобным образом хотел поступить он сам, да не успел, лишь сократил до тысячи с небольшим личного состава (в шесть раз). Остатки этого «войска» переметнулись на сторону Директории и приняли участие в антигетманском мятеже, против украинских советских войск воевать отказались. Трусостью и предательством был отмечен и дальнейший путь этих «воякив» уже под другими названиями и иным командованием. А ведь от них выводят свою генеалогию нынешние ВСУ.

Опора режима Скоропадского – «серожупанники», которые в итоге предали своего гетмана.

Скоропадский в «Воспоминаниях» щедро отливал пули почти для всех прежним соратникам: министр финансов Ржепецкий, по его словам, «человек неглупый, но односторонний»; министр труда профессор Вагнер «не пользовался никаким влиянием в совете министров»; министр продовольствия Соколовский – «знающий свое дело человек, но совершенно безвольный»; министр иностранных дел Дорошенко «был не совсем подходящим, его никто не признавал»; министр промышленности Гутник «блестяще умен, по очень мало сделал для Украины»… А ведь это он, Скоропадский, их собрал и назначил, должность его была, по моде того времени, «диктаторская».

Руководителем его секретариата (адъютантом гетмана, «Генеральным писарем Украинской Державы») был назначен некий Иван Полтавец-Остряница, который с чего-то вбил себе в голову, что является потомком гетмана Якова Острянина, руководителя восстания малороссиян и казаков против поляков в 1638 году. Сделав карьеру в Русской императорской армии, дослужившись до полковника, он в одночасье перекрасился в «украинца» – «в довершение всех своих украинских тенденций даже остригся так, как у нас стриглись в старину паны». А в семье Безаков, ярых русских монархистов, приютившей будущего гетмана накануне переворота, отмочил номер, поставивший Павла Петровича в крайне неудобное положение:

«Ни с сего, ни с того заявил, что Владимир Святой был тоже украинец и что исторически будто бы доказано, что он никогда бороды не носил, а что бороду ему приделали на его иконах лишь впоследствии из-за великорусского влияния».

Ближайшие адъютанты Скоропадского: Гнат Зеленевский (крайний слева) и Иван Полтавец-Остряница, будущий «гетман и вождь Украины» (крайний справа); «орнамент» режима – два германских солдата и офицер на заднем плане.

В дальнейшем Иван Полтавец-Остряница в 1926 году в эмиграции провозгласил гетманом себя самого (при живом-то Павле Петровиче!), основываясь на якобы совершённом 14 декабря 1918 года «отречении» Скоропадского – записке, будто бы написанной им в момент таинственного исчезновения, чтобы освободить своих людей от присяги. Так в одной только Германии одновременно оказалось сразу два украинских гетмана. Второй из них, Остряница, «Гетман и Национальный вождь всей Украины обоих боков Днепра и войск казацких и запорожских» с титулом «диктатора Украинской Народной Казачей Республики», подружился с идеологом НСДАП Альфредом Розенбергом, по его предложению вступил в нацистскую партию, пытался устроить в составе вермахта казачье войско, подтверждал действительность Брест-Литовского договора, по которому Германия имела право и дальше грабить Украину на правах «союзницы». Скоропадский же, в целом приняв нацистов и видя в них «освободителей» Украины от большевиков, поддерживал живые связи с японским военным атташе в Берлине полковником Банзаем: военное командование в Японии видело бывшего гетмана подручным в деле создания в Маньчжурии гетманских отрядов. После оккупации края Скоропадский отправил в Харбин своего представителя для работы с местной украинской диаспорой.

С немцами же отношения не сложились, хотя те до определённого момента не исключали использования Скоропадского в своих планах. Но гетман имел неосторожность в Лондоне попенять Гитлеру и Герингу: дескать, в результате «ночи длинных ножей» погибли невинные люди. К Скоропадскому на виллу в Берлине тут же нагрянули гестаповцы, просмотрели все бумаги, но никаких тяжелых испытаний для него не последовало, если не считать того, что гитлеровцы закрыли вопрос с привлечением гетмана к своей «освободительной миссии».

Это чрезвычайно печалило Павла Петровича. И было высказано со всей определённостью в его «слове» (выступлении) на общем собрании союза гетманцев-державников, состоявшемся 22 февраля 1942 года в Берлине, в период преимущественно германских побед на Восточном фронте: «Мы, как оказалось, на полях боя не нужны. Немцы сами, почти без всякой нашей помощи, освободили нашу Родину от большевиков. Говорю – почти без нашей помощи, поскольку где-то на фронте всё же есть маленькие украинские отделы, вкрапленные среди немцев, которые поддерживают честь украинского оружия…» Как же, как же: Бабий Яр, Хатынь, обслуга в лагерях смерти на территории Польши. Странное, однако, понятие о «чести украинского оружия» сложилось к этому времени у бывшего царского генерала.

Здесь вот что важно понимать, имея под руками два этих ярких примера – Скоропадского и Полтавца-Остряницы: разными путями пошло их украинство, но пришло в итоге к одному – к готовности положить «свою» страну под сапог любого завоевателя, лишь бы тот был способен «защитить» её от внешнего «врага», под которым стабильно понималась Россия, и подавить внутреннее недовольство населения.

***

Полтавец-Остряница был «правой рукой» Скоропадского; «левой» он назначил помещика Подольской губернии, дослужившегося в 1917 году до чина прапорщика и сиганувшего с него сразу в полковники украинской армии и на должность адъютанта гетмана – Гната Зеленевского. По характеристике начальника штаба гетмана Бориса Стеллецкого, это был тип пройдохи, недоучки, паразита. «Руки» неотлучно находились при гетмане, копируя его фантастические наряды, амуницию и повадки, создавая при этом иллюзию «национального» его окружения. Они «были очень декоративными фигурами во дворце», по свидетельству пресловутого Дмитрия Донцова, творца украинского интегрального национализма, чьи идеи легли в основу политической платформы ОУН*, служившего в то время директором пресс-бюро гетмана. Для Донцова у Скоропадского в «Воспоминаниях» тоже нашлось несколько фраз: «На него много жаловались министры. Человек он действительно неважный…» За месяц до падения власти Скоропадского Донцов бросил его, а десять дней спустя всадил нож в спину, опубликовав статью, осуждающую гетмана. Как говорится, вовремя предать – означает предвидеть…

А вот Зеленевский не оставил гетмана и в эмиграции, какое-то время ещё прислуживая бывшему хозяину. Потом они разошлись, как туманно объясняется, «на почве финансовых вопросов». Далее он «укреплял старые связи с немецкими офицерами», благодаря чему оказался на службе в штабе оккупационных войск на Украине: дождался-таки прихода на родину с «освободительной миссией». Умер в 1949-м, на 84-м году жизни, а где и как – доподлинно неизвестно.

Давно и широко разошлись на цитаты высказывания Павла Скоропадского из «Воспоминаний», написанных по горячим следам его гетманства. Например, вот эти слова, которые дорогого стоят, ибо были прочувствованы Павлом Петровичем на самом глубоком уровне и высказаны искренне:

«Великороссы и наши украинцы создали общими усилиями русскую науку, русскую литературу, музыку и художество, и отказываться от этого своего высокого и хорошего для того, чтобы взять то убожество, которое нам, украинцам, так любезно предлагают галичане, просто смешно и немыслимо…»

Или: «…я считаю бессмысленным и гибельным для Украины оторваться от России, особенно в культурном отношении. При существовании у нас и свободном развитии русской и украинской культуры мы можем расцвести, если же мы теперь откажемся от первой культуры, мы будем лишь подстилкой для других наций и никогда ничего великого создать не сумеем…»

Слова, крайне актуальные и сейчас, когда на Украине отказывают русской культуре в правах гражданства, отчего вторая (украинская) культура во всех её проявлениях на глазах хиреет, а из страны действительно делают подстилку для других наций – опасность эту видел и о ней предупреждал сильно обжёгшийся на галицийском киселе Скоропадский.

Тихомир Павлов