Не быть забытым, не остаться винтиком, цифрой, единицей

Очень давно, получив вместе с офицерскими погонами личный номер (жетон), я был счастлив. Осознав свою принадлежность к офицерскому корпусу сильнейшей в мире армии, я видел только набитые на моем жетоне буквы ВС СССР и мало обращал внимание на указанный ниже буквенно-цифровой код. Этот код сделал меня набором цифр в донесениях, сводках и штатно-должностных книгах. Он сделал меня обезличенным винтиком в огромной машине государства.

Плохо ли это? Сложно сказать, по-военному - так надо и уж точно осознание свершившегося тогда, десятилетия назад пришло далеко не сразу.

За эти годы через мои руки прошли тысячи подобных кусков метала с цифрами и буквами. Современные жетоны моих офицеров, а позже прапорщиков, солдат и сержантов. Собачьи бирки немецких, финских и других Европейских солдат той войны. Пара букв и набор цифр - вот и все, что осталось от человека в этом мире. По началу, пока я не погрузился в поисковую работу, пока на меня не обрушилась тысячами судеб моих соплеменников, уничтоженных руками преступников, я пытался увидеть в этих наборах цифр тех Гансов, Фрицев, Йоханов и других. Пытался узнать их имена и представить их лица, мысли, чувства, но чем больше судьба вручала в мои руки судеб наших солдат, чем больше маленьких бакелитовых пенальчиков с полуистлевшими бумажками записок солдатских медальонов проходило через мои руки, тем меньше меня беспокоили цифры на "собачьих бирках".

Цифры, цифры, цифры. Единицы, нули, много нулей. Лишь иногда, уже распрощавшись с Вооруженными силами, где-нибудь далеко в болоте или лесу, я доставал болтающийся до сих пор на ключах жетон с личным номером, смотрел на него через призму лет, поколений и судеб погибших и думал. Думал, а кто я теперь? Кем были они? Маленькая деталь, от потери которой механизм только лучше будет работать или тот небольшой винтик на связке, из которых держится весь механизм, и утрата таких винтиков приведет к сбою и разладу работы всего механизма? Я сам скорее прибавка, а они?

Государству в принципе не интересен и не важен индивидуум. Практически любому или просто любому государству как системе управления миллионами. Ему не интересна судьба каждого, его чаяния, мечты и надежды. Лозунг государства : " Гибель одного человека - трагедия, гибель тысяч - статистика!" Поисковое движение в своем начале состояло из добровольцев и неравнодушных людей, которым был важен и необходим тот самый утраченный, раздавленный и стертый войной в безвестие индивидуум. Им, первым поисковикам было критически важно из разряда статистики вернуть в разряд трагедии судьбу одного или каждого обнаруженного индивидуума. Писались письма, обивались пороги военкоматов и райкомов. Все с одной целью - государство обязано вспомнить о судьбе Иванова Ивана, Петрова Петра и Федорова Федора. Государство и люди, живущие в этой стране обязаны знать о том, что они не пропали, а геройски погибли при защите своей страны, то есть нас с Вами. Государство отнекивалось, отмахивалось ведомостями и книгами со столбами цифр из единиц с нулями, государство единицы чел. переводило в единицы руб., вскидывало руки к небу и закатывало глаза. Но люди шли и шли в лес, и переводили цифры в буквы имен, судьбы. И государство сломалось. Выделило единицы еще советских руб., собрало в кучу всех "сумасшедших" из лесов, разбавило их активными неравнодушными молодыми, возглавило и отправило заниматься переводом из цифр в буквы и судьбы, собирать и хоронить Ивановых, Петровых, Осипенковых и Зулькарнаевых. Нет, оно-государство не одумалось. Ему скорее всего так же было наплевать на давно сгинувших в безвестии индивидуумов. Оно испугалось. Испугалось, что количество живых единиц, осознавших и почувствовавших это наплевательское отношение к таким же как они индивидуумам, отдавшим свои жизни за само это государство, так вот это количество живых и неравнодушных перерастет в критическую массу, которая уже не захочет стать цифрами в сводках и книгах, если потребуется это государству.

Система взялась за работу, и вроде как все были счастливы. Система работала, и живые переводили цифры в буквы, но система, судя по всему, не может работать на буквах. Ее бюрократические мозги не переваривают имена и судьбы, система опять пытается считать. Сначала система взялась считать живых, которые идут в поиск. Это понятно, хотя бы с той позиции, что их, живых система взялась кормить и поить. Потом система начала переваривать буквы имен в цифры и доклады установленных судеб, а оставшиеся безымянными так и ложились в гробы цифрами. И где-то здесь начал происходить казус или сбой.

Каждый поисковик помнит своего первого найденного бойца. Он, первый, он первый навсегда, на всю жизнь, до гробовой доски он единственный. Потом ты помнишь первого именного, потом первого вовращенного родственникам, первого летчика, первую найденную женщину и тд. А потом вокруг тебя ямы, ямы, ямы. Ямы, заваленные телами, разорванные железом и болью. Кто-то останавливается и уходит, и на всю жизнь оставляет эти яркие воспоминания, овеянные своей, лично перенесенной трагедией, как трагедией близкого человека. Кто-то не может остановиться и изо дня в день уходит в лес и возвращает новых, что-то запоминая, о чем-то рассказывая другим, облачая свои эмоции в слова и рассказы, а кто-то начинает идти в параллели. Паралллель - это путь системы. Это переработка индивидуумов и живых, и мертвых в цифры и единицы. Где-то, например, в армии цифры оправданы, так проще считать штыки и людей, эти штыки держащих в руках. Но в памяти и тем более в воспитании не может быть цифр, должны быть буквы, сложенные в имена и судьбы.

Государству необходимо понять, что сейчас поиск - это как добыча алмазов, где каждая установленная судьба Иванова Ивана Ивановича - это алмаз, а государство своим механизмом СМИ и административным ресурсом обязано огранить этот алмаз в бриллиант и поместить его судьбу в золотую корону под названием Память. Государство должно добиться, чтобы из каждого утюга в каждом классе школы из уст в уста передавался рассказ о простом парне, отдавшем жизнь за свою страну. Ведь нам, живым, тем кто его нашел, еще нужно доказать, что мы действительно патриоты и любим свою страну делами и жизнями своими доказать, а он уже все доказал. И не цифры, как о добыче угля или сборе урожая с гектара, должны греметь с трибун в докладах на торжественных собраниях, а имена и судьбы, изученные и выстиранные от пыли десятилетий. Государству сейчас, чтобы выжить и сохранить свою целостность, нужны не только или не в первую очередь цифры с нулями солдат и офицеров, действующих силовых структур, ему нужно в фундамент, уже сильно изъеденный и шаткий, укладывать буквы и имена, судьбы. Вбивать их примеры и поступки в головы тех, кто составляет этот фундамент, молодежи. Не надо и опасно отправлять их в лес на-гора добывать тоннами солдатские косточки. А тем, кто идет в лес, вбивать с порога, что неважно сколько, важно, чтобы ты осознал, понял, прочувствовал и вынес на себе и в своей душе хоть бы одного. Чтобы ты хоть на мгновение почувствовал в своем сердце его боль и его надежду. Надежду не быть забытым, не остаться винтиком, цифрой, еденицей.

А мы, те, кто давно идет этим путем, должны понять: нам нельзя параллельно, нам или остановиться и хранить в себе то, что там у нас за десятиления в душе скопилось, передавать это или идти дальше, но не цифры нести в себе, а душу и души. Первые, они из цифр возвращали судьбы, так и должно быть.

Каждый раз, извлекая из капсулы записку, я думаю, бестолковая система. Вот у немцев металлическая бирка, в 90 процентов случаев живая даже через 79 лет. Циферки прочитал, книгу открыл и вот оно тебе имя - Фриц Гансюков. А потом представишь ведь фрицу вместе с его бестолковым железным колпаком дали ту бирку и не понял он, как и я в свои 20, по окончании училища, что я? кто я? И потопал он от Берлина к нам, тут лег, а там в ведомости галку поставили, мол хана Фрицу. За что? За Великий рейх. А почему под Москвой? Да так надо было народу Германии и Фюреру.

А видишь бумажку, в каждой разный почерк, разный характер, разные буквы и даже разные языки огромной страны. Смотришь и видишь, вот сидит мужик основательный, взрослый. Из кисета достал огрызок карандаша химического, приладил его аккуратно в заранее припасенную гильзу стрелянную, чтоб писать удобнее было. Сосредоточено мусолит большими губами под прокуренными рыжими усами, тот карандаш. Берет в толстые, здоровые мозолистые пальцы, аккуратно расправляет на колене бланк бумажный. Сдвинув на затылок каску, старательно, кривыми буквами выводит фамилию, имя, отчество, год рождения, место рождения и призыва. Выводит, от усердия аж язык высунул, а дошел до графы родственники и замер карандаш. Поднял глаза, смотрит на поле, за хлипким бруствером, там, в дымке, впереди деревенька в три дома раздолбанных и все поле спинами солдатскими в серых шинелях усеяно, а завтра с рассветом и ему туда, деревеньку у врага отбивать. И дрогнул, карандаш над графой и взгляд помутнел. Кого, мать-старушке писать или жене красавице? И полетел солдат в мыслях к дому, оторвался от войны на миг. Дрогнула опять рука, прояснился взгляд, нахлобучил каску поглубже и недрогнувшей рукой имя жены вывел. За нее, за детей, что дома оставил, завтра ему вставать. А рядом паренек молоденький в уголке окопа на вещь- мешке устроился, книжку со стихами на колени положил. Совсем щегол еще, винтовка выше него в углу стоит, очки пальцем на переносице поправил и ручкой чернильной в командирскую сумку из портфеля ученического перекочевавшей, каллиграфическим почерком выводит тоже самое. Только на графе родственники не задерживается рука, только мама дома ждет, нет семьи, не обзавелся. Записал, с гордостью детской на воротник с одним кубарем украдкой глянул, завернул записку в пенальчик, встал, поправил шинель под ремнем и пошел по окопу войско свое проверять. 19 ему, а ему завтра этих мужиков на пулеметы поднимать и первому под огонь вставать. А к мужику уже солдатик чернявенький пристал, тычет в руку с карандашом и бормочет по-своему, просит записку заполнить. Вот вдвоем они уже склонились над еще одним бланком и оба, высунув от натуги кончики языков, как братья близнецы пишут эту, может мне, последнюю весточку.

Часто сейчас дерьмом их полить пытаются, говорят и пишут, что необдуманно их на пулеметы гнали, а они шли судьбы своей не осознавая и не понимая. А вот так сесть и заполнить своей рукой записку смертного медальона? Это по-вашему не осознавать, что может это последнее что ты в жизни пишешь? Да тут вся жизнь перед глазами пролетит и вот они, варианты в живых остаться. Высунуться ночью за бруствер и ползком на ту сторону, а там руки в гору и "Сталин капут". И такие были. Но те, кто цифрами стал, те свой выбор - за Родину из траншеи встать, осознано сделали и именами их впору самую важную стену до неба украсить золотом.

Автор: Сергей Мачинский