Иноземцы в России в XV–XVI веках

В.О. Ключевский, говоря о взаимоотношениях допетровской России со странами Западной Европы, выделил два этапа. Первый, приходящийся на XV–XVI вв., он назвал периодом общения, а второй, относящийся к XVII столетию, — периодом влияния.

Блестящие формулировки, если иметь в виду субъективные московские ощущения в отношении русско-европейского взаимодействия. Однако стоит признать, что объективно европеизация России началась сразу же с момента рождения единого Московского государства. При этом здесь под европеизацией понимается не только процесс заимствования Московской Русью западного опыта, а прежде всего превращение России со второй половины XV столетия в заметного игрока на большом геополитическом пространстве, именуемым Европой.

Из-за крайней узости источниковой базы мы не в состоянии точно выяснить, сколько зарубежных специалистов работали в России во второй половине XV в. Материалов текущего делопроизводства на данный счет практически нет. Приходится довольствоваться отрывочными летописными упоминаниями и трудом Амброджо Контарини «Путешествие в Персию», в котором имеется информация о служилых иностранцах в России.

Первый «массовый призыв» западных европейцев на русскую службу

Контарини посетил Москву в 1476–1477 гг. и нашел здесь значительное число иностранцев. Он завел дружеские отношения с «московскими греками», бежавшими в свое время из Константинополя. Очевидно, эти византийцы прибыли в Россию из Италии вместе с Софьей Палеолог. Еще Контарини заметил некого «мастера Трифона, ювелира из Катаро» и «мастера Аристотеля из Болоньи, строителя, который строил церковь на площади».

Имена других служилых иностранцев известны из русских источников. Мы видим послом Руси к Максимилиану Габсбургу грека Юрия Траханиота, в Персию из Москвы был послан итальянец Марк Руф (цель и подробности поездки не известны). Выполняли дипломатические поручения также итальянцы Иван Фрязин, его брат Антон и др. В 1491 г. два немца — Иван и Виктор — нашли серебряную и медную руду на реке Цымле, находящейся в семи днях пути от реки Печоры. Известен еще итальянский мастер Павел Дебосис, отливший в 1488 г. для Москвы удивительно большую пушку.

Павел Фрязин Дебосис отливает пушку Павлин

Появились на Руси и выписанные из Европы врачи. В конце XV в. в Москве появился венецианский врач Леон. Ему в 1490 г. поручили лечить старшего сына и соправителя московского князя Ивана Молодого. 32-летний князь скончался, и Леону отсекли голову спустя 40 дней после гибели его пациента. Возможно, происхождение врача способствовало столь мрачному финалу. Леон был немецким евреем. Евреев в принципе не пускали в Россию, а обнаружив, предавали смерти, если только те не имели высокого государственного покровительства или не соглашались сменить веру.

Впрочем, другой доктор — немец Антон, которого Иван III долго держал в большой чести, тоже был казнен. Антону велено было лечить татарского князя Каракучу из свиты царевича Данияра. По версии русского летописца, Антон больного «уморил смертным зельем», за что был выдан головой сыну умершего. И хотя последний готов был отпустить врача на родину за деньги, великий князь приказал убить несчастного. Татары завели врача под мост и зарезали, как овцу.

В свите царевны Софьи Палеолог прибыли ее родственники Дмитрий и Фома Ивановичи Рале. Москвичи быстро переделали их фамилию в Ларевы. Ларевы были приняты при дворе Ивана III и получили под Москвой в вотчину селения, которые до сих пор хранят в своих названиях память об этих владельцах-греках.

Другие греки из свиты Софьи Палеолог — Никула и Эммануил Ивановичи Ангеловы, так же как и Рале (Ларевы), были придворными Ивана III. Про Никулу Ангелова известно, что он был с великим князем в Новгородском походе 1495 г. В 1504 г. он упомянут среди московских дворян, которые встречали имперского посла.

Софья Палеолог. Худ.портрет-реконструкция.

Лучше прижились в России греки Траханиотовы. Дмитрий и Юрий Эммануиловичи Траханиотовы прибыли в Москву с Софьей и при московском дворе царевны занимали первые места. Сын Дмитрия, Юрий Малой, при Василии III в 1506 г. являлся печатником, потом до 1522 г. был казначеем. Боярского чина достигли также сын Юрия Малого Василий и его дети, Иван и Никифор Васильевичи Траханиотовы. Оба служили казначеями. Род Траханиотовых существовал и в XVII в., один из Траханиотовых стал жертвой Соляного бунта в Москве в 1648 г.

Вообще в Москве греки считались специалистами в торговых делах, и поэтому их часто назначали казначеями. Последним часто приходилось оценивать и продавать казенные меха, закупать для государя различные заморские товары. Среди казначеев греков, кроме Траханиотовых, в первой половине — середине XVI в. известны Ховрины, Головины, Хозя Тютин.

Если присутствие православных греков в Москве выглядит уместным, то «пристрастие» московских властей к выходцам из Италии требует объяснения. В отличие от других западных европейцев, именуемых на Руси поголовно «немцами» (то есть немыми, не умеющими говорить «по-человечески»), итальянцы получили самостоятельное прозвище — «фрязи». Все иностранцы, посетившие Московию в XV–XVI вв. констатировали настороженность, а то и враждебность со стороны русских людей к приезжим с Запада немцам.

Недоверие к немцам в целом легко объяснить долгим «закрытием» Руси от Запада. В отличие от немцев, итальянцы были хорошо известны в Северо-Восточной Руси до образования единого Московского государства. Их и стали вначале звать «фрязями», а потом перенесли это название на всех итальянцев.

Еще в годы отрочества князя Дмитрия Донского упоминаются сурожане Михаил и Дементий Саларевы, сопровождавшие юного московского правителя в Орду. За заслуги перед московским престолом Саларевы получили деревни, которые до сих пор носят названия, связанные с ними: Саларево-Солослово в 23 км от Звенигорода. Другое Саларево находится в 23 км от Подольска в верховьях реки Сетунь.

Другими «гостями-сурожанами», перебравшимися в Москву, были Тропаревы. Фома Тропарев уже при Иване III получил подмосковное село, носящее впоследствии название Тропарево. Из генуэзской Кафы происходили позже сурожане Сафарины. От них произошла одна из знатнейших русских боярских фамилий — Головины. Стефан Васильевич Сафарин «дал название» своей вотчине — селу Софрино на реке Воре, а с его сыном Григорием, получившим в Москве неблагозвучное прозвище Ховра («неопрятный»), связаны названия двух подмосковных сел: Ховрино на Лихоборке в 12 км от Тверской заставы и Ховрино в 13 км от Крестовской заставы.

Красная площадь 15 век

С переселившимися в Московское княжество сурожанами и прочими крымскими «фрязями» связаны многочисленные селения с названиями Фрязино, Фрязиново, относящимися часто к первой половине — середине XV в. Так что фрязи, в отличие от немцев, были неплохо известны москвичам. Переселяясь в Москву, они принимали православие, а часто уже из Сурожа приезжали православными людьми. А вопрос веры был в XV в. для русских решающим в их отношении к иноземцу.

Со схизмы 1054 г. и вплоть до конца XVII в. в русском массовом сознании ощущение раскола христианства скорее нарастало, вызывая все более болезненные интеллектуальные и нравственные переживания. Все «новые фрязи», прибывшие из самой Италии были, как и «немцы», «латынянами», но им почему-то позволяли участвовать в святая святых: строительстве православных соборов, в том числе главных столичных. На этот счет опять-таки есть объяснение, которое восходит к родству истоков североитальянской и древнерусской архитектуры.

История службы московскому великому князю архитектора из Болоньи Аристотеля Фиораванти может прояснить нюансы такого положения. Остановиться на фигуре фряга Аристотеля необходимо еще и потому, что вклад его в развитие русской духовной и материальной культуры колоссален. Так же его случай дает прекрасный фактический материал для анализа того, что из достижений Запада интересовало русское государство в XV–начале XVI в. и каково было быть служилым иноземцем в России.

К 1470-му гг. Московское государство вышло на европейскую арену с солидным запасом внешнеполитических, прежде всего военных побед. Достаточно вспомнить успешные войны с Литвой, Ливонским орденом, падение Большой Орды, легкое продвижение русских границ в пермские земли и вообще на финно-угорский северо-восток.

Однако опыт русских дипломатических миссий в разные концы света, как и беседы с иностранными послами и мастерами, открыл перед великим князем одну «мелочь»: облик его столицы, который призван символизировать величие политических и религиозно-идеологических перспектив Московского государства, в действительности совершенно не соответствует данным целям.

Москва середины XV в. с ее обветшавшим белокаменным Кремлем и маленькими церквами, как понял не без помощи принцессы Софьи Иван III, не соответствовала новой «русской идее». Попытки опереться на опыт и вкус русских северо-западных мастеров — псковичей и новгородцев — провалились. Поэтому решили прибегнуть к помощи «фрязей»

Аристотель Фиораванти происходил из семьи архитекторов и инженеров. Строительством занимались его отец — Фиораванти (1390–1447), дядя — Бартоломео (1391–1462), а возможно, и дед — Ридольфо. Русские летописи утверждали, что Аристотель было не имя, а прозвище приехавшего в Москву мастера, данное ему за его искусство. Фиораванти звали отца мастера, но постепенно это имя стало фамильным прозвищем с различным написанием — Фиораванти, Фиераванти, Фиоравенти и т.д. В метрических свидетельствах дочерей Аристотеля — Лауры (род. 1465) и Елены (1472) значилось: filia Aristotelis Feravantis. Сам Аристотель в письмах 1459 и 1476 гг. подписался как Aristotele da Bologna, а в письме 1468 г. — Aristotele di Fioravanti.

Точная дата рождения Аристотеля Фиораванти неизвестна. Скорее всего, он появился на свет между 1410–1415 гг. (версия Гуаланди) или в 1418 г. (версия Бельтрами). Так что на Русь Аристотель прибыл зрелым человеком и опытным мастером, который уже прославился на родине, но не архитектурными шедеврами, а выполнением строительных, гидроинженерных и литейных работ.

В 1475 г. русский посол в Венеции Семен Толбузин искал архитектора для постройки главного столичного собора России. Сравнительно небольшое жалованье — 10 рублей в месяц — не прельстило тех итальянских зодчих, с которыми беседовал Толбузин. Только один Аристотель Фиораванти согласился. Не последнюю роль в этом, очевидно, сыграли денежные затруднения.

Зачем Москве понадобился архитектор-иностранец? Еще в конце 1460-х гг. московский государь Иван III задумал украсить свой город новым собором. Маленький каменный Успенский храм, построенный усилиями Ивана I Калиты и митрополита Петра и освященный в 1327 г., совершенно обветшал. Поэтому старый храм разобрали и начали строительство нового огромного собора. Строительством вначале ведали два московских мастера — Василий Дмитриевич Ермолин и Иван Голова Володимиров. Последний — это тот самый сурожанин, сын Владимира Григорьевича Ховры, о котором шла речь в предыдущей части. Между русскими архитекторами, по сообщению Ермолинской летописи, возникла «пря, и отступися всего наряда Василей, а Иван поча наряжати»

Неожиданно «майя 21 один час нощи разрушилась церковь новая Пречистая Богородица не довершена». Встал вопрос, что дальше делать с руинами посреди Кремля. На решение данной проблемы могла оказать существенное влияние вторая жена Ивана III Софья Палеолог.

«Можно представить, какое впечатление произвели на нее старые кремлевские соборы времени Ивана Калиты… и обветшавшие белокаменные стены, и башни крепости, построенной при Дмитрии Донском. После Рима и городов континентальной Европы с их великолепными каменными сооружениями разных эпох и стилей трудно, наверное, было примириться греческой принцессе Софье с тем, что обряд ее венчания проходил во временной деревянной церкви, стоявшей на месте разобранного Успенского собора XIV столетия. Нет сомнения в том, что рассказы Софьи и приехавших с нею представителей греческой и итальянской знати о прекрасных образцах церковной и гражданской архитектуры итальянских городов, об их неприступных укреплениях повлияли на решение Ивана III привлечь для перестройки Кремля — резиденции русского государя — иноземных мастеров».

Иван III отправил Аристотеля в путешествие по России с целью осмотра древних «истинно русских» церквей. Интересно, что с первого взгляда на Владимирский Успенский собор Аристотель констатировал: «Это наших рук дело», то есть собор построили итальянцы.

Нет никаких оснований считать, что болонскому мастеру была известна история постройки этого храма. Вряд ли он знал о просьбе великого князя Владимиро-Суздальского Андрея Боголюбского к императору Фридриху Барбароссе о посылке на Русь зодчих для возведения этого храма. Западные мастера прибыли и в 1158–1160 гг. построили одноглавый храм, который при Всеволоде Большое Гнездо в 1185–1189 гг. был обнесен новыми стенами снаружи и приобрел современный вид. По мнению специалистов, западные мастера, работавшие на обоих этапах возведения собора, происходили из Северной Италии. Выступили они и учителями коренных русских зодчих. Второй из знаменитых владимирских соборов — Дмитровский (1194–1197), как особо подчеркивает владимиро-суздальский летописец, возвели русские мастера.

Закладка третьего и стоящего в Москве по ныне Успенского собора произошла 12 мая 1476 г. Пока шло путешествие Аристотеля по Руси, его сын Андрей и ученик Петр с их московскими помощниками успели наладить выпуск кирпичей и извести. Русские каменотесы начали тесать белый камень для внешней облицовки собора. Было накоплено достаточно материала, потому возведение храма пошло быстро. Интересно, что «надзирать» за действиями итальянского архитектора был поставлен его предшественник, неудачник Иван Голова, а также его отец, старый боярин Владимир Григорьевич Ховрин. Через три года и три месяца, 11 августа 1479 г., состоялось его освящение.

Миссия Аристотеля Фиораванти была выполнена, но великий князь Иван III не спешил отпустить столь «хитрого» (то есть знающего) специалиста. Возможно, Аристотель подсказал московским властям, каких мастеров стоит пригласить из Северной Италии для дальнейшего строительства храмов, палат, дворцов и новой московской крепости.

Аристотель Фиораванти не был отпущен домой и с 1479 по начало 1490-х гг. он занимался в России литьем пушек. В походе Ивана III на Тверь он состоял при московской артиллерии. По мнению А.Л. Хорошкевич, Аристотель Фиораванти возглавлял в этот период всю русскую артиллерию.

Есть также предположение, что он имел отношение к чеканке в Москве монет. Сохранилось довольно много монет времен Ивана III с изображением на лицевой стороне скачущего всадника с мечом и надписью вокруг него «князь великий Иван Васильевич». На оборотной стороне монеты в три строки значится надпись: «Оrnistoteles».

Вслед за Карамзиным большинство историков полагают, что «Орнистотелес» и Аристотель, строитель Успенского собора, — это один и тот же персонаж. Правда, Аристотель в известных исследователям документах никогда так не подписывался, да и другие его так никогда не именовали, поэтому не исключено, что монетами в Москве занимался другой «фрязин», которого звали именно «Орнистотелем».

Аристотель, поняв, что московский государь не жалует отъездов иностранных специалистов на родину, даже когда они выполнили первоначальный договор, инспирировал в 1479 г. письмо от властей Болоньи с просьбой вернуть Аристотеля. Аристотель, не дождавшись отпуска на родину по запросу болонских властей, рискнул сам просить об этом великого князя. Иван III страшно разгневался, повелел отобрать имущество зодчего, а самого его отправить в тюрьму, где, очевидно, болонский мастер, человек уже старый, и умер около 1490 г. или чуть позже. Точных данных о смерти Аристотеля Фиораванти в России не сохранилось. Не знали подробностей его кончины и на родине, кроме сведений, что он умер в Московии.

продолжение следует...

источник