Еще в Москве, готовясь к поездке, я не один день провел в библиотеке имени Ленина, выискивая в старых книгах то, что могло оказаться мне полезным сегодня.
Недаром же говорят, что порою новое оказывается просто прочно забытым старым.
* * *
Эта тема озвучена мной в видео, текст ниже:
Ссылка на видео: https://youtu.be/EFasigB3kOc
* * *
Поскольку первым пунктом в моем маршруте была Печора, я, естественно, перелистал все, что мог найти.
О Печоре российские летописи упоминают впервые в XI веке.
Но заселение берегов этой реки русскими началось только при Иване Грозном. В грамоте 1542 года значится:
«Се яз царь и Великий князь Иван Васильевич Всея Руси Ивашке Дмитриеву сыну Ластку дал на оброк на Печоре на Усть-Цыльме лес черный, а велел если ему на том месте людей зазывати и пашни пахати, а оброку было ему давати в нашу казну на год по рублю».
Недорого требовал царь с Ивашки, считая те земли бросовыми, но характерно, уже тогда велел «пашни пахати».
Академия наук еще учреждена не была, и некому было тогда доказывать, что в тех северных краях хлеборобство невозможно по таким-то причинам. Это стали делать четыре века спустя.
А в XVI веке пришли на Печору русские мужики, подивились на могучие леса, на бескрайние заливные луга, где трава в рост человека. Поплевали на ладони, взялись за топоры да пилы, начали обживать сии места далекие.
Народу было немного, земли — вдосталь. Однако посевные площади росли медленно.
К 1887 году, то есть через три с половиной века после начала освоения Печоры русскими, в крае возделывалось всего три тысячи двести пятьдесят десятин. Это и понятно.
Архангельский губернатор князь Николай Дмитриевич Голицын писал в том же 1887 году, что на хлебопашество печорцы смотрят как на подспорье при других, более обеспечивающих их занятиях; главными были рыбная ловля и охотничий промысел.
Сеяли только для себя, да и того хлеба было мало: в среднем собирали по два с половиной пуда на душу населения. Уже не из книг, а от стариков и старух в Усть-Цильме я узнал, что до революции в хлеб подмешивали сушеный мох, толченую кору рябины, опилки, из одной ржаной муки пекли только по праздникам.
Земледельческие традиции на Печоре, несмотря на трудные условия климата, были весьма устойчивы. Русские люди доказывали трудом своим, что неподатливую, скупую землю можно заставить подобреть и в Приполярье.
Здесь нельзя не рассказать об одном удивительном человеке, энтузиасте сельскохозяйственного освоения Печорского Севера. Это Андрей Владимирович Журавский.
Он воспитывался в богатой, аристократической семье царского генерала. В 1901 году поступил на физико-математический факультет Императорского Петербургского университета.
В следующем году во время каникул Андрей, будучи участником экспедиции, впервые попал на Печору. И так пленили его эти края, что он, отказавшись от блестящих перспектив в столице, переселился в Усть-Цильму, добился учреждения в этом селе зоологической станции, вскоре переименованной в Печорскую естественно-историческую станцию при Императорской Академии наук.
Впрочем, царские чиновники делали все зависящее от них, чтобы решения об учреждении станции остались лишь на бумаге. Три года тянулась волокита с утверждением Устава. Никаких средств на организацию станции отпущено не было.
Журавский вынужден был вложить все свое состояние на строительство дома, скотного двора, лаборатории, на приобретение скота, машин и орудий.
Андрей Журавский был настоящим рыцарем науки, бескорыстным воителем, который борется не за чины и звания, а за истину. На полях станции и в окружающих деревнях он испытывал до шестидесяти сортов культурных растений, применял селекцию, занимался семеноводством. Казалось, Андрей Журавский решил бросить вызов самому господу богу, доказав, что человек, влюбленный в землю, может преобразить её. Там, где до него с грехом пополам сеяли только рожь, Журавский вырастил овес, яровую пшеницу, гречиху, лен, коноплю, брюкву, редьку, горчицу, редис, фасоль, картофель.
В 1905 году, двадцати четырех лет от роду, Журавский за свои работы был удостоен Большой медали Пржевальского, хотя по статуту полагалось вначале получить малую.
Журавский работал горячо, одухотворенно, не щадя себя. С утра до вечера - на полях, ночами - в лаборатории, за письменным столом. За короткое время из-под его пера вышли десятки статей.
Печора
Он был не только отличным селекционером, агрономом, его интересовали также вопросы истории края, социология и многое другое.
Журавский не ощущал себя в Усть-Цильме сторонним наблюдателем, он старался зажечь своей верой и влюбленностью всех окружающих. Шел навстречу людям с открытым сердцем, щедро отдавая им всё, чем был богат.
Те, кто видел своими глазами сделанное им, не могли не верить ему. А вот петербургское начальство встречало отчеты Журавского с кривой скептической ухмылкой. Программа работ Печорской опытной станции, посланная в столицу, получила убийственную оценку комитета Департамента земледелия.
Но Журавский был не из тех, кого можно остудить насмешками и отказами. Он продолжал писать, доказывать делом и фактами, что на Печоре вполне возможно культурное земледелие.
В одной из своих работ он отмечал: «…в конце XVIII столетия, когда достаточного подвоза хлеба не было, а пушнина и рыба были очень дёшевы - население Печорского уезда питалось исключительно своим собственным житом… Картофель еще 15 лет тому назад ни один старообрядец Усть-цилемской волости не сеял, считал ее за «заморскую чертовщину»… С грустью прочитал я о том, что Губернский комитет потребление населением Печорского уезда больших количеств привозного хлеба объясняет «незначительностью урожаев» и «суровостью климата»».
Ученый должен быть реалистом: исследования основываются на фактах, не на фантазиях. Но плох тот ученый, которого не поднимают ввысь могучие крылья мечты, который не пытается заглянуть в будущее.
Журавский был и реалистом, и романтиком.
Опираясь на известные ему факты, он видел преображенной в недалеком будущем всю Большеземельскую тундру: «…человек и труд его - вне сомнений - и Большую землю превратят из царства мхов и вечной мерзлоты в область, где, разумеется, не будут расти апельсины, каштаны и грецкие орехи, но где раскинутся, среди обширных площадей пышных лугов и полей, рощи ныне не растущих здесь деревьев; ведь и теперь в Усть-Цильме получаются 15-фунтовые кочны капусты, саженные стебли конопли и 150-пудовый урожай ячменя там, где еще 17 лет тому назад собирали голубику да морошку… Вдохнуть жизнь в «мертвую землю» - Большую землю - может только человек… А пока она остается «тундрою» для всех, за исключением немногих верующих, которых современники не могут не считать «фанатиками»…»
Да, Андрея Журавского и его помощников многие считали «фанатиками» (это еще мягкое слово, употребляли и более резкие — «ненормальный», «прожектёр» и др.). Им чинили уйму препятствий не только в Петербурге. Местные кулаки-богатеи не могли простить, что ученый всей своей деятельностью подрывает их власть.
Ведь Журавский стремился к тому, чтобы земля давала большие урожаи, хорошо кормила своих пахарей. А это значило - крестьяне не станут покупать привозной хлеб, не будут занимать зерно у кулаков, освободятся от кабальной зависимости.
И кулаки решили расправиться с молодым ученым.
Подкупленный ижимскими богатеями, счетовод опытной станции 28 августа 1914 года выстрелом в затылок подло убил Андрея Журавского, которому едва минуло тридцать три года.
Так оборвалась жизнь замечательного человека.
Он не был революционером-марксистом, не занимался политикой, он делал революцию в научных взглядах на проблемы северного земледелия. А подлинная наука всегда служит освобождению народа от пут прошлого, отжившего.
Революционеры отлично понимали это. Не случайно на похороны Журавского прибыла группа политических ссыльных с венком из колосьев. На ленте венка была сделана надпись:
«Добровольно ссыльному — от группы ссыльных…»
1968
Советская проза.
Это был отрывок из книги - «Тундра не любит слабых».
Авторы Владимир Любовцев и Юрий Симченко.
* * *
Вот так... этого человека никто не принуждал, не заставлял - он сам поехал на Север заниматься тем, чем умел, что доставляло ему радость в работе, в поиске чего-то нового, что до него не делал никто.
И таких людей, знаменитых и никому не известных, в России, СССР и снова в России, у нас тысячи, десятки тысяч сильных людей, занимающихся своим благородным и нужным делом.
На этом всё, всего хорошего, читайте книги - с ними интересней жить! Юрий Шатохин, канал Веб Рассказ, Новосибирск.
До свидания.
Оценили 23 человека
32 кармы