О пилотессах на войне

Когда-то, готовясь к очередной мировой войне, ведущие державы мира всеми силами стремились посадить своих граждан за штурвал самолета, а это, учитывая регулярность авиакатастроф того времени, было непросто. Тогда в целях пропаганды, для того, чтобы бросить вызов мужчинам, стали использовать женщин-пилотов. У Гитлера была знаменитая Ханна Рейч, в СССР разрекламированных пилотесс было куда больше, а в годы войны, особенно, когда начал сказываться дефицит живой силы, из женщин начали формировать целые авиационные части, как правило, обслуживающие ПВО тыловых городов. При этом никто не думал о том, что среди женщин пилотов от Бога не больше, чем математиков. И женские подвиги в небе имели страшную изнанку.

Для примера приведу один миф, вошедший в книгу рекордов Гиннесса.

Цитата из статьи-панегирика:

«Эта невысокая белокурая девушка – самая результативная летчица–истребитель в истории. На ее счету 16 сбитых самолетов (из них четыре в группе). Лидия Литвяк была грозой люфтваффе над Сталинградом и Ростовом. На капоте ее истребителя была нарисована белая лилия, отчего ее называли «Белой лилией Сталинграда».

Лидия Литвяк родилась в Москве 18 августа 1921 года. С 14 лет занималась в аэроклубе. В 15 лет она уже совершила свой первый самостоятельный полет. После окончания Херсонской авиационной школы лётчиков-инструкторов работала в Калининском аэроклубе. Подготовила 45 лётчиков.

В 1942 году вступила в созданный женский авиационно-истребительный полк, приписав недостающие 100 часов налёта. Освоила истребитель Як-1. Первый боевой вылет совершила в небе над Саратовым. В августе 1942 года в группе сбила немецкий бомбардировщик Ju-88. В сентябре была переведена в 437-й истребительный авиационный полк (287-я истребительная авиационная дивизия, 8-я воздушная армия, Юго-Восточный фронт).

В одном из боев ее Як–1 был сбит над вражеской территорией. Лидия выбралась из него и бросилась бежать, отстреливаясь от преследующих ее немцев. Когда враги были уже совсем рядом, а в стволе остался последний патрон, на помощь пришел один из наших штурмовиков. Своим огнем он заставил их залечь и приземлился рядом. Лидия втиснулась в кабину, на колени летчику, и ауфидерзейн!

1 августа 1943 года она сбила три вражеских самолета, но из последнего вылета в тот день не вернулась. Звание Героя Советского Союза долго не давали, так как Лидия числилась пропавшей без вести. Справедливость восторжествовала лишь в 1990 г., незадолго до кончины самого Союза. Она попала и в Книгу рекордов Гиннесса, и в аниме.»

Да, аниме — это круто. Прямо порно-хентай — секс в воздухе, на коленях у летчика! Буйная же фантазия у авторов этого мифа. На штурмовике в порядке подвига вывозили и по 4 человека — 2 втискивалось в заднюю кабину к стрелку, еще 2 ютилось в гондолах выпущенного шасси, среди подкосов его стоек. Но ни одному идиоту не пришла бы в голову мысль сесть на колени к пилоту, поскольку это — самоубийство. У пилота после этого не будет ни обзора пространства и приборов, ни доступа к органам управления. Не меньшее самоубийство — садиться, когда между тобой и противником порядка 20-50 метров, а именно на такой дистанции ведется прицельный огонь из пистолета, на дистанции 20-30 метров, когда огонь из пистолета становится действительно эффективен, стреляя из карабина «98к» - стандартного оружия немецкой пехоты, промахнуться по летчику, пытающемуся сесть в самолет, надо еще умудриться, да и самих самих спасателей могут запросто угостить гранатой (бросок - 20-40 метров) - «и ауфидерзейн!». Поэтому садились с целью спасения сбитых летчиков тогда, когда враг был еще далеко или предварительно старались его уничтожить, рассеять штурмовыми ударами, а это делается не тогда, когда дистанция сокращается до 20-30 метров, поскольку из-за рассеивания и неточного прицеливания можно зацепить своим пушечно-пулеметным огнем и осколками бомб, реактивных снарядов, самих спасаемых. Так что, эпизод с перестрелкой, скорее всего, вымысел, - героизм экипажа, спасшего девушку, ничего о ней самой не говорил, вот и решили додумать как бедняжка до последнего патрона отстреливалась. Пропагандонство чистой воды.

Звание Героя Литвяк не давали, скорее всего, потому, что она не дотянула до нормы побед для такой награды (в разгар войны требовалось сбить не менее 20 самолетов), или потому, что нашлись свидетели ее пленения и контактов с противником, которые должны были получить свое объяснение, но так и не получили.

Комиссар истребительного полка, воевавшего по соседству, который был в курсе пропагандистских изысков тех времен, Панов Д.П. (военлет с 1934г., имевший не меньше воздушных побед, чем Литвяк) вспоминает о том, что «Белую лилию» всеми силами опекали в воздухе мужчины, поскольку, судя по ее маневрам, она не представляла куда и зачем летит.

И неудивительно, пилотирование «кукурузника» ДОСААФ и истребителя — разные вещи, а нехватка целых 100 часов налета — это верная смерть в воздушном бою, если тебя не будут водить на помочах и подставлять себя под удар врага. Малоопытный летчик — ведомый в паре, его задача — прикрыть ведущего, удержаться в его хвосте, выжить первые месяцы и набраться опыта, а не сбивать самому. Для того, чтобы наш желторотый «Рихтгофен в юбке» мог прославиться , его должна была обслуживать целая команда асов, оторванных от обучения других малоопытных пилотов, которых немцы безжалостно сбивали, доведя осенью 42-го под Сталинградом (как вспоминает Панов) счет воздушных побед 5 к 1 в свою пользу.

За что награждали Литвяк? Посмейтесь. У меня впечатление, что авторы славословий в адрес Лилии скрыто над ней издеваются. «В мае того же года Лилия Литвяк сбила вражеский аэростат: углубилась в тыл противника, а потом, зайдя против солнца, на максимальной скорости подлетела к аэростату и огнём из всего вооружения разнесла его в клочья. За этот подвиг она получила орден Красного Знамени.» Зайдя против Солнца, чтобы хуже видеть, на максимальной скорости, чтобы сложней было прицелиться, подлетела к неспособному ни улететь, ни оказать сопротивление беспилотному пузырю с газом и огнем из всего (!!!) оружия разнесла его в клочья, бездарно расходуя боекомплект, нужный в бою, который мог произойти в любой момент. Вот это – подвиг, достойный боевого ордена.

Я рекомендую прочесть нижеследующие выдержки из воспоминаний Панова, он был в курсе того, как делалась карьера в ВВС РККА перед войной, и чего стоили женские подвиги. Там такая мелодрама - «Санта-Барбара» отдыхает. Воспоминания были закончены в 1992г. и я убрал перестроечную демагогию, зато оставил некоторые прелюбопытные детали, проливающие свет на механизм репрессий.

Сначала о Павле Рычагове, который был приятелем Панова. «...он женился на пилотессе Марии Нестеренко, щупленькой, черненькой и смуглой, не ахти красивой женщине, направленной в их отряд в ходе начавшейся тогда шумной кампании по овладению женщинами тракторами и самолетами. По идеологической задумке эти противоестественные и опасные для здоровья женщины занятия, зато очень полезные на случай войны, должны были означать полное торжество женского равноправия в первой в мире стране победившего социализма. …

Пашка отнюдь не был лопухом и хорошо соображал, с какой стороны куда подступаться. Одно дело — попасть в карьерную струю, а другое дело — в ней удержаться. Проезжая через Париж, Павел не только болтался по публичным домам, но и грамотно использовал оказавшуюся на руках валюту: накупил пудрениц, дорогих духов и прочих сувениров. Тогда эти предметы производили в нашей нищей стране ошеломляющее впечатление. Как нам было известно, хороший сувенир вручила Пашкина жена, Манька Нестеренко, жене командира бригады Бахрушина, и очень хороший — жене командующего округом Якира. …

Дело было поздней осенью, при сильном ветре, и Маня никак не могла поставить самолет носом строго на посадочную полосу, ее машину бросало то в одну то в другую сторону, по зигзагу, грозя приземлить чуть ли не на голову руководителю полетов, которым был тогда ее родной супруг Пашка Рычагов. Пашка был парень с юмором. Он оглянулся на нас и закричал: “Братва, разбегайся, моя проститутка летит!». Мы бросились в разные стороны, подальше от посадочной полосы, и Мария, пролетевшая буквально в десяти метрах от нас, благополучно приземлилась.»

Да не смутит читателей столь «ласковое» отношение к супруге. Нравы в частях тогда были дикие. Одна мадам умудрилась в течение небольшого времени выйти замуж и развестись чуть ли не со всеми офицерами полка — этот случай дошел аж до Ворошилова. Другая дама за год стала вдовой трех разбившихся летчиков и заслужила кличку «Наташка-катафалк». И всех-то она любила, бедняжка. Дамы в войсках были, иной раз, как переходящий вымпел.

Панов: «Не могу не сказать об интересной странице в истории нашей авиации, связанной с ее феминизацией. До сих пор всюду читаю только восторженные отзывы о летчицах-героинях — так получилось, что очень многие из них служили в хлебном и престижном Киевском гарнизоне, в одной бригаде со мной. И потому, отдавая должное этим, действительно боевым, девчатам, хочу рассказать, как они выглядели с точки зрения меня, командира звена штурмовиков, на том историческом отрезке времени, которое нам пришлось прожить. Попытаюсь рассказать об этом как летчик и джентльмен, без лишней соли, но и без лишнего сахара, как сам видел и воспринимал. Во-первых, изначально идиотской была сама идея феминизации авиации, а отсюда следовало все остальное, в чем конкретные женщины были мало виноваты.

Года с 1935-го в нашу спаянную и дружно спитую бригаду начали поступать, приезжая из летных школ, девушки — пилотессы.

Сначала их воспринимали с юмором, но потом привыкли и мирились с женскими слабостями. В летной столовой мне не раз приходилось переламывать хлеб-соль за одним столом с Марией Нестеренко и Полиной Осипенко. О Марии я уже писал, а Полина — среднего роста, сильная, крепко сложенная украинка, вышла замуж за “испанца” Осипенко, чью фамилию носила. Ее муж был Герой Советского Союза, полковник, это звание давали чуть ли не всем “испанцам”, находившимся у нас за штатом, скромный, не крикливый парень. …

Летать у наших пилотесс не очень получалось, и они решили среди зимы пешком пройтись от Киева до Броваров. Женсовет гарнизона организовал этот поход под руководством жены самого командующего Киевским Особым Военным округом товарища Якира. Поход длился несколько дней. Я посмотрел на легкие боты своей жены и наотрез запретил ей участвовать в этом походе. Мне нужно было летать, а на кого же оставить малолетнюю дочь? Да еще в течение двух-трех дней. Собралось человек двадцать офицерских жен во главе с Якирихой и нашими геройскими пилотессами. Думаю, что этот геройский марш по маршруту, где ходили автобусы и даже трамвай, выглядел чрезвычайно смешным. Никто не знал ни цели похода, ни ожидаемых результатов. Совсем по анекдоту, в котором советские люди, ведомые родной партией в светлое будущее, порой вопрошали: “Куда вы ведете — не видно ни зги”, получали ответ: “Идите вперед — и не пудрить мозги!” Двадцать довольно упитанных офицерских жен старшего комсостава за весь морозный денек бодро промаршировали от Киева до Броваров. Здесь в захудалой гостинице разыгралась сцена, которая имела грозные последствия. Жена Якира, женщина постарше, пожаловалась бравым пилотессам, что умаялась — даже расшнуровать ботинки нет сил. Мария Нестеренко, проявив необходимую для летчицы реакцию и смекалку, взялась ей помочь. Полина Осипенко только заскрипела зубами, сетуя на свою нерасторопность. “Поход боевых подруг” закончился без особых результатов. Однако, у жены Якира, очевидно, сохранились приятные воспоминания о заботливой Марии, которая ее разула, обогрела ей ноги и уложила в кровать.

Этот жест участия приобрел грозные очертания после ареста Якира, тем более, что по итогам этого марша Марии Нестеренко, как одной из его организаторов, был вручен орден Красной Звезды, а Осипенко не получила ничего. Боевая Полина взяла реванш на расширенном партийном активе нашей бригады сразу после ареста Якира. Забравшись на трибуну, она трубным голосом сообщила партийному активу о мерзких пособниках и приспешниках врагов народа, подхалимах и подхалимках, которые опускались до того, что принимали врагов в своих квартирах и даже согревали ноги их женам, разувая их. Партактив зашумел, на Марию принялись гневно указывать пальцем. Вокруг нее образовалась зловещая пустота. Она пыталась что-то объяснить, а потом разрыдалась и, выскочив из зала, убежала домой. Партийный актив длился с пяти часов вечера до восьми часов утра — целую ночь. … Засыпая на ходу, я пришел домой, когда солнце стояло уже высоко. Хорошо, что в этот день не было полетов — мы обслуживали материальную часть. Я собирался пару часов поспать, но у меня это плохо получилось. Мы жили на первом этаже, а со второго этажа, из квартиры Рычагова, которого не было в это время в Киеве, доносился буквально звериный вой-вопль Марии Нестеренко, перемежаемый нечеловеческими проклятиями в адрес Полины Осипенко.»

Итак, за что получен боевой орден Нестеренко? За парижские сувениры и за то, что разула и обогрела жену Якира? Пройдоха Рычагов и Якир, раздающий ордена подхалимам, друг-друга стоили.

Панов: «Вернемся к авиации, которая имела несчастье принять в свои ряды женщин, из которых нужно было обязательно слепить высококлассных пилотов и героинь, на радость всей советской женской общественности. Как жаль, что у летчиков не хватило характера отказаться от этого начинания подобно морякам, имеющим вековой опыт и традиции.

Вскоре наши доблестные пилотессы начинали безжалостно истреблять мужской летный состав. Начала Полина Осипенко, угробившая первоклассного летчика Серова, оставившего вдовой красавицу актрису Серову... Вскоре после сокрушительной победы над Марией Нестеренко, Поля Осипенко убыла на Липецкие Высшие Командные Авиационные курсы повышать квалификацию. Дошла очередь до ночного или слепого полета. “Испанский” герой Серов осваивал это искусство в паре с Полиной на самолете УТИ-4, который был знаменит тем, что был, собственно, И-16, на котором устроили вторую кабину, и отличался крайней неустойчивостью в воздухе: чуть что — срывался в штопор. Летчик чувствовал себя на нем как будто сидящим на кочане кукурузы или какой-то вертихвостке. Слепой полет на этом самолете осваивался следующим образом: обучаемый сидел в первой, затемненной, кабине под колпаком и пилотировал по приборам, а инструктор — в задней кабине, поправляя ошибки, самой грозной из которых мог быть слишком большой крен на крыло, чреватый штопором. Пока в задней кабине сидел Серов, то он вовремя устранял все ошибки Осипенко, и дело заканчивалось благополучно. Но стоило сесть Полине, как она конечно же зазевалась, и самолет сорвался в штопор с высоты двухсот метров. Не хочу ее винить. Ведь доказано, что если мужчине свойственна более четкая реакция, то женщина берет скрупулезностью и терпением. Каждому свое, и не нужно переть против законов природы, чем мы, в основном, занимались в последние десятилетия.

Но даже из смерти Серова и Осипенко наши кремлевские мудрецы устроили идеологическое шоу. Радио захлебывалось словами скорби и соболезнования. Их тела для прощания поместили в Центральном Доме Советской Армии в Москве на площади Коммуны. Затем их кремировали и урны с прахом при огромном стечении народа погребли в Кремлевской стене на Красной площади. Вся наша пропаганда трубила о несчастном случае, вырвавшем из наших рядов...

Однако, дальнейшие события показали, что подобные случаи становятся правилами. В моду вошли дальние беспосадочные женские перелеты по маршруту: Москва — Дальний Восток. Для этой цели сооружали специальные самолеты с большой заправкой горючего, очень похожие на бомбардировщики ДБ-ЗФ. Впервые на таких самолетах пустилась в перелет через необъятную Сибирь, полную мест, где не ступала нога человека, Марина Раскова. Она начала целую серию женских перелетов, в ходе которых самолет взлетал и исчезал бесследно.

Дороже всего обошелся Родине полет самолета “Родина”, который пилотировала Гризодубова, еще живая в то время Осипенко и Раскова, погибшая в 1942 году при перегоне звена самолетов с аэродрома Энгельса на аэродром Разбойщина, что в Саратовской области — в плохую погоду врезавшись в один из холмов Приволжской возвышенности, заросший дубняком. В тех местах мне пришлось служить в пятидесятых годах. Искать экипаж Расковой были назначены несколько десятков мужских экипажей под руководством главного штурмана ВВС Бряндинского. Ребята совершили почти невозможное: на бескрайних пространствах Сибири (Андрей — площадь зоны поиска составляла полтора миллиона квадратных километров) нашли-таки самолет рженского экипажа, который был оснащен радиосвязью, никого ни с кем не связывающей. По рассказам, потерпевший аварию самолет сквозь туманную дымку увидели сразу два мужских экипажа: один на ТБ-3, а другой на пассажирском ЛИ-2. Не видя друг друга, они принялись кружиться над местом аварии — один с левым разворотом, а другой — с правым, в результате чего, конечно же, столкнулись. Авария получилась просто грандиозная. Погибли сразу 22 авиатора (включая умерших от ран - 25, в т.ч. командующий 2-й воздушной армией Сорокин), среди которых был и главный штурман ВВС Бряндинский. Их похоронили потихоньку, без громких почестей, чтобы не множить количество “случаев”. Потом искали Марию Нестеренко (Рычагову), севшую на каком-то острове. Потом еще кого-то. В конце концов это безумие прекратили.»

Самонадеяность Гризодубовой оказывала ей дурную услугу постоянно — и во время перелета «Родины», когда она, нарушив режим высотности и не имея достаточно топлива для продолжения рекордного перелета, тем менее упорно лезла в петлю вместе с Расковой, которой тоже было хоть кол на голове теши. И во время доставки оружия в Мурманск летом 1941-го, когда Гризодубова повела транспортные самолеты в гущу авиационного боя, развернувшегося над аэродромом, один из ее самолетов был сбит дружественным огнем и сгорел вместе с оружием, а в итоге моряки, вступая в бой на суше, были вооружены лишь частично. Гризодубова в роли комполка (101-й гвардии краснознаменный полк авиации дальнего действия) себя не слишком хорошо зарекомендовала — как летчик она была хороша, но слишком самонадеянна, как руководитель обладала авторитетом, но ее полк страдал от низкой дисциплины, высокой аварийности, сама она допускала частые самовольные отлучки из полка, но считала, что ее недостаточно ценят, не дают генеральского чина, мало награждают. В итоге написала донос в ЦК, полный лжи и бабьих сплетен, на командующего авиацией дальнего действия Голованова и по решению Политбюро, проведшего проверку, должна была идти под трибунал. Стояла на коленях, рыдала и вымаливала прощение у Голованова, которого еще вчера была готова отправить на Колыму.

Панов: «Женщины-авиаторы — это было настоящее варварство. Мало того, что на аэродромах, как известно — открытых пространствах, женщине не так-то легко сходить по малой или большой нужде, что летчики-мужчины решают относительно просто. Тем более не предусмотрено никаких удобств в самолетах. Для пилотесс даже сшили комбинезоны специального покроя с отстегивающейся нижней частью. А уж месячные циклы, во время которых женщину и близко не стоит подпускать к самолету, наших отцов-командиров, вообще не интересовали. Такова была реальная практика участия женщин в летном ремесле. Не лучше было и на войне. Хлебнули мы горя, в частности, с Лилей Литвяк, которую нужно было обязательно сделать героиней и не дай бог не позволить “Мессерам” ее слопать. Не просто было этого добиться, если Лиля, судя по ее маневрам в воздухе, частенько плохо представляла, куда и зачем летит. Кончилось тем, что Лилю сбили в районе Донецка, и она выпрыгнула с парашютом. Наши летчики, оказавшиеся в плену вместе с Лилей, рассказывали, что видели ее разъезжающей по городу в автомобиле с немецкими офицерами.»

До конца войны остается несколько дней. Панов рассказывает: "На Будапештском аэродроме постоянно базировался истребительный полк ПВО, состоящий из девушек-пилотов, летающих на самолетах “ЯК-1” и “ЯК-7”. Минут через пять после посадки наши ребята уже познакомились с пилотессами и вели с ними задушевные разговоры. Пилотессы были необстрелянные, а наши ребята — грудь в орденах. Но хотелось показать товар лицом и девушкам тоже. Когда дождь немного прекратился, одна из летчиц поднялась в воздух опробовать мотор своего “Яка”. Исполняя фигуры пилотажа, она задумала “блеснуть” и удивить мир, чтобы утереть нос фронтовым летчикам, как тогда говорили, “смаленным волкам”. Налетавшись в зоне пилотажа, летчица опустилась на высоту метров в тридцать и, пролетая вдоль нашей стоянки, сделала “бочку”. Да так низко, что едва не зацепила землю крылом. До катастрофы оставалось метра полтора, а учитывая, что маневр производился с заносом хвоста, то дивчина смело могла идти ставить свечку своему небесному покровителю. Ошибка состояла в том, что она “передала ногу”, из-за чего чуть не врезалась в землю. У меня, как и у всех прочих, мурашки пробежали по спине. Пилотесса едва не “блеснула” навечно. Посмотрев этот безграмотный лихой пилотаж, я решил подойти к девушке, когда она сделала посадку и зарулила на стоянку по соседству с моим самолетом, чтобы предупредить, чем может закончиться в следующий раз ее “бочка” в таком исполнении.

Девушка была в звании лейтенанта, а я подполковник, и потому, когда она выключила мотор и сняла шлем с очками с разгоряченной головы, первым делом поинтересовался ее фамилией, собираясь потом прочитать маленькую лекцию об основах пилотажа. Но курносая, черноглазая, воздушная мадонна за словом в карман не полезла: “Иди ты на хер! Сами с усами!”. Я понял, что имею дело со своеобразным типом людей, которых я бы назвал “бутафорскими фронтовиками”, которых в войну развелось немало. … Тем не менее, я приказал ей выйти из самолета и доложить как положено старшему по званию. “Чеши подальше отсюда!”, — был непредусмотренный в воинских уставах ответ. Это возмутило меня до предела, и я направился на командный пункт полка к командиру женской авиационной части, грудастой майорше. Вскоре она в сопровождении замполита привела ко мне нарушительницу, и та извинилась за свое поведение. Весь этот случай показывал, что я перестал разбираться в тонкостях женской психологии и забыл о том, что с бабами лучше не связываться.»

Вот Вам – женский истребительный полк, такой же как тот, откуда попала на фронт Литвяк.

Я не отрицаю того, что женщины внесли свой вклад в Победу, но при его оценке надо смотреть на вещи реально и не повторять пропагандистские мифы полувековой давности.