Гимн наймитов-подбандитков (RP+)

Сказ о том, как хорошо и надо измениться самому - любимая песенка тех, кто хочет не изменять НИЧЕГО. Дабы продолжать властвовать и обогащаться. 

И не только попы им подпевают. В отряд наймитов-подбандитков - вольно или невольно - входят многие другие. 

Те, кто агитирует личную ответственность за своё здоровье (а зачем тогда контролировать качество пищи, воды, лекарств?).

И те, кто агитирует за внутреннее самосовершенствование, бездумность, "незаморачиваемость" и релакс (Точнее, безволие).

Это всё те же Дуремары, которые льют воду на мельницу Карабаса. 

Солидарное общество и миф о необходимости «нового человека»

Anlazz

... практически при любом упоминании необходимости смены общественного устройства всегда находится немало людей, которые заявляют: «да, надо изменить социум, перейти от безумной траты ресурсов на потребление/конкурентную борьбу/военные нужды и т.д. и т.п. Однако для этого нужен совершенно иной человек». То есть – вроде бы и хорошо было сменить общественный строй, но, к сожалению, сделать это так просто не получится, поскольку для этого нового строя не существует подходящих «элементов». Впрочем, встречаются и варианты, в которых указанного «нового человека» предлагают «вывести» - вплоть до изменения человеческого генома – и только после этого получить возможным изменения общества. (Правда, тут возникает вопрос: «Зачем подобное выведение нужно в капиталистическом мире? Чтобы получить себе могильщика?)

В любом случае, тут подразумевается, что для именно конкурентное поведение есть норма – а все остальные его типы могут существовать только лишь в условиях сильного давления. В лучшем случае – личного, т.е., надо «победить в себе зверя». (Подавить «звериные инстинкты.) Ну, а в худшем, разумеется, считается, что перестать быть скотом человек может только благодаря внешнему насилию. Впрочем, последняя идея вообще может считаться господствующей в современном мире – поскольку ее исповедуют не только сторонники (гипотетические) «нового общества» - те, которые, в принципе, «за него», но вот только не видят, как подобное общество построить. Но и, разумеется, его противники – считающие именно капитализм с его всеобщей конкуренцией «естественным состоянием» человека, а все остальное – «насилием над человеческой природой».

* * *

Последние, кстати, особенно любят выводить действующие «законы общества» из «законов животной стаи»: Дескать, есть «альфа-самец», который покрывает всех самок – и, следовательно, всегда должны быть богатые и бедные. (Правда, даже в рамках данной картины мира непонятно – как от оплодотворения гарема самок перейти к концентрации производства в одних руках. Но, разумеется, подобные неясности противникам коммунизма нисколько мешают.) Впрочем, смотрится это очень и очень забавно – поскольку для любого, более-менее знающего историю, человека очевидно, что между пресловутой «обезьяньей стаей» (стадом?) и нынешним социальным устройствам лежит огромный период, собственно, человеческого существования. В рамках которого основным способом организации социальной жизни выступала вовсе не конкуренция – а совершенно обратные вещи.

Причем, самое интересное тут то, что переход от общества «солидарного» - то есть, основанного на принципе важности интересов всех своих членов – к обществу конкурентному для подавляющего большинства населения произошел не так уж и давно. Причем, это связано даже не с тем, что человек разумный где-то в течение ста тысяч лет (некоторые еще больше удлиняют этот период) жил именно первобытнообщинным строем – по сравнению с чем вся история классового общества (начинающаяся с III тысячелетия до н.э.) выглядит мгновением. И даже не с тем, что даже после зарождения этого самого классового общества очень долгое время оно занимало лишь небольшую часть земного шара – и еще во времена Римской Империи «племенная организация» численно доминировала над государственной. Поскольку на самом деле все обстоит еще интереснее – ведь, как уже говорилось, в подавляющем числе классовых социальных систем существовали вполне работоспособные «общинные организации». Разумеется, находящиеся в состоянии разложения, имеющие значительные «включения» классовых отношений – но при этом охватывающие большую часть населения. Итогом чего было то, что человек –если он, конечно, не принадлежал к достаточно малочисленным правящим классам – существовал в мире со значительной долей солидарных отношений. (Кстати, забавно – но сюда, в определенной мере, можно отнести не только сельские общины, но даже пресловутые европейские ремесленные цеха.)

В любом случае для традиционного общества модель «извечной борьбой всех со всеми» может быть отнесена только для «верхушки общества» - в которой, как уже говорилось, действительно шла почти звериная борьба за власть. То есть, именно короли и аристократы демонстрировали те самые «животные инстинкты» - а крестьяне и ремесленники старались улаживать свои дела гораздо менее деструктивным образом. (Правда, следствием этого была низкая гибкость указанных общин –которые упорно старались воспроизводить «вековые традиции» даже тогда, когда это оказывалось вредным для них. )

* * *

В общем, в реальности для человека – если, разумеется, принимать эволюционную точку зрения – именно проживание в солидарном общества выступает нормой. А пресловутое «естественное» поведение по типу животных – то самое существование в стае с ее «альфами», «омегами», «гаремом самок» и тому подобными вещами – на самом деле являются вещами индуцированными. И, более того, даже оно на самом деле выступает следствием ни чем-нибудь, а того, что общество, имеющее в своем составе подобные «элементы» выступало более успешным на определенном историческом этапе. (То есть – основания для подобных вещей были чисто социальными – без малейших признаков биологии.) Ну да – это классовые государства со своими «зверями-аристократами» побеждали разного рода общины-племена и, что самое главное, позволяли применять более совершенные технологии. (Поскольку, как уже не раз говорилось, главным стимулом развития последних была война.)

Однако, как можно понять из уже приведенной закономерности, подобные вещи стали возможными лишь на определенном этапе человеческой истории. (Кстати, в том же упомянутом «римском периоде» германские племена, находящиеся на этапе «военной демократии», оказались вполне способными противостоять давлению империи. См. «Квинтилий Вар, верни легионы!».) То есть, как уже говорилось, было время, когда использование «псевдозвериных» отношений не давало никакого преимущества, а скорее, наоборот – вело к деструкции и гибели.

Но это значит, что никакой «естественности» в «конкурентном человеке» нет, и, следовательно, ожидать, что именно подобная модель поведения будет преимущественно выбираться при любых условиях, невозможно. (А то, что условия меняются – замечается сейчас многими. В конце концов, наличие указанных в начале поста людей, которые «стыдливо» замечают: «дескать, нынешний мир имеет много недостатков – но ничего другого человек построить не способен» - появляются не на пустом месте.) Скорее наоборот – именно конкурентная модель является для большинства по умолчанию разрушительной, приводя к уже не раз описанным нервным расстройствам. (И это именно тогда, когда уровень жизни населения крайне высокий относительно «исторической норме».) Поэтому тут, скорее, следовало бы считать, что большая часть людей при любой возможности выберет именно «солидарный» тип человеческих отношений.

Тем более, что наша история имеет немало случаев подобного – скажем, в тот же классовый период немало людей собиралось в разного рода «религиозные общины», основанные именно на признании равенства своих членов. Разумеется, понятно, что с т.з. общественного производства эти самые общины были крайне слабыми – и поэтому они или просто исчезали, или перерождались в «нормальные» классовые системы. (Самый интересный случай тут – «перерождение буддизма» в Тибете, где данная религия стала инструментом обеспечения классового господства.) Однако, как уже говорилось, все это было актуальным лишь тогда, когда именно «разделенный мир» обеспечивал наивысшую степень развития производительных сил при одновременном обеспечении «квазистабильного» существования общества.

* * *

Однако подобное время уже закончилось – точнее сказать, закончилось оно уже лет сто назад, завершившись двумя Мировыми войнами. С этого момента наступила совершенно иная эпоха – в рамках которой преимущества классового деления оказались гораздо меньше, нежели его недостатки. Поэтому можно сказать, что в настоящий момент ничто, собственно, не мешает возвращению к той или иной форме солидарного существования. То есть – к тому состоянию, которое и является для человека наиболее естественным (без кавычек) и плодотворным. И никакое выведение «нового человека» тут не нужно – скорее наоборот, именно подобная система позволит самым обычным представителям homo sapiens максимальным образом реализовать свои способности. Те самые, которые они обыкновенно скрывают за искусственно накладываемой «псевдозвериной личиной».

…

Подобная картина, разумеется, полностью противоречит привычным представлениям о человеческом поведении. Однако, к счастью, существует практически «лабораторный» эксперимент, который подтверждает указанное представление – показывая, насколько ошибочной является обыденная картина мире. Речь идет о коммунах великого советского педагога Антона Семеновича Макаренко. Коммунах, которые, как минимум, полностью переворачивают привычные представления о педагогике – и могли бы считаться революцией в данной области, если бы смогли бы стать общепринятым явлением. Однако это не произошло – о том, почему это случилось, будет сказано несколько ниже – однако даже в том «локальном» виде, в котором «макаренковская педагогика» осталась в истории, она все равно выглядит, как нечто, противоположное привычным педагогическим представлениям.

Ведь как, собственно, рассуждали педагоги во времена Антона Семеновича? А очень просто: человек по своей природе склонен к деструктивным действиям – и лишь силой своей воли или, что вероятнее, неких внешних запретов, он способен подавить подобное влечение и заняться чем-то полезным. Ну, а ребенок – то есть, не до конца сформировавшийся человек – своей силы воли, разумеется, не имеет, и может выполнять полезные действия лишь в той мере, в которое его способен направлять воспитатель. Собственно, это положение было альфой и омегой «педагогической науки» с древнейших времен – и единственное разногласие состояло в том, как конкретно должно было выполняться указанное «направление». Скажем, педагоги «старой школы на первое место ставили пресловутое «силовое давление» - вплоть до телесных наказаний, видящихся ими, как нечто совершенно разумное. (Разумеется, к началу XX века битие, как таковое, уже считалось архаичным – в ходу были более «мягкие» формы принуждения – но сути это не меняло.)

Однако уже в предреволюционное время актуальной стала, казалось бы, противоположная идея о том, что воспитатель должен не наказывать – а, скорее поощрять и увлекать детей. В послереволюционный же период она стала основной – и именно к этому гуманистическому направлению педагогики, судя по всему и Макаренко в момент открытия своей первой коммуны. (Той, что станет «Колонией имени Горького».) Правда, для распространения «поощрительной и увлекательной» педагогической системы в это время были очень серьезные препятствия – банально не было средств. Или, точнее, средств НЕ БЫЛО (никаких вообще) – поскольку страна только-только выходила из Гражданской войны и существовала, по сути, на границе бедности и нищеты. Поэтому дефицитом было все – начиная с хлеба и заканчивая гвоздями. (А о тех же учебных пособиях было вообще смешно.) Ну, а самое главное – не хватало людей. Тех самых педагогов, которые было бы способны увлекать и направлять воспитанников.

* * *

В подобных условиях надеяться на хороший результат было бы смешно – как пишет сам Антон Семенович, на начальном этапе становления своей коммуны он вообще не знал, что делать. И единственное, что остановило его от идеи бросить работу – так это высокий гуманизм педагога, и убежденность его в том, что начатое дело надо доводить до конца. (Последнее – ИМХО, вообще, одно из важнейших качеств, отличавших людей «эпохи большого прорыва» от наших современников, постоянно сомневающихся во всем, и кидающихся из одного дела в другое.) В любом случае, вероятность «провала эксперимента» у Макаренко была очень и очень велика – он просто не знал, что нужно делать для того, чтобы «завлечь и направить» своих воспитанников. Однако случилось по другому –в процессе поиска способов взаимодействия с «контингентом» (опять-таки, потрясающая упертость в достижении своих целей) Макаренко сумел найти способы не просто снижения уровня их деструктивности, но буквального «обращения» ее в свою противоположность. Благодаря чему бывшие малолетние бандиты, воры, попрошайки и проститутки не просто оказались способными социализироваться в производящем обществе – но и стали наставниками для вновь прибывающих «коммунаров». (Таким образом, удалось преодолеть самый главный, «человеческий» дефицит.)

И ключевым моментом тут стал труд. Вернее сказать – не сам труд, а очевидное стремление человека к труду, к изменению окружающей реальности по своему разумению. Собственно, именно этот момент, замеченный Макаренко еще в самом начале деятельности – когда новоиспеченные колонисты занялись обустройством своей территории – и возведенный им в главный педагогический принцип, и позволил совершить то, что с т.з. «классической педагогики» казалось невозможным. А именно – обеспечить «преобразование» деструктивных человеческих типов в конструктивные практически «автоматически». Без того самого пресловутого «давления и направления» воспитателей, которое даже для «гуманистов» казалось неизбежным. Поскольку в ходе существования коммуны выяснилось, что имея возможность проявлять конструктивные свои качества (трудиться), воспитанники легко отбрасывали все прежние «блатные» представления – настолько более «приятным» для них оказывалось новое, конструктивное поведение. (Самый забавный вариант этого описан в «Педагогической поэме» - когда говориться о том, какой интерес вызвало в «Колонии имени Горького» разведение свиней. В результате чего подростки, еще недавно придерживающиеся «блатных представлений» о том, что любой труд есть низкое занятие, просто повалили в свинарник, осаждая его в плане желания поработать.)

На основании этого самого «внутреннего» -т.е., не связанного с внешним (пускай даже и «гуманным») давлением – стремления к неотчужденному (что важно) труду, по сути, и выстраивается вся система «макаренковской педагогики». Именно отсюда происходят и «отряды» (которые на деле представляют собой «минимально возможные коллективы», необходимые для активной деятельности), и институт командиров, и разного рода коллективные действия – парады, праздники и т.д. Все это замыкается на обеспечение трудового процесса – который становится жизненно необходимым для коммунаров. Наконец, сюда же «подвязывается» и учеба – которая, во-первых, обретает определенную связь с реальностью. (Показывать подросткам важность математики или биологии на примере приложения их к реальным процессам работы оказывается много проще, нежели опираясь на «утверждения авторитетов».) А, во-вторых, понимание важности организованных, запланированных действий – которыми только и можно достичь результата – на порядки повышает дисциплинированность и во время учебы.

* * *

В общем, оказывается, что господствовавшая долгое время уверенность в том, что будучи предоставленными «самим себе» (т.е., лишенные «мудрых наставников»), люди будут с большей вероятностью избирать путь деструкции, путь утилизации (воровства, грабежа, попрошайничества), в данном случае оказалась ошибочной. Еще ярче подобный момент проявился во время «слияния» уже сформировавшейся «Колонии имени Горького» с деградировавшей Куряжской колонией. Данный процесс даже самим Макаренко изначально рассматривался, как катастрофа. Поскольку Куряж был не просто рассадником разложения, где верховодили открытые уголовники – уже не раз помянутая «гуманистическая педагогика», которой придерживалось руководство данной организации, тут оказалась провальной хотя бы из-за полного отсутствия подходящего персонала – но и банально крупнее макаренковской организации. Однако в итоге все пошло совершенно противоположно ожиданиям – а именно, уже в первые месяцы «совместного существования» «макаренковцы» буквально «переформатировали» куряжцев, превратив их в полноценных членов своей коммуны.

На самом деле, конечно, пересказывать все действия великого педагога, которые он прекрасно описал в своих произведениях: «Педагогической поэме», «Марше 30 года», «Флаги на башнях» и т.д. - нет особого смысла. Тем более, что речь тут идет не столько о данной педагогической системе, сколько о том, как кардинально она опровергла все привычные представления о «человеческой природе». И одновременно – показала: что же реально заставляет эту самую «природу» проявляться, почему в действительности человек ведет себя полностью противоположным своей внутренней потребности. На самом деле этот момент – чуть ли не более важный, нежели «позитивный результат» деятельности великого педагога. По крайней мере, именно он определил впоследствии неудачу внедрения «макаренковских методов» в жизнь.

Речь идет, разумеется, о том, что описанный труд должен быть обязательно неотчужденным. То есть – каждый участник трудового процесса должен был не просто видеть результат, но и понимать, зачем данный результат нужен ему. Кстати, именно поэтому Макаренко всегда был против «труда ради труда» - который иногда утверждали «чистые гуманисты» - и всегда требовал устройства для своих подопечных реального производства. С реальным зарплатами – поскольку, несмотря на свою коммунистическую сущность, указанные организации существовали в мире с товарно-денежными отношениями, в рамках которой «работа бесплатно» была невозможно. (Вот на начальном этапе в «Колонии имени Горького» было натуральное хозяйство – но при возрастании сложности производства существовать в его рамках было нельзя.)

* * *

Собственно, именно указанная «двойственность» макаренковских огранизаций – которые одновременно рассматривались и как «педагогические учреждения», и как производственные предприятия – и стали главной причиной его перманентного конфликта с «педагогическим сообществом». (Завершившимся, в конечном итоге, увольнением Антона Семеновича.) И одновременно – причиной, по которой «макаренковский опыт» так и остался нетиражируемым – несмотря на неоднократные попытки это сделать. (Хотя сам Макаренко смог, например, после «удаления» из «Колонии имени Горького» заново выстроить свою «Коммуну имени Дзержинского». Т.е., показать неуникальность и возможность копирования данного опыта.) Тем не менее, в рамках сложившейся системы советского народного хозяйства ожидать того, что кто-то еще раз «рискнет» - то есть, решится на создание педагогической организации в рамках «серьезной» производственной системы – было смешно. (Так как санкционироваться это должно было «с самого верха» - в рамках «чистой педагогики» подобное сделать было невозможно.)

Поэтому все формально правильные попытки «ввести труд в воспитание», неоднократно предпринимаемые в советское время, заканчивались даже не пшиком – а полностью противоположным результатом. Т.е., привитием школьникам крайней ненависти к данному занятию: а что сделаешь, если речь идет или о совершенно формальном действии, не имеющем особого смысла. (Скажем, разного рода работа на «пришкольном участке».) Или о выполнении совершенно отчужденных мероприятий в рамках «настоящей» производственной системы. (Скажем, пресловутый «выезд на картошку», или попытки ввести в школьную программу «производительный труд», предпринимаемые в 1980 годы.) Поскольку, по сути, и то, и другое было полной противоположностью системе, открытой Макаренко – несмотря на то, что позиционировалось именно, как «макаренковская педагогика». (Кстати, тут можно сказать, что одновременно с этой «глобальной неудачей» иногда встречались и «локальные успехи» - когда дети сознательно занимались трудовой деятельностью безо всякого принуждения. Это часто происходило в системе т.н. «дополнительного образования» - где можно было заниматься созданием чего-либо «конкретного», осязаемого. Причем, так же, как и у Макаренко, тут привлекательным могли быть и довольно «неприятные» занятия – вроде облагораживания территории, уборки и т.д. – главное, чтобы они были бы связаны с будущими результатами.)

То есть – если вернуться к исходной теме нашего разговора – то можно прекрасно увидеть, в чем же реально состоит причина известного «отвращения к труду», да и к любой другой методической деятельности. А связана она с тем, что реально отрицательную реакцию вызывает именно отчуждение – т.е. тот факт, что реально под видом труда, т.е. сознательного изменения реальности – тут преподносится совершенно иное явление. А именно – то, что можно назвать «работой», т.е., предоставление своих способностей (физических и умственных) в пользование некоей иной силе. (Которая, по сути, и реализует трудовой процесс, воплощая свои планы в жизнь.) Наверное, не надо говорить, что для разумного существа это состояние есть самое неприятное, что только может быть – поскольку тем самым это самое разумное существо низводится до роли «говорящего орудия», до тупой исполнительной системы. Разумеется, понятно, что такой расчеловечивающий «труд» вызывает лишь отвращение. (А предложить чего-либо другого нынешняя экономико-социальная система, как правило, не в состоянии.)

Ну, и разумеется, что все это вызывает к жизни целую систему «избегания» подобного состояния. Причем, с самого начала подобная система является именно «антитрудовой» - так как возможностей для занятия неотчужденным трудом в классовом обществе нет, а отчужденный, как уже говорилось, вызывает у человеческого разума отвращение. (Переходящее в уже описанные психические расстройства.) Поэтому она выступает однозначно деструктивной – усиливая подобным образом общее состояние деструкции в обществе. Таковой оказывается плата за высокий уровень развития производительных сил, характерный для классового устройства. То есть, приходится выбирать: или расчеловечивающая работа – или открытая деструкция в плане попытки жить за счет общества.

* * *

В общем, возникает ложная дилемма: или быть «рабочим скотом», или быть «хищным зверем» - хотя в любом случае все это будет лишь «эмуляцией». Поскольку человек остается человеком даже тогда, когда он пытается изобразить что-то «нечеловеческое». И при любой возможности выхода за пределы указанного «выбора» он делает это с превеликим удовольствием – в полной противоположности всем обыденным представлениям…

Источник - anlazz.livejournal.com