Отравители...

Дозы психотропного вещества должно было хватить с запасом, чтобы гарантированно отправить старушку на тот свет. Сыпали отравители зелье щедро, потому как живой свидетель им был не нужен. Может через неделю, а то и через месяц, обнаружат труп одинокой женщины в квартире. И заморачиваться никто не будет – померла так померла, благо пожила немало.

Сама потерпевшая была человеком достаточно неординарным. Реликт ушедшей советской эпохи, свидетель сановного ее величия и перипетий. Блестящий врач, она всю жизнь проработала в Четвертом главном управлении Минздрава СССР, обслуживавшем высших должностных лиц государства. Лечила членов Политбюро, известных в стране людей. За это пожаловали ей квартиру в одной из знаменитых московских высоток на Новом Арбате. А еще известный советский художник Налбандян в знак уважения подарил ей несколько своих картин. Тех самых, цены на которых выросли ныне до небес. И которые для их хозяйки должны были стать приговором.

На пенсии старушка-врач жила в одиночестве. Была рада любому общению. А тут к ней повадились двое журналистов – мужчина и женщина средних лет, вежливые до приторности, внимательные, говорливые и жаждущие описать ее трудовой путь, зафиксировать воспоминания об общении с сильными мира сего. Кроме того они оказались знатными ценителями живописи – с особым интересом рассматривали картины на стенах.

- О, какой прекрасный Налбандян!

На очередной праздник завалились к ней эти журналисты с бутылкой терпкого вина и сладкими комплиментами.

Мол, мы так вас любим, что праздник без вас не праздник. Распили бутылочку. После первого бокала свет в глазах хозяйки квартиры померк.

На беду жуликов старушка оказалось аномально крепкой. После лошадиной доли зелья, растворенного в вине, она все же очнулась. С ужасом оглядела опустевшие стены ее квартиры, еще недавно украшенные полотнами известных художников в жанре соцреализма. Осознав ситуацию, напрягая все силы, вызвала «скорую» и полицию.

Ездил я на ту квартиру. Эдакий конструктивизм шестидесятых. Бетонная коробка, незастекленные внутренние лестничные площадки, от чего там ветрено и холодно. Да и квартиры так себе, тесноватые, чуть лучше стандартных хрущовок. Не получилось у архитекторов сделать визитную карточку развитого социализма из Калининского проспекта. Поэтому и прозвали его москвичи вставными челюстями Москвы.

Сперва жуликов не нашли. Зацепиться за них никак не удавалось. Очень они умело концы резали. Имена выдуманные. По телефонам их отследить не получилось. Но уголовный розыск – это организация удивительная. Он порой извлекает из небытия такую информацию, которую преступники давно считали надежно похороненной.

Ребятам из нашего отдела удалось получить полный расклад по этому делу. Выяснилось, что преступление совершили двое деятелей, трущихся в московском антикварном бизнесе. Мужчина – некий Дименко (фамилия изменена) позиционирует себя как арт-дилер. Женщина – Алена, считается экспертом-искусствоведом, сфера ее деятельности как раз социалистический реализм, картинами этого периода активно приторговывает.

Подработали их чуток. Выяснилось много интересного. Например, что они успешно стащили из подмосковного санатория две картины – тоже в жанре соцреализма. И что старушку они мечтали изничтожить и обобрать уже давно. И что Алена по уши влезла в какие-то общие дела с чеченскими бандитами, у которых она даже в авторитете.

Почуяв неладное, поняв, что круг вокруг него сжимается, Дименко рванул куда-то в родные края – то ли на Украину, то ли в Молдавию. А Алена, искренне полагавшая, что бояться в этой жизни ей совсем нечего, продолжала жить спокойно в своей элитной квартире в центре Москвы.

На эту квартиру мы и наведались однажды вечером.

Кирпичный добротный дом рядом с МИДом, самый центр. А вот квартира – прямо клоповник. Завалена каким-то барахлом вперемешку с картинами и антиквариатом, а также двумя валяющимися в непотребном виде на одном двуспальном просторном матрасе чеченцами.

Один из них на наш настойчивый звонок открывает дверь. Вид у него сонный и непонимающий. Лицо вытягивается, когда видит постановление о производстве обыска.

Самой Алены дома нет. Но это не страшно. Без нее обойдемся. Заходим в квартиру с понятыми. Все как положено. Объявляю нечто стандартное:

- Будет произведен обыск. Всем оставаться на местах. Прошу выдать предметы, имеющие значение для дела, изъятые из гражданского оборота.

Ну и так далее.

Чечены глядят на нас исподлобья и как-то недобро. Один из них еще совсем молодой парень, высокий, подвижный. Другой – среднего возраста, угрюмый и небритый. Молодой начинает возмущаться и выражаться, а потом объявляет что-то типа – шли бы вы все куда-то туда-то, да и я сам пошел.

Тут я его разворачиваю и пинаю совсем недипломатично. Он оборачивается, напрягается, мелькает в его глазах какой-то боевой огонек – вот-вот бросится в последний и решительный бой. Уже даже начинает опасное движение, когда я ему объявляю:

- Дернешься, пристрелю.

Это действует, как ушат холодной воды. Молодой тут же расслабляется. С боевого режима переходит на мирный. И успокаивается.

Как потом выяснилось, парень в Москву приехал на какие-то соревнования, он мастер спорта по боксу и вроде чемпион России. Но «супротив милиции он ничего не смог», - как поется в песне. Хотя, конечно, бучу был вполне способен устроить знатную. Но на проверку парень оказался вполне вменяемым, дисциплинированным, ни при каких бандитских делах не состоял и дальше даже помогал нам в проведении следственных действий, исправно ставя подписи в протокле. Так что мне даже как-то неудобно стало за свою непозволительную бестактность. Но это такие рабочие моменты, без них никак.

Второй же, старший по возрасту, такой приземистый, звероподобный, небритый, оказался фруктом тем еще. Он с неудовольствием смотрит, как мы описываем картины, документы. Вздыхает горестно и все время ныряет на кухню. Потом уже выяснилось, что в холодильнике была заначена бутылка водки. Он к ней и прикладывался. К концу обыска он ее все-таки добивает до последней капли. И как атлант гордо расправляет плечи. Объявляет во всеуслышание:

- Это вы чего, думаете, я вам дам все это вывезти! Вот эти картины, вещи! Да я биться за них буду!

И грозно смотрит, как горилла на соперников, даже делает попытку изобразить какую-то угрожающую стойку. Он тоже какой-то мастер по борьбе. Спьяну у него возникает иллюзия, что это ему поможет.

Нет, биться мы с ним не расположены. Потому просто вызываем ГНР из ближайшего отдела полиции.

Моментом возникают двое здоровяков. И так по росту и комплекции они вызывают уважение, а в бронежилетах вообще выглядят, как каменные тролли из «Властелина колец» - такие монументально-непробиваемые и готовые в любой момент зажевать жертву. Тот, что побольше, с каким-то человеческим сочувствием смотрит сверху вниз на клиента и велит тоном доброго доктора:

- Ну что, надевай тапочки, болезный, и поехали к нам в гости.

Небритый горец, хоть тоже сам по комплекции немаленький, но на их фоне как-то теряется. Смотрит на них грустно снизу вверх. Вздыхает. И послушно начинает зашнуровывать ботиночки. Берет сумку-котомку. И понуро бредет из квартиры, где внизу уже подан лимузин.

Пока возимся с обыском – вещей оказалось очень много, решили изъять все картины, чтобы проверить на предмет хищения, начинает подтягиваться массовка. Сначала приходит мать Алены, которая воспринимает обыск совершенно невозмутимо, с видом «ну я же говорила, что этим закончится». Она охотно информирует нас, что дочка ее пропащая, черте с кем водится, черте чем занимается, и сей ее финал нисколько не удивителен. Без звука подписывает протокол обыска, в который я ее включаю.

Потом подкатывает бригада поддержки из каких-то чеченских бандитов на паре машин. Мол, чего это вы на нашу «Мурку в кожаной тужурке» наезжаете. Видя эту движуху, решаю, что сегодня придется пострелять, поскольку во всей опергруппе я единственный вооруженный. Ну и ладно, работа такая. Будем их класть по мере поступления. И настрой такой, что совершенно до лампочки – как оно потом отзовется. Есть ситуация, есть бой. Что хорошо, времена уже не те, когда чечены рассекали по Москве с оружием. Так что патронов хватит, чтобы образумить эту толпу. А там глядишь и кто покруче из служивых подтянется.

Но наши ребята как-то горцев быстро угомонили, нарисовав им перспективы возможного государственно-правового насилия в отношении тех, кто мешает проведению следственных действий. «Бригада» быстро растворилась в вечерней полутьме.

Протокол уже закрываю. Тут появляется сама Алена. Морда круглая, красная от спиртовых возлияний. В общем, типичный искусствовед. И задыхается от возмущения, как это на ее превосходительство какие-то менты, или как их теперь называют, покусились. Мне даже сперва показалось, ее кондрат хватит, что, впрочем, для человечества было бы большой удачей.

Она начинает визжать что-то впрле: «кто вы такие?! Да катитесь отсюда. Всех засужу, раздавлю!» И прочий невнятный бред потерявшей все берега отмороженной лиходейки.

Я на нее смотрю спокойно и интересуюсь:

- А у вас еще упаковочной бумаги не найдется? А то нам на все картины не хватило.

Она смотрит на меня выпученными глазами, морда становится цвета помидора, и орет:

- Чего-о-о?! Фигушки тебе!

Думал, она бросится в бой, но ума у нее все же хватило не дергать тигров за хвост. Только передо мной натуральные фиги крутит из своих пальчиков-сарделек.

Обыск закончился. А потом начались трудовые будни – наши визиты на Пионерскую, где свил свое осиное гнездо Департамент собственной безопасности. Туда сестрица Аленушка исправно катала на нас жалобы. Инициатор мероприятий, как с ее слов выходило, работает по заказу северокавказской мафии, изводя честных экспертов и коллекционеров в Москве. А я, негодяй такой, злостный нарушитель капиталистической законности, выгреб у нее все из квартиры, а в итоге при ней даже не зачитал вслух протокол обыска. Пришлось давать объяснения. Даже понятых вызывали, которые сказали, что протокол я зачитал. В разгар разборок появился какой-то начальник из ДСБ и выдал вполне себе умную мысль:

- А чего мы вообще в уголовный процесс лезем? Это не наша компетенция.

Тогда от меня отстали. А моего коллегу мурыжили еще долго, выявляя его мифические связи с северокавказскими захватчиками антикварного рынка. Но, правда, бесполезно.

А я налитый кровью, круглый и достаточно непрезентабельный лик Алены вспоминал еще долго. И мысли разные нетолерантные меня посещали. Все же она удивительное создание. Человеком как-то язык не поворачивался ее назвать. Не человек это, а биологическая кукла, с ограниченным функционалом, имитирующем высшую нервную деятельность, начисто лишенная ряда необходимых для настоящего человека психических свойств. Чтобы хапнуть и продать какие-то картины совсем недавно фактически убила человека. И ни страха, ни раскаянья, только тупая упертость крокодила, сожравшего добычу. Агрессивная, всепоглощающая жадность и уверенность в том, что она может творить все, что ей заблагорассудится. Вон, подавшийся в бега Дименко – тот чистый жулик, опасливый, даже трусливый, всегда готовый слинять и зарыться на всю глубину при малейшей опасности, прекрасно понимал, что они натворили. Алена же прет танком в святой уверенности, что находится в своем праве.

Среди преступников немало таких реликтовых экземпляров, считающих, что они могут убивать, разорять, грабить. И брать, как они считают, свое по праву сильного. За века своего развития цивилизация ввела их в какие-то рамки. Заковала в кандалы законов. Но и сегодня от самых страшных преступлений их удерживает только страх наказания. Который борется с жадностью. Когда жадность побеждает, они становятся готовы на все.

И, главное, никакого варианта, что каким-то воспитанием можно там пробудить хотя бы зачатки совести. Потому как у них ее просто не предусмотрено конструкцией. Биороботы чертовы с дефектной программой. Ну и что? Убивать их? Изымать из социума? Мое мнение – к стенке ставить было бы совсем неплохо. Но вокруг столько гуманистов развелось.

Между тем дело забуксовало. Потерпевшая уверенно опознала Дименко, а Алену не смогла. Так что оснований для ареста жульманки не нашлось. А сам Дименко свалил в неизвестном направлении.

А мы отправились по московским антикварным магазинам изымать награбленные картины, которые Алена туда скинула. Я обыскивал на Арбате магазинчик, и его директриса плевалась на всяких жуликов, у которых она ради своего интеллигентного бизнеса должна покупать картины. Поминала Алену нехорошими словами и подсчитывала убытки. Потом просила телефон потерпевшей, у которой она после окончания дела хочет договориться приобрести эти картины.

Между тем на Дименко повесили еще один эпизод. Нашли мы московского армянина, у которого на стене висела картина Шилова – любимого лужковского придворного художника. Вот ее жулик и сторговал за пару десятков тысяч долларов. Взял ее в обычной для антикварного мира манере совершения сделок – деньги завтра принесу. Этот вариант у антикварщиков прокатывает почти всегда. И с этим Шиловым он исчез без следа.

Задокументировали мы это все, дело возбудили. Уже три эпизода преступной деятельности у Дименко были доказаны. И принялись искать его самого со всей тщательностью.

Искали год. А потом известие приходит, что где-то на Украине его замочили в рамках расплаты за очередное кидалово - в целом, для мошенника закономерный итог. И очень уж активно эти слухи распространялись. А подтверждений все не было.

Еще год прошел. Алена, тварь, на свободе, доказухи на нее достаточной нет. Одна возможность ее отправить на нары – это показания Дименко. А он вроде как голову сложил. А сложил ли? Мы в этом усомнились. И запустили машину розыска на все обороты. Дело возобновили в ГСУ Москвы.

И через некоторое время Дименко нарисовался. Целехонек, бодр, здоров и весел. Оказывается, сам запустил слухи о своей безвременной кончине, надеясь, что от него отвяжутся и милиция, и многочисленные кредиторы.

Вот только жулик никогда не сможет оборвать все свои нити. Розыскной отдел все же его вычислил. Взяли на просторах России. И в суд. Но Алену он не сдал. В общем, совершал преступления вместе с неустановленным лицом.

На свободе Аленушка осталась, в отличие от своего братца «Иванушки». Не отслеживал ее дальнейшую жизнь. Может, ворует. А может и опасается. Все же тогда мы это кубло воровское в антикварном мире сильно подчистили. Воровать стало опасно.

А живописные соцреалистические полотна мы потерпевшей вернули все. И это уже приятно…

Часть моих служивых историй собрал в книгах, которые выложил в Интернет.

Илья Рясной

«Клюквенники. Записки опера антикварного отдела».

https://author.today/work/157002

«Мутное время. Записки советского офицера»  

https://author.today/work/110129