Москва и москвичи

Владимир Алексеевич Гиляровский

В студенческую пору, благодаря строчкам песен А. Розенбаума познакомился с удивительным мастером слога - писателем, корреспондентом, артистом эпохи конца 19-го начала 20-го века, человека обладающим недюжинной силой В.А. Гиляровским.

«Катит весело трамвай
Посреди аллеи.
Здесь гулял и здесь пропал
Ленька Пантелеев.
Жалко, что его не знал
Папа Гиляровский,
Он главы б не написал
Про воров хитровских.»

А. Розенбаум «Лиговка»

«Бродит кот на Патриарших прудах,
А на Хитровке Гиляровского жду.
А в Столешниковом - ну просто беда -
Целый сонм воспоминаний и дум.»
А. Розенбаум «Покажите Мне Москву»

Гиляровский, опять Гиляровский. Кто же такой Гиляровский?

«Король московских репортеров» именно так неофициально прозвали Владимира Алексеевича. Описывал в своих произведениях быт и нравы Москвы. Сам себя он называл «хроникёр и бытописатель», по новомодному - "блоггер".

Но на мой взгляд лучшая его работа это всё же «Москва и москвичи» (1926), которая была буквально "проглочена". Потом были прочитаны «Трущобные люди» (1887), «Москва газетная» (опубликована 1960), «Мои скитания» (1928). В то время у меня был коммуникатор с большим экраном, и поэтому читал везде - на лекциях, в поезде, автобусе, ходил и читал не отрываясь.

До революции 1917 года произведения Гиляровского находились под запретом. А самая первая книга «Трущобные люди» была не просто запрещена, а сожжена.

Когда я погрузился в чтение «Москва и москвичи» сразу же влюбился в талант мастера. Главы читались запоем. Он непосредственный участник, герой и очевидец описываемых событий. Обладающий не малой харизмой и авторитетом дядя Гиляй имел доступ в самые тёмные места Москвы (говоря сегодняшним языком «днище»), что теперешнему поколению журналистов просто «как до Китая пешком». Притоны, ночлежки, босяки, Хитровка, Столешников переулок … Готовы к чтению? Даю слово автору.

Москва и москвичи — Хитровка

Хитров рынок почему-то в моем воображении рисовался Лондоном, которого я никогда не видел.
Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, — самым туманным местом в Москве.
Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окруженная облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. А чуть-чуть туманно или после дождя поглядишь сверху, с высоты переулка — жуть берет свежего человека: облако село! Спускаешься по переулку в шевелящуюся гнилую яму.
В тумане двигаются толпы оборванцев, мелькают около туманных, как в бане, огоньков. Это торговки съестными припасами сидят рядами на огромных чугунах или корчагах с «тушенкой», жареной протухлой колбасой, кипящей в железных ящиках над жаровнями, с бульонкой, которую больше называют «собачья радость»…
Хитровские «гурманы» любят лакомиться объедками. «А ведь это был рябчик!» — смакует какой-то «бывший». А кто попроще — ест тушеную картошку с прогорклым салом, щековину, горло, легкое и завернутую рулетом коровью требуху с непромытой зеленью содержимого желудка — рубец, который здесь зовется «рябчик».
А кругом пар вырывается клубами из отворяемых поминутно дверей лавок и трактиров и сливается в общий туман, конечно, более свежий и ясный, чем внутри трактиров и ночлежных домов, дезинфицируемых только махорочным дымом, слегка уничтожающим запах прелых портянок, человеческих испарений и перегорелой водки.
Двух- и трехэтажные дома вокруг площади все полны такими ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам. Каждый ночлежник платил пятак за ночь, а «номера» ходили по двугривенному. Под нижними нарами, поднятыми на аршин от пола, были логовища на двоих; они разделялись повешенной рогожей. Пространство в аршин высоты и полтора аршина ширины между двумя рогожами и есть «нумер», где люди ночевали без всякой подстилки, кроме собственных отрепьев…
На площадь приходили прямо с вокзалов артели приезжих рабочих и становились под огромным навесом, для них нарочно выстроенным. Сюда по утрам являлись подрядчики и уводили нанятые артели на работу. После полудня навес поступал в распоряжение хитрованцев и барышников: последние скупали все, что попало. Бедняки, продававшие с себя платье и обувь, тут же снимали их и переодевались вместо сапог в лапти или опорки, а из костюмов — в «сменку до седьмого колена», сквозь которую тело видно…
Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова (потом Ярошенко) и Ромейко (потом Кулакова). В доме Румянцева были два трактира — «Пересыльный» и «Сибирь», а в доме Ярошенко — «Каторга». Названия, конечно, негласные, но у хитрованцев они были приняты. В «Пересыльном» собирались бездомники, нищие и барышники, в «Сибири» — степенью выше — воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была «Каторга» — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых. «Обратник», вернувшийся из Сибири или тюрьмы, не миновал этого места. Прибывший, если он действительно «деловой», встречался здесь с почетом. Его тотчас же «ставили на работу».
Полицейские протоколы подтверждали, что большинство беглых из Сибири уголовных арестовывалось в Москве именно на Хитровке.
Мрачное зрелище представляла собой Хитровка в прошлом столетии. В лабиринте коридоров и переходов, на кривых полуразрушенных лестницах, ведущих в ночлежки всех этажей, не было никакого освещения. Свой дорогу найдет, а чужому незачем сюда соваться! И действительно, никакая власть не смела сунуться в эти мрачные бездны.

За знакомство с великим маэстро слова спасибо Александру Розенбауму, через своё творчество передает младому поколению очень важные вещи, понятия, опыт – нужно только услышать.