Гестаповец взял меня за подбородок, и я испугалась. Не знаю, больше того, что меня ждало, или того, что просто узнала его лицо.

"С началом войны между Россией и Германией страшнее всего было попасть в руки немецких карателей: эсэсовцев или гестаповцев.

Это были не люди, это были специально обученные ненавистники всего живого.

Мне даже думалось, что для них и своя-то семья была пустым звуком. И в случае чего, они и ею, не моргнув глазом, пожертвуют.

Угодить к ним не составляло труда: любой донос от нерадивого соседа или еще какого-то стукача, и за тобой уже спешат.

Особенно тяжело было тем, у кого были русские корни. Я, как вы уже поняли, была таковой.

Мой отец был русским, а мать - немкой. Оба преподаватели. Сама же я была без пяти минут дипломированная пианистка.

Я хорошо помню тот вечер, когда после очередного концерта возвращалась домой.

Не успела я переступить порог, как следом за мной вошли двое. Гадать не пришлось, кем они были.

По форме все стало ясно: это гестаповцы. Один из них ткнул мне в лицо листком бумаги.

Это был ордер на обыск. Несколько часов две немецких ищейки пытались найти что-то в квартире.

Удостоверившись, что все чисто, они приказали следовать мне, матери и отцу за ними в гестапо.

Нас раскидали по разным камерам. Почти не кормили, но и на допросы никто не уводил.

Это ожидание было тягостнее всего. Наконец, через три дня меня вызвали в допросную.

- Ну что, Вера Павловна, сами сознаетесь или придется нам стараться? - произнес человек, сидевший в полутьме за столом.

- Я не понимаю, о чем вы. Зачем меня вызвали сюда? - холодно возразила я, хотя отдавала себе отчет, что это мне не поможет.

Человек из-за стола неспешно поднялся и приблизился ко мне.

- Мне-то уж врать не стоит, Вера Павловна, - проговорил знакомый голос. - Меня не обвести вокруг пальца.

Гестаповец взял меня за подбородок, и я испугалась. Не знаю, больше того, что меня ждало, или того, что узнала его лицо.

Это был Илья Гольц. Он был завсегдатаем в нашем доме. Родители учили его истории и русскому языку.

Мы часто пили чай за одним столом, и Илья мне всегда казался очень милым и интеллигентным человеком.

Молодой человек оказывал мне знаки внимания, даже пару раз звал на свидание, но я ему отказывала, потому как у меня был жених.

Кто мог знать, что ежедневно мы впускали в наш дом змею, которая теперь грозила нас ужалить.

- А вы в курсе, Вера Павловна, что только за одно прослушивание московских радиостанций с вами должно быть? - проговорил Илья, вернувшись на свое место.

- Догадываюсь, - сухо процедила я сквозь зубы, осознав, что Гольц еще и подслушивал у меня под дверью.

- А чего стоит ваша подруга Рая? Что за вещи вы ей передавали и для кого? Для Красной Армии?

- Я? - удивилась я услышанному, потому что такого не было.

- Вы, Вера Павловна! Вы! - ухмыльнулся Гольц.

Как я узнала позже, Рая меня оговорила, не выдержав допросов гестаповцев.

Она надеялась выйти на волю, но после всего ей уже это сделать не удалось.

- Выпустите отца и мать. Неужели вы так с ними поступите после всего, что они для вас сделали? - взмолилась я.

- А что они для меня сделали? Я им ничем не могу помочь. Зато вы им можете помочь, Вера! - хладнокровно произнес Гольц. - Кстати, ваш жених Егор тоже здесь.

Мне стало дурно, как только я представила, что будет с моими любимыми людьми.

Из гестапо еще никто никогда не возвращался. Я подняла на Гольца потерянный взгляд:

- Я все подпишу, только их отпустите.

- Верочка Павловна, подписать нужно только одну бумагу, что вы согласны стать моей женой. Ну и про родственников придется забыть, увы!

Дрожащей рукой я поставила пару подписей. Видела, как Егора, мать и отца выводят из здания.

Так я стала женой гестаповца. Скажете, подлая, продалась. А что оставалось делать?"

Берлин, 1942 год.

Из воспоминаний Свечниковой В.П.

Источник: Армейская быль.