Короткая радость сгорела, И снова я грустен и нищ... Фёдор Сологуб.

7 1362

Фёдор Кузьмич Тетерников. Самый приличный человек из сообщества поэтов Серебряного века. Не наркоман, не пьяница, не половой террорист. С незаметной внешностью. По сути, всю жизнь учительствовал. 

Сологуб потерял отца в четыре года, и это стало настоящей трагедией, он хорошо его помнил, а отношения с матерью были очень напряженными. Нельзя сказать, что он ее не любил, но там превалировали другие чувства. 

Она воплощала агрессивную жестокую силу жизни. Он должен был сопротивляться, но был сломлен. Садомазохистский комплекс, который сформировался в детстве из-за жестокости матери, определил и личность Сологуба, и суть его творчества. Критики упрекали писателя в садистических безумствах, особое внимание в статьях уделяли брутальным сценам из его романов и рассказов («при виде розог или побоев герои Сологуба захлебываются от садического восторга»). На самом деле это была сублимация комплекса, который в некотором смысле стал для него источником творчества. Существует тетрадь, где напротив фамилий учеников ясным учительским почерком Сологуба записано, сколько розог получил каждый ученик за месяц. Плюс его замечательный трактат о телесных наказаниях, где он пишет о том, что детей надо сечь везде: в школе, дома, на улице, в участке и т. д. На полях этого трактата маргиналии: «так поступала моя мать», а далее о том, что он испытывал во время сечения и как сечь правильно. Мы можем изобретать разные теории или следовать стереотипам, но иногда одна подпись под документом или исписанный клочок бумаги из архива способны перечеркнуть все наши построения и гипотезы.

 Сологуб - дитя эпохи восьмидесятых девятнадцатого века, с ее превалирующими мотивами безнадежности и отчаяния. Ранняя лирика Сологуба тяжела, по-настоящему и глубоко безысходна. В ней нашли достаточно глубокое выражение индивидуализм и субъективизм раннего символизма. Мир его души, насыщенный мечтами о неземном счастье, фантастическими образами и видениями, во много раз ближе Сологубу, чем мир реальных людских отношений. Зло в стихах Сологуба метафизично, оно не имеет отчетливой социальной характеристики и служит символическим олицетворением темных сторон бытия, перед которыми бессилен человек. Беспомощность эта носит в стихах Сологуба роковой характер:

В поле не видно ни зги:

Кто-то зовет: «Помоги!»

Что я могу?

Сам я беден и мал,

Сам я смертельно устал, —

Как помогу?

Фёдор Сологуб родился 1 марта 1863 года в Санкт-Петербурге в семье портного, бывшего крестьянина Полтавской губернии Кузьмы Афанасьевича Тетерникова. Через два года родилась сестра писателя, Ольга. Семья жила бедно, положение усугубилось, когда отец Фёдора умер в 1867 году. Мать вынуждена была вернуться «одной прислугой» в семью Агаповых, петербургских дворян, у которых она когда-то прежде служила. 

В семье Агаповых прошло всё детство и отрочество будущего писателя. Свой поэтический дар будущий писатель ощутил в возрасте двенадцати лет, а первые дошедшие до нас законченные стихотворения датируются 1878. В тот же год Фёдор Тетерников поступил в Санкт-Петербургский Учительский институт. В институте он учился и жил (заведение было на интернатной основе) четыре года. По окончании института в июне 1882 года он, взяв мать и сестру, уехал учительствовать в северные губернии — сначала в Крестцы, затем в Великие Луки (в 1885 году) и Вытегру (в 1889 году), — в общей сложности проведя десять лет в провинции.

В Крестцах (Новгородская губерния) Сологуб провёл три года, будучи учителем Крестецкого народного училища. Он продолжал писать стихи, начал работу над романом (будущие «Тяжёлые сны»), которая заняла почти десятилетие. Первой же публикацией молодого поэта стала басня «Лисица и ёж», напечатанная в детском журнале «Весна» 28 января 1884 года за подписью «Те-рников»; эта дата стала началом литературной деятельности Фёдора Сологуба. В последующие годы было напечатано ещё несколько стихотворений в мелких газетах и журналах.

Задержка в литературном пути Сологуба была обусловлена совершенной культурной изоляцией, — он чувствовал, что писать в глуши, в общественном и культурном одиночестве больше не мог. Поэт мечтал вернуться в Санкт-Петербург, где было можно вполне реализовать свой талант. Но перевестись в столицу Тетерникову долго не удавалось; лишь осенью 1892 года он смог переехать на постоянное жительство в Петербург. В Петербурге Сологуб был определён учителем Рождественского городского училища на Песках.

Журнал «Северный вестник» сыграл особую роль в биографии Сологуба. Именно в нём он стал широко публиковаться в 1890-е годы: помимо стихотворений, были напечатаны первые рассказы, роман, переводы из Верлена, рецензии. И собственно сам «Фёдор Сологуб» — псевдоним — был придуман в редакции журнала, по настоянию Минского. Волынский предложил: «Соллогуб», — фамилию, в то время вызывавшую ассоциацию с известным аристократическим родом, к которому принадлежал беллетрист Владимир Соллогуб; для отличия в псевдониме убрали одну букву «л». В печати псевдоним впервые появился в 1893 году в апрельском номере журнала «Северный вестник» (им подписано стихотворение «Творчество»).

В 1896 году выходят первые три книги Фёдора Сологуба: «Стихи, книга первая», роман «Тяжёлые сны» и «Тени» (объединённый сборник рассказов и второй книги стихов). Все три книги Сологуб издал сам небольшим, впрочем, обычным по тем временам, тиражом.

Я — бог таинственного мира,

Весь мир в одних моих мечтах,

Не сотворю себе кумира

Ни на земле, ни в небесах.

Моей божественной природы

Я не открою никому.

Тружусь, как раб, а для свободы

Зову я ночь, покой и тьму.

28 октября 1896

В апреле 1897 года между редакцией «Северного вестника» и Сологубом произошёл раскол. Писатель стал сотрудничать с журналом «Север».

Живы дети, только дети, —

Мы мертвы, давно мертвы.

Смерть шатается на свете

И махает, словно плетью,

Уплетенной туго сетью

Возле каждой головы.

Хоть и даст она отсрочку —

Год, неделю или ночь,

Но поставит всё же точку

И укатит в черной тачке,

Сотрясая в дикой скачке,

Из земного мира прочь.

Торопись дышать сильнее,

Жди — придет и твой черед.

Задыхайся, цепенея,

Леденея перед нею.

Срок пройдет — подставишь шею, —

Ночь, неделя или год.

15 апреля 1897

 В начале 1899 года Сологуб перевёлся из Рождественского в Андреевское городское училище на Васильевском острове. В нём он стал не только учителем, но и инспектором с полагающейся по статусу казённой квартирой при училище.

В 1904 году вышли Третья и Четвёртая книги стихов, собравшие под одной обложкой стихи рубежа веков. «Собрание стихов 1897—1903» явилось своего рода рубежом между декадентством и последующим символизмом Сологуба, в котором утвердились символы Сологуба-поэта. При этом в декадентстве и символизме Сологуба не было резкого и дисгармоничного нагромождения эстетических парадоксов или нарочитой таинственности, недосказанности. Напротив, Сологуб стремился к предельной ясности и чёткости — как в лирике, так и в прозе.

В одежде пыльной пилигрима,

Обет свершая, он идёт,

Босой, больной, неутомимо,

То шаг назад, то два вперёд, —

И, чередуясь мерно, дали

Встают всё новые пред ним,

Неистощимы, как печали, —

И всё далек Ерусалим...

В путях томительной печали,

Стремится вечно род людской

В недосягаемые дали,

К какой-то цели роковой.

И создаёт неутомимо

Судьба преграды перед ним,

И всё далек от пилигрима

Его святой Ерусалим. 

Сложным периодом в творчестве Сологуба явились 1902—1904 годы. Одно за другим сменяются его вдохновения, и философские настроения, обогащая его лирику новыми образами, символами, которые затем будут неоднократно вызываться в собственной творческой системе. «В самом стиле его писаний есть какое-то обаяние смерти, — писал Корней Чуковский. — Эти застывшие, тихие, ровные строки, эта, как мы видели, беззвучность всех его слов — не здесь ли источник особенной сологубовской красоты, которую почуют все, кому дано чуять красоту?».

Когда я в бурном море плавал

И мой корабль пошел ко дну,

Я так воззвал: «Отец мой, Дьявол,

Спаси, помилуй, — я тону.

Не дай погибнуть раньше срока

Душе озлобленной моей, —

Я власти темного порока

Отдам остаток чёрных дней».

И Дьявол взял меня и бросил

В полуистлевшую ладью.

Я там нашел и пару весел,

И серый парус, и скамью.

И вынес я опять на сушу,

В больное, злое житие,

Мою отверженную душу

И тело грешное мое.

И верен я, отец мой Дьявол,

Обету, данному в злой час,

Когда я в бурном море плавал

И ты меня из бездны спас.

Тебя, отец мой, я прославлю

В укор неправедному дню,

Хулу над миром я восставлю,

И, соблазняя, соблазню.

23 июля 1902

 Особо ярко символ «смерти утешительной» выразился в рассказах, которые составили вышедшую в сентябре 1904 года книгу «Жало смерти». Главными героями книги были дети или подростки. В отличие от «Теней», первой книги рассказов (1896), общее безумие отступает перед манящей, не столько ужасной, сколько действительно «утешительной» смертью. В это же время у поэта происходит обращение к Сатане, но в нём видится не проклятье и отрицание Бога, а тождественная противоположность, необходимая и так же помогающая тем, кто в ней нуждается. Философия Сологуба того времени наиболее полно была выражена им в эссе «Я. Книга совершенного самоутверждения», опубликованном в феврале 1906 года в журнале «Золотое руно». Последовательно исходя из своей философии, Сологуб затем пишет мистерии «Литургия Мне» (1906), «Томления к иным бытиям» (1907) и приходит к идее «театра одной воли» и своему заветному символу — «творимой легенде».

В тени косматой ели

Над шумною рекой

Качает чёрт качели

Мохнатою рукой.

Качает и смеется,

Вперед, назад,

Вперед, назад.

Доска скрипит и гнется,

О сук тяжелый трется

Натянутый канат.

Снует с протяжным скрипом

Шатучая доска,

И чёрт хохочет с хрипом,

Хватаясь за бока.

Держусь, томлюсь, качаюсь,

Вперед, назад,

Вперед, назад,

Хватаюсь и мотаюсь,

И отвести стараюсь

От чёрта томный взгляд.

Над верхом темной ели

Хохочет голубой:

«Попался на качели,

Качайся, чёрт с тобой».

В тени косматой ели

Визжат, кружась гурьбой:

«Попался на качели,

Качайся, чёрт с тобой».

Я знаю, чёрт не бросит

Стремительной доски,

Пока меня не скосит

Грозящий взмах руки,

Пока не перетрется,

Крутяся, конопля,

Пока не подвернется

Ко мне моя земля.

Взлечу я выше ели,

И лбом о землю трах.

Качай же, чёрт, качели,

Все выше, выше... ах!

14 июня 1907

 С богоборчеством того периода связан поэтический миф о Змии — «Змей небесный», «злой и мстительный Дракон» — так нарекается солнце, воплощающее зло и земные тяготы в цикле «Змий» и прозе 1902—1906 гг. Восемнадцать стихотворений разных лет (в основном 1902—1904), в которых начальствует символ «змия», были скомпонованы Сологубом в цикл «Змий», вышедший отдельным изданием в качестве шестой книги стихов в марте 1907 года.

В 1904 году Фёдор Сологуб заключил с «Новостями и Биржевой газетой» договор на постоянное сотрудничество. Оно продолжалось чуть менее года, в течение которого было опубликовано около семидесяти статей, и ещё десятки остались неопубликованными. Круг тем, которых касался Сологуб в своей публицистике, был сформирован как его служебной деятельностью, так и наиболее насущными вопросами времени: школа, дети, русско-японская война, международное положение, революция, права евреев.

В период Первой русской революции 1905—06 гг. большим успехом пользовались политические сказочки Сологуба, печатавшиеся в революционных журналах. «Сказочки» — это особый жанр у Фёдора Сологуба. Краткие, с незатейливым и остроумным сюжетом, зачастую красивые стихотворения прозе, а иногда и отталкивающие своей душной реальностью, они писались для взрослых, хотя Сологуб обильно использовал детскую лексику и приёмы детского сказа. В 1905 году Сологуб собрал часть опубликованных к тому времени сказочек в «Книгу сказок» (изд-во «Гриф»), а писавшиеся тогда же «политические сказочки» были включены в одноимённую книгу, вышедшею осенью 1906 года. Помимо газетных статей и «сказочек» Сологуб отозвался на революцию пятой книгой стихов «Родине». Она вышла в апреле 1906 года.

В 1908 году Сологуб женился на переводчице Анастасии Чеботаревской. Самое ранее, поверхностное, знакомство их состоялось ещё осенью 1905 года у Вячеслава Иванова. Тогда 28-летняя переводчица переехала в Санкт-Петербург из Москвы, до того проучившись четыре года во французских высших учебных заведениях. 

Близко восприняв творчество Сологуба, Чеботаревская не ограничилась статьями о писателе, а стала также вникать во все литературные связи мужа, стараясь укрепить их, стала, можно сказать, его литагентом.

Я не знаю много песен, знаю песенку одну.

Я спою ее младенцу, отходящему ко сну.

Колыбельку я рукою осторожною качну.

Песенку спою младенцу, отходящему ко сну.

Тихий ангел встрепенется, улыбнется, погрозится шалуну,

И шалун ему ответит: «Ты не бойся, ты не дуйся, я засну».

Ангел сядет к изголовью, улыбаясь шалуну,

Сказки тихие расскажет отходящему ко сну.

Он про звездочки расскажет, он расскажет про луну,

Про цветы в раю высоком, про небесную весну.

Промолчит про тех, кто плачет, кто томится в полону,

Кто закован, зачарован, кто влюбился в тишину.

Кто томится, не ложится, долго смотрит на луну,

Тихо сидя у окошка, долго смотрит в вышину, —

Тот поникнет, и не крикнет, и не пикнет, и поникнет в глубину,

И на речке с легким плеском круг за кругом пробежит волна в волну.

Я не знаю много песен, знаю песенку одну,

Я спою ее младенцу, отходящему ко сну.

Я на ротик роз раскрытых росы тихие стряхну,

Глазки-светики-цветочки песней тихою сомкну.

20 марта 1907

 В 1910 году Сологуб с Чеботаревской переезжают в дом 31 по Разъезжей улице, где стараниями Чеботаревской был устроен настоящий салон, в котором, по выражению К. Эрберга, «собирался почти весь тогдашний театральный, художественный и литературный Петербург». В салоне на Разъезжей устраивались специальные вечера в честь новых интересных поэтов, — были вечера Анны Ахматовой, Сергея Есенина,Игоря Северянина.

На фоне повышенного интереса общества к новому искусству и к сочинениям автора «Творимой легенды» в частности, Фёдор Сологуб задумал серию поездок по стране с чтением стихов и лекции о новом искусстве, пропагандировавшей принципы символизма. После основательной подготовки и премьеры лекции «Искусство наших дней» 1 марта 1913 года в Санкт-Петербурге, Сологубы вместе Игорем Северяниным выехали в турне. Более месяца продолжалась их поездка по российским городам (от Вильны до Симферополя и Тифлиса.

Основные тезисы лекции «Искусство наших дней» были составлены Чеботаревской, прилежно организовавшей credo сологубовской эстетики по его статьям. При этом были учтены предшествующие работы Д. С. Мережковского, Н. Минского, В. И. Иванов, А. Белого, К. Д. Бальмонта и В. Я. Брюсова. Сологуб развивает мысль о соотношении искусства и жизни. По нему, подлинное искусство влияет на жизнь, заставляет человека смотреть на жизнь уже пережитыми образами, но оно же и побуждает к действию. Без искусства жизнь становится лишь бытом, с искусством же начинается преобразование самой жизни, то есть творчество. А оно, если искренно, всегда будет этически оправданным, — таким образом мораль ставится в зависимость эстетики.

После первых выступлений оказалось, что лекции Сологуба на слух принимались не очень успешно, несмотря на аншлаг во многих городах. Обзоры выступлений в прессе также были двузначными: кто-то не принимал воззрений Сологуба совершенно, кто-то писал о них как о красивом вымысле, и каждый укорял лектора в его нежелании хоть как-то установить контакт с публикой. А чтение стихов Игорем Северяниным, завершавшим лекции Сологуба в первом турне, вообще рассматривалось обозревателями, как намеренное издевательство над литературой и слушателями. «Сологуб, — писал Владимир Гиппиус, — решил своей лекцией высказать исповедание символизма… и произнёс суровую и мрачную речь… Глубока пропасть между этим невесёлым человеком и молодостью, — неуверенно, или равнодушно, рукоплескавшей ему.» 

Неживая, нежилая, полевая, лесовая, нежить горькая и злая,

Ты зачем ко мне пришла, и о чем твои слова?

Липнешь, стынешь, как смола, не жива и не мертва.

Нежилая, вся земная, низовая, луговая, что таишь ты, нежить злая,

Изнывая, не пылая, расточая чары мая, темной ночью жутко лая,

Рассыпаясь, как зола, в гнусных чарах волшебства?

Неживая, нежилая, путевая, пылевая, нежить темная и злая,

Ты зачем ко мне пришла, и о чем твои слова?

10 июня 1913

Сологубу, внимательно отслеживавшему в прессе все замечания о себе, были известны такие оценки лекции, но менять что-либо в характере выступлений не пытался. Турне были возобновлены и продолжились вплоть до весны 1914 года, завершившись серией лекций в Берлине и Париже.

Успех лекций подтолкнул Фёдора Сологуба расширить свою культуртрегерскую деятельность, результатом чего стало основание своего собственного журнала «Дневники писателей» и общества «Искусство для всех». Сологуб также принимал участие в созданном совместно с Леонидом Андреевым и Максимом Горьким «Российском Обществе по изучению еврейской жизни». 

Я спешил к моей невесте

В беспощадный день погрома.

Всю семью застал я вместе

Дома.

Все лежали в общей груде...

Крови темные потоки...

Гвозди были вбиты в груди,

В щеки.

Что любовью пламенело,

Грубо смято темной силой...

Пронизали гвозди тело

Милой...

22 июня 1906

Еврейский вопрос всегда интересовал писателя: ещё в статьях 1905 года Сологуб призывал к искоренению всякого официального антисемитизма, а в 1908 году Сологубом был начат роман «Подменённый» (не завершён) — на тему взаимоотношений евреев и рыцарей в средневековой Германии. Зимой 1915 года Сологуб от имени Общества ездил на встречу с Григорием Распутиным, дабы узнать о его отношении к евреям (почему тот превратился из антисемита в сторонника еврейского полноправия). Одним из плодов «Общества по изучению еврейской жизни» стал сборник «Щит» (1915), в котором были опубликованы статьи Сологуба по еврейскому вопросу.

Первую мировую войну Фёдор Сологуб воспринял как роковое знамение, могущее принести множество поучительных, полезных плодов для российского общества, как средство пробуждения в русском народе сознания нации. Однако к 1917 году Сологуб разуверился в таком мистическом свойстве войны для России, убедившись, что никакого духа в этой войне нет в обществе. Проследить отношение писателя к войне и различным общественным вопросам можно по статьям, которые Сологуб еженедельно публиковал в «Биржевых ведомостях».

Пафос военной публицистики Сологуба лёг в основу лекции «Россия в мечтах и ожиданиях», с которой Сологуб в 1915—1917 гг. объездил всю Российскую Империю, от Витебска до Иркутска. Как и предыдущая, «Искусство наших дней», новая лекция вызывала прямо противоположные реакции. В провинциальной прессе вновь преобладали прохладные оценки выступлений. Нередко лекции запрещались. Но большинство выступлений прошли с успехом, и как всегда, особенно чутка была молодёжь.

Кроме того, на войну поэт также откликнулся книгой стихов «Война» (1915) и сборником рассказов «Ярый год» (1916), которые получили крайне вялые рецензии в прессе.

Там за рекою

Грозный огонь.

Близко с грозой боевою

Мчится пылающий конь.

В красной лампаде

Красный огонь.

Что же молить о пощаде!

Близок пылающий конь.

Грозные громы,

Грозный огонь.

Вот, разрушающий домы,

Мчится пылающий конь.

Блещет и льётся

Красный огонь.

Сердце томительно бьётся, —

Близок пылающий конь.   

 Стихи и рассказы были призваны поддержать дух и укрепить надежду на победу, однако их содержание вышло искусственным, нередко окрашенным сентиментальностью, столь несвойственной Фёдору Сологубу.

Пробегают грустные, но милые картины,

Сотни раз увиденный аксаковский пейзаж.

Ах, на свете всё из той же самой глины,

И природа здесь всегда одна и та ж!

Может быть, скучает сердце в смене повторений,

Только что же наша скука? Пусть печалит, пусть!

Каждый день кидает солнце сети теней,

И на розовом закате тишь и грусть.

Вместе с жизнью всю ее докучность я приемлю,

Эти речки и проселки я навек избрал,

И ликует сердце, оттого что в землю

Солнце вновь вонзилось миллионом жал.

5 октября 1916

Февральская революция, обрушившая монархию и создавшая предпосылки для демократического преобразования Российской империи, Фёдором Сологубом была встречена с воодушевлением и большими надеждами. Его, как и остальных деятелей культуры, волновало, что будет с искусством в новой ситуации, кто его будет курировать и от чьего имени. Так 12 марта 1917 года образовался Союз Деятелей Искусства, живейшее участие в работе которого принял Фёдор Сологуб. Однако вскоре Союз Деятелей Искусства сосредоточился на борьбе за влияние в кабинете создававшегося министерства искусств, против наличия которого особенно выступал Сологуб.

С лета 1917 года газетные статьи Сологуба принимают откровенно антибольшевистский характер. Если раньше Сологуб и входил в отношения с большевиками, то из позиции «общего врага» (царизм), кроме того, нельзя забывать, что Анастасия Чеботаревская была деятельно связана с революционной средой (её брат был казнён, другой был сослан, а её сестра была родственницей Луначарского). Этим и объясняются контакты Сологубов с левыми (особенно за границей, где в 1911—1914 гг. Сологуб встречался с Троцким, Луначарским и др.), концерты в пользу ссыльных большевиков.

Вернувшись в конце августа с дачи в Петроград, Сологуб продолжил работу в Союзе Деятелей Искусства, в котором возглавлял литературную курию, — принимая участие в подготовке созыва Собора деятелей искусства. В то же время Сологуб в своей публицистике передавал своё предчувствие беды, пытаясь возбудить гражданские чувства соотечественников, особенно власть предержащих (чуть позже Сологуб признает, что ошибся в Керенском и в генерале Корнилове: первый, по его словам, оказался «болтуном, проговорившим Россию», последний же был «прямым честным человеком»).

Ставшие редкими статьи и выступления Сологуба после Октябрьского переворота были посвящены свободе слова, а также целости и неприкосновенности Учредительного собрания в виду угрозы его разгона. Сологуб с безоговорочной враждебностью отнёсся к большевистскому перевороту и последующему разбою. Всю зиму и весну 1918 года Сологуб пользовался любой возможностью опубликовать «просветительные» статьи, направленные против отмены авторского права, ликвидации Академии Художеств и уничтожения памятников.

Мутное утро грозит мне в окно,

В сердце — тревога и лень.

Знаю, — мне грустно провесть суждено

Этот неласковый день.

Знаю, — с груди захирелой моей

Коршун тоски не слетит.

Что ж от его беспощадных когтей

Сердце моё защитит?

Сердце, сбери свои силы, борись!

Сердце мне шепчет в ответ:

«Силы на мелочь давно разошлись,

Сил во мне больше и нет!

«Пайки, дрова, стояние в селёдочных коридорах… Видимо, всё это давалось ему труднее, чем кому-либо другому. Это было ведь время, когда мы, литераторы, учёные, все превратились в лекторов, и денежную единицу заменял паёк. Сологуб лекций не читал, жил на продажу вещей», — вспоминал о жизни в ту эпоху Л. М. Клейнборт. Так или иначе пайки, которые эти организации выдавали признанным «законом» литераторам, были недостаточны, и в условиях абсолютной невозможности издаваться Сологуб сам стал делать книжки своих стихов и распространять их через Книжную Лавку Писателей. Обычно от руки писались 5-7 экземпляров книги и продавались по семь тысяч рублей.

Когда меня у входа в Парадиз

Суровый Петр, гремя ключами, спросит:

«Что сделал ты?» — меня он вниз

Железным посохом не сбросит.

Скажу: «Слагал романы и стихи,

И утешал, но и вводил в соблазны,

И вообще мои грехи,

Апостол Петр, многообразны.

Но я — поэт». И улыбнется он,

И разорвет грехов рукописанье,

И смело в рай войду, прощен,

Внимать святое ликованье.

Не затеряется и голос мой

В хваленьях ангельских, горящих ясно.

Земля была моей тюрьмой,

Но здесь я прожил не напрасно.

Горячий дух земных моих отрав,

Неведомых чистейшим серафимам,

В благоуханье райских трав

Вольется благовонным дымом.

8 апреля 1919

Эта невозможность существования, в конце концов, побудила Фёдора Сологуба, принципиально бывшего против эмиграции, обратиться в декабре 1919 года в советское правительство за разрешением выехать. Но за сим ничего не последовало. Через полгода Сологуб написал новое прошение, на этот раз адресованное лично Ленину. Тогда помимо Сологуба вопрос с отъездом за границу решался с Блоком, тяжёлая болезнь которого не поддавалась никакому лечению в России. Рассмотрения по делам Сологуба и Блока затягивались. В середине июля 1921 года Сологуб, наконец, получил положительное письмо Троцкого, но отъезд опять сорвался. Начиная с 1918 года для него существовала только одна проблема: уехать. Конечно, Сологуб и Чеботаревская могли бежать, этот вопрос обсуждался ими вместе с Мережковскими, и не только. Однако, в отличие от многих, они хотели добиться разрешения на легальный отъезд в знак протеста режиму. Если бы они воспользовались другими возможностями, все сложилось бы иначе. Дальше с ними происходит жуткая история. В феврале 1920 года их наконец-то вызвали в Москву для выдачи загранпаспортов. Они едут в ночь, а утром в Москве получают телеграмму, в которой сообщается, что их квартира ограблена, вынесено все, кроме книг и мебели (зима — ни продуктовых карточек, ни одежды). Получив паспорта, они спешно возвращаются домой, но тут же получают другую телеграмму: в срочном порядке вернуть выданные паспорта. Большевики вели с ними нечестную игру.

История, связанная с несостоявшимся отъездом за границу, стала началом конца. В конце концов, разрешение-таки было получено, и отъезд в Ревель был запланирован на 25 сентября 1921 года. Однако томительное ожидание, прерываемое несбывшимися обещаниями, надломило психику жены Сологуба, расположенной к сумасшествию. Именно в это время у неё случился приступ болезни. Вечером 23 сентября 1921 года, воспользовавшись недосмотром прислуги и отсутствием Сологуба, ушедшего для неё за бромом, Чеботаревская отправилась к сестре на Петроградскую сторону. Но не дойдя буквально нескольких метров до её дома, бросилась с Тучкова моста в реку Ждановку. Смерть жены для Фёдора Сологуба обернулась непосильным горем, которое писатель не изжил до конца своих дней. К её памяти Сологуб будет постоянно обращаться в творчестве в оставшиеся годы. После смерти жены Сологуб уже не захотел уезжать из России.

В середине 1921 года советское правительство издало несколько декретов, ознаменовавших начало эры Новой экономической политики, после чего сразу же ожила издательская и типографская деятельность, восстановились заграничные связи. Тогда же появляются новые книги Фёдора Сологуба: сначала в Германии и Эстонии и затем в Советской России.

Первой их этих книг Сологуба явился роман «Заклинательница змей», изданный в начале лета 1921 года в Берлине. Роман с перерывами писался в период с 1911 по 1918 годы и стал последним в творчестве писателя. Наследуя реалистическое и ровное повествование предыдущего романа, «Слаще яда», «Заклинательница змей» получилась странно далёкой от всего того, что прежде писал Сологуб. Сюжет романа свёлся к нехитрым феодальным отношениям бар и рабочих, разворачивавшимся на живописных волжских просторах. Первая послереволюционная книга стихов «Небо голубое» вышла в сентябре 1921 года в Эстонии (куда в то время пытались выехать Сологубы). В «Небо голубое» Сологуб отобрал неопубликованные стихи 1916—21 гг. В том же издательстве вышел последний сборник рассказов Сологуба — «Сочтённые дни».

Измотал я безумное тело,

Расточитель дарованных благ,

И стою у ночного предела,

Изнурён, беззащитен и наг.

И прошу я у милого Бога,

Как никто никогда не просил:

«Подари мне ещё хоть немного

Для земли утомительной сил!

Огорченья земные несносны,

Непосильны земные труды,

Но зато как пленительны вёсны!

Как прохладны объятья воды!

Как пылают багряные зори!

Как мечтает жасминовый куст!

Сколько ласки в лазоревом взоре

И в лобзании радостных уст!

И ещё вожделенней лобзанья,

Ароматней жасминных кустов

Благодатная сила мечтанья

И певучая сладость стихов.

У Тебя, милосердного Бога,

Много славы, и света, и сил,

Дай мне жизни земной хоть немного,

Чтоб я новые песни сложил.     

С конца 1921 года книги Сологуба начинают издаваться и в Советской России: выходят поэтические сборники «Фимиамы» (1921), «Одна любовь» (1921), «Костёр дорожный» (1922), «Соборный благовест» (1922), «Чародейная чаша» (1922), роман «Заклинательница змей» (1921), отдельное иллюстрированное издание новеллы «Царица поцелуев» (1921), переводы (Оноре де Бальзак, Поль Верлен, Генрих фон Клейст).

Замолкнули праздные речи,

Молитвой затеплился храм,

Сияют лампады и свечи,

Восходит святой фимиам.

Возносим пасхальные песни

От слёзно-сверкающих рос.

Воскресни, воскресни,

Воскресни, Христос,

Вливаются светлые вести

В ответный ликующий стих;

К сберёгшей венец свой невесте

Нисходит небесный Жених.   

 Новые книги стихов определяли те же настроения, намеченные в «Небе голубом». Наравне с преобладавшими стихотворениями последних лет, были помещены и те, что были написаны несколько десятилетий тому назад. Своею цельностью особенно выделялся сборник «Чародейная чаша».

День и ночь измучены бедою;

Горе оковало бытиё.

Тихо плача, стала над водою,

Засмотрелся месяц на неё.

Опустился с неба, странно красен,

Говорит ей: «Милая моя!

Путь ночной без спутницы опасен,

Хочешь или нет, но ты — моя».

Ворожа над тёмною водою,

Он унёс её за облака.

День и ночь измучены бедою,

По свету шатается тоска.    

Фёдор Сологуб остался в СССР и продолжал плодотворно трудиться, много писал — но всё «в стол»: его не печатали. Чтобы продолжать активную литературную деятельность в таких условиях, Сологуб с головой ушёл в работу петербургского Союза Писателей (в январе 1926 года Сологуб был избран председателем Союза). Деятельность в Союзе Писателей позволила Сологубу предолеть одиночество, заполнив всё его время, и расширить круг общения: ведь к тому времени почти все бывшие крупные писатели и поэты дореволюционной России, к среде которых принадлежал Сологуб, оказались за границей.

Последним большим общественным событием в жизни Фёдора Сологуба стало празднование его юбилея — сорокалетие литературной деятельности, — отмеченное 11 февраля 1924 года. Чествование, организованное друзьями писателя, проходило в зале Александринского театра. На сцене с речами выступили Е. Замятин, М. Кузмин, Андрей Белый, О. Мандельштам; среди организаторов торжества — А. Ахматова, Аким Волынский, В. Рождественский. Как отмечал один из гостей, всё проходило так великолепно, «как будто все забыли, что живут при советской власти». Это торжество парадоксально оказалось прощанием русской литературы с Фёдором Сологубом: никто из тогдашних поздравителей, равно как и сам поэт, не предполагал, что после праздника больше не выйдет ни одной его новой книги. Была надежда на переводы, которыми Сологуб плотно занялся в 1923—1924 гг., однако большинство из них не увидело свет при жизни Сологуба.

Алкогольная зыбкая вьюга

Зашатает порой в тишине.

Поздно ночью прохожий пьянчуга

Подошел на Введенской ко мне.

"Вишь, до Гатчинской надо добраться,-

Он сказал мне с дрожанием век,-

Так не можете ль вы постараться

Мне помочь, молодой человек?"

Подивившись негаданной кличке,

Показал я ему, как пройти,

А потом, по давнишней привычке,

Попытался разгадку найти.

Впрочем, нечему здесь удивляться:

По ночам я люблю босиком

Час-другой кое-где прошататься,

Чтобы крепче спалося потом.

Плешь прикрыта поношенной кепкой,

Гладко выбрит, иду я босой,

И решил разуменьем некрепкий,

Что я, значит, парнишка простой.

Я ночною прогулкой доволен:

Видно, все еще я не ломлюсь.

Хорошо, что я в детстве не холен,

Что хоть пьяному юным кажусь.

11 октября 1923

В середине 20-х гг. Сологуб вернулся к публичным выступлениям с чтением стихов. Как правило, они проходили в форме «вечеров писателей», где наряду с Сологубом выступали А. А. Ахматова, Е. Замятин, А. Н. Толстой, М. Зощенко, В. Рождественский, К. Федин, К. Вагинов и другие. Новые стихи Сологуба только и можно было услышать из уст автора санкт-петербургских и царскосельских эстрад (летние месяцы 1924—1927 гг. Сологуб проводил в Царском Селе), так как в печати они не появлялись. Тогда же, в начале 1925 и весной 1926 года, Сологуб написал около дюжины антисоветских басен, читались они лишь в узком кругу. По свидетельству Р. В. Иванова-Разумника, «Сологуб до конца дней своих люто ненавидел советскую власть, а большевиков не называл иначе, как „туполобые“». В качестве внутренней оппозиции режиму (особенно после того, вопрос с эмиграцией отпал) был отказ от нового правописания и нового стиля летоисчисления в творчестве и личной переписке. Мало надеясь на появление в свет своих книг, Сологуб тем не менее сам, незадолго до смерти, составил два сборника из стихотворений 1925—27 гг. — «Атолл» и «Грумант».

Моя молитва — песнь правдивая,

Мой верный, нелукавый стих,

И жизнь моя трудолюбивая

Горела в ладанах святых.

Пускай для слабых душ соблазнами

Пылает каждая из книг, —

К Тебе идём путями разными,

И я в грехах Тебя постиг.

Душа пред миром не лукавила,

И не лукавил мой язык.

Тебя хулою песнь прославила, —

Багряной россыпью гвоздик.

Тебе слагалась песнь правдивая,

Тебе слагался верный стих,

И жизнь моя трудолюбивая

Горела в ладанах святых.  

В мае 1927 года, в разгар работы над романом в стихах «Григорий Казарин», Фёдор Сологуб серьёзно заболел. Болен он был давно, и болезнь до того более-менее удавалось подавить, теперь же осложнение оказалось неизлечимым. С лета писатель уже почти не вставал с постели. Осенью началось обострение болезни. Умирал поэт долго и мучительно. Последние стихотворения поэта помечены 1 октября 1927 г.

Умер Фёдор Сологуб 5 декабря 1927 года. Был похоронен рядом с могилой А. Н. Чеботаревской.  За несколько дней до смерти, его подвели к камину, и он сжёг свои письма, рукопись неоконченного романа, но на стихи, как он сказал сам, «рука не поднялась». Похороны состоялись 7 декабря на Смоленском кладбище.

Конашенок попытался улететь в Армению, но был задержан в аэропорту Пулково, а позже, заикаясь от страха, записал видео, где принёс свои «глубочайшие извинения»

Сегодня и вчера стримеры наперебой извиняются за свои слова в прямом эфире, сказанные сразу после теракта. Одна женщина из Липецкой области в эфире говорила, что в Москве убили всего 113 человек, а на...

«Крокус-покус» Агаларовых: здание в кадастре не числится, а работали дети и самозанятые

Многие наверняка обратили внимание на школьников, выводивших людей из «Крокус Холла» в ходе теракта 22 марта. Они прославились на всю страну и получили уже немало наград. Правда, юридич...

Россия против Запада: гонка на выживание

Я всегда говорил и буду говорить, что силовые методы во внутренней и внешней политике — последний довод. Не невозможный, не запрещённый, не аморальный, а именно последний.Моральные оцен...

Обсудить
    • ilya
    • 30 января 2020 г. 09:41
    Искал позитив - за что зацепиться. Понравилась Колыбельная. :blush:
  • После прочтения строк "Я так воззвал: «Отец мой, дьявол, Спаси, помилуй, — я тону. Не дай погибнуть раньше срока Душе озлобленной моей, —" дальше я читать не стала. Это бесовская поэзия.
  • :thumbsup: :thumbsup: :thumbsup:
  • Очень все грустно...
  • А ведь он не был "приличным человеком". "Соблазнял", "Дьявол -отец". Эх... Погиб талант.