Когда были живы мои бабушка и дедушка (Царство им Небесное!), я очень любил приезжать к ним летом в деревню Степаново. Степаново – моя малая Родина. Это под Яхромой, где Волен с горными лыжами. Там хорошо: холмы, дали, сеном пахнет. Знал, конечно, что уеду через неделю, прибавив десять килограммов весу, но отказаться от шестиразовых коронных пельменей, на тройном бульоне, от восьмиразового фирменного борща «Метелка», гения перистальтики, от ежечасных соленых рыжиков…ну и так далее – не мог.
После дедушкино-бабушкиных рыжико-борщовых пельменей любой пятизвездочный шведский стол кажется мне чем-то вроде чебуречной в Сыктывкаре (одно из сильнейших, кстати, впечатлений моей жизни).
Бабушки с дедушкой давно нет, но сны о моей Обломовке снятся и снятся. И вот…бывают, как сказал поэт, странные сближенья. Делюсь.
У меня есть старинный французский приятель Режис. Режису семьдесят пять лет. Он живет в Оверни. «Дедушка Режис» знает меня с детства. Несколько раз он, вместе со своей «бабушкой Сюзон», приезжал в Москву. Это ещё было во времена рыдания наших Наташ под песню Жильбера Беко «Натали», мужественной борьбы французской компартии не знаю с кем и аншлагов на «Анжелику, маркизу ангелов» в советских кинотеатрах. Дедушка Режис уже пятьдесят лет учит русский язык, но говорить на нем пока не решается. «Лет через пять-семь», - задумчиво говорит дедушка Режис. Меня он называет «Пти мужикь» - «маленький мужик». Хотя я давно уже вполне половозрелый дядя и печальный ветеран русской жизни, «Пти мужикь» пристало ко мне навсегда. Бабушка Сюзон – тоже очень хорошая, всё время молчит и улыбается. Как из «Старосветских помещиков».
Мы долго переписывались, и дедушка Режис все время приглашал меня в свою Овернь. «Приезжай, Пти мужик, - писал он. – У нас в Оверни замечательный климат и питательная еда». И вот однажды, где-то, помню, в начале лета я решил-таки съездить к дедушке Режису и бабушке Сюзон.
Овернь – сердце Франции. Правда. Центральный горный массив. Горы-холмы – цвета омытого росой малахита. Горные речки, гулкие, как винные погребки, ущелья. Речки булькают, словно разливаемое вино. На вершинах холмов – сердитые средневековые донжоны. На севере Оверни – действующие, затаившиеся до срока вулканы. Дома из черного вулканического камня и с каменными же крышами, похожие на каких-то таинственных квадратных черепах. Южная часть Оверни – Аверон со столицей Родес. Названия деревенек звучат по-крестьянски крепок и хозяйственно: Эстен, Антрег, Эспальон, Лайоль, Конк. Люди тоже – крепкие, сбитые. Диалект родственен провансальскому языку. Говорят в Оверни – как капусту шинкуют. Крепко, хрумко, вкусно. Ребята здесь живут серьезные. Проезжаешь местечко Эстен – знай: отсюда Жискар дЭстен. Проезжаешь деревеньку Ширак в горах Обрак – отсюда Жак Ширак. Жорж Помпиду тоже из Оверни. Вообще в начале века многие овернцы переехали в Париж, занялись доходным делом (в основном – торговлей углем и содержанием кафе), а потом, основательно накопив деньжат, вернулись в свою благословенную Овернь.
Основное занятие овернцев – разводить свиней (а также уток), а потом их радостно кушать.
Я приехал к дедушке Режису и бабушке Сюзон сразу после обеда. Поел еще в столице Оверни Клермон-Ферране (туда из Парижа летают самолеты). От Клермон-Феррана до деревеньки дедушки Режиса и бабушки Сюзон – полтора часа на машине.
- А! Пти-мужикь! – обнял меня дедушка Режис. – Как ты вырос! Ты уже почти совсем взрослый!
Еще бы, скоро сороковник разменяю.
Бабушка Сюзон тоже прослезилась.
- Надо перекусить, - сказала она с чувством.
- Спасибо, я ел в Клермон-Ферране, - ответил я.
- Я не сказала «есть», я сказала «перекусить», - улыбнулась шире оборок на плечах бабушка Сюзон. – Мы, пожалуй, перекусим тортиком «А-ля брош». К тому же в Клермон-Ферране всё очень непитательное.
И мы перекусили «питательным».
«Гато а-ля брош» – это конус размером с две ленинских башки. Состав: килограмм муки, килограмм сахара, двадцать четыре яйца и килограмм масла. Всё это в роме. Жарится на вертеле. Издалека похоже на шаурму.
Тортик мы расписали на троих. То есть я заел восемь яиц и по триста граммов – соответственно масла, сахара и муки. Если не считать бутылочки (на брата) красного вина. «Марсияк» называется.
Дальше я плохо помню, потому что спал. Проснулся я в шесть вечера. Пахло сеном. Холмы, дали. Как у моих бабушки с дедушкой в Степаново.
- Перед ужином надо перекусить, - сказала бабушка Сюзон. – Чтобы не дай бог желудок не усох. Он такой хитрый, этот желудок… Чуть зазеваешься – он уже усыхает…
Перекусили пол-литровой (на каждого) мисочкой со студнем «Пунти». Студень – с черносливом и овощами. А потом («Чтобы студень лучше переварился», по словам дедушки Режиса) – пол-литровой же лоханью супчика «Потэ оверньят». Это такие щи с салатом и сосисками. Ну, и «Марсияк», как водится. «Чтоб Потэ и Пунти лучше поняли друг друга», - сказала бабушка Сюзон. Потэ и Пунти друг друга поняли.
- Вот и хорошо, а теперь самое время подумать об ужине, - сказал дедушка Режис и пошел резать свинью Люсэн.
Подумать об ужине мне дали не больше полутора часов. Потом перешли к делу.
Свинья – королева Аверона. Хряков аверонские крестьяне всегда нежно называли «Господин». Хрюшку аверонцы едят целиком. Из головы делают студень (по-местному – «сыр из головы»). Дальше: колбаса, ветчина, сосиски из крови («черный будэн»)…Но главное – кишки. Из кишок готовят любимое блюдо – «трипУ», которое едят даже утром. ТрипУ продается в банках, в каком-то растворе. Похоже трипУ, пардон, на исполинскую более чем половозрелую мошонку. Вкус – изумительный. Калорийность – доводящая до недоумения. Нулей не сосчитать. Чтобы недоумение продолжалось вечно, к поросятине добавляют блюдо «алиго». Это пюре. Состав порцайки: килограмм картошки, четыреста граммов сыра «томм», двести пятьдесят граммов сметаны, сто граммов масла. В целом, на общем свином фоне – щадяще.
Все это было радостно подано к ужину. И съедено. После ужина я сидел, недоуменно молчал и почему-то упорно повторял про себя фразу моей хорошей крымской подруги Гали:
- Мэртвы пчэлы нэ гудуть.
Так я прожил в Оверни неделю. Съел несколько пудов «фуа-гра», местных сыров (того же «Рокфора» или «Блё дОвернь), жареного со сметаной, сыром и прочими питательными вещами, карпа, паштета из утиных шкварок, булочек «фуас»… Но больше – насчет поросятины. Тут с этим строго, все-таки свиное сердце Франции.
Набрал я, как положено, десять килограммов веса и поехал домой. И в самолете «Париж-Москва» мне снились бабушка Сюзон и дедушка Режис, которые все время путались с моими бабушкой и дедушкой и все время подкладывали мне то пельменей, то «алиго», то «трипу», то рыжиков… И Степаново все время путалось с Оверном. Хорошо, уютно.
В общем, свою вторую малую родину я нашел. И вы ищите. Советую. А десять килограммов – ерунда. Поеду в Сыктывкар и в тамошней чебуречной сброшу.
Оценил 21 человек
31 кармы