"Мы взрослели, не зная пути..."

  Я лечу больные нервы

  Тихим садом.

  Я, живущий в двадцать первом,

  Жив – двадцатым:

  Перебитым, окровавленным,

  Сгоревшим,

  Изувеченным, ограбленным...

  Не легче

  От того, что слёзы льются

  Неустанно.

  Я – расколотое блюдце...

  Мама, мама,

  Там, где горе обнимается

  С печалью,

  Никогда не прерывается

  Молчанье.

    Похоже, что слухи о смерти настоящей, некоммерческой поэзии несколько преувеличены. Вот еще одно живое и молодое доказательство - двадцативосьмилетний поэт из Липецка Александр Лошкарев. Там же окончил университет о специальности "преподаватель истории и мировой художественной культуры", автор трех сборников стихотворений. Которые лучше всякой прозы скажут о самом поэте.

  Взяв "Охоту" ли, "три топора"

  или пару дешманских чекушек, 

  мы - шпана, ни кола ни двора -

  убегали с уроков к подружкам.

Мы росли все, куда ни взглянуть,

на руинах, в развале, однако

мы почти не играли в войну - 

как-то больше в бандитов и в драку,

где виновных и правых найти

днем с огнем безнадежное дело...

Мы взрослели, не зная пути,

и страна вместе с нами взрослела...

             *.     *.     *

Пока еще трамваи живы,

мне кажется, и я живу

не тощей справкой из архива,

а наяву.

Стук металлического сердца

вновь одурманивает сном,

и катится вагон по детству,

где я в окно

смотрю у мамы на коленях,

и жизнь проста, как дважды два,

а город полон удивленья

и волшебства.

Вези. Я памятью укроюсь,

пробив по карточке билет,

туда, где самый светлый голос

и только свет...

...Фонарный по глазам. Разбужен,

сойду в бесснежье декабря.

Толкутся несколько пьянчужек

у фонаря.

Чего там?

- Выпить...

- Сделай милость...

Какой-то бред про Новый год...

Нет мелочи... И детство скрылось

за поворот.

           *.    *.    *

Когда-то учил понемногу

себя с высотой говорить.

Полет означает дорогу,

и звезды - мои фонари.

Цепные разомкнуты звенья,

теперь оттолкнуться - и в путь.

Полет означает паденье,

но это и думать забудь.

Вот только приучен я не был

к отсутствию всяких границ

и, взмыв в безразмерное небо,

смотрю все внимательней вниз

на город, в дымах комбината

живущий насущным своим.

Полет оборвется когда-то

и как хорошо бы - над ним.

           *.      *.     *

Разгулялась метель на Тамбовщине -

не напев, а разбойничий свист,

словно где-то бушует за рощами,

невысок, бородат и плечист,

Соловей, да не с речки Смородины -

из других, не былинных краев...

По России, малюсенькой вроде бы,

никогда не сочтешь соловьев.

Заметался по утренней темени

в придорожном и голом лесу...

Ты ошибся, Соловушка, временем.

До заправки - садись - подвезу.

            *.      *.      *

Не знаю сам: от сердца, от ума,

а может, просто так, в порядке бреда,

мои друзья - оглохшие дома

и навсегда ушедшие поэты,

которые не знают обо мне

и о стране уже давно не красной.

А истина, конечно же, в вине,

а чья вина - и этого не ясно.