Что на самом деле означала формулировка "враг народа"?

Особо ярым сталинистам к прочтению не рекомендуется - зря потратите нервные клетки.

    Когда современные сталинисты употребляют понятие «враг народа», то подразумевают обычно либо что-то вроде «шпион-предатель-диверсант», либо «вор-коррупционер-буржуй», при этом благополучно упуская из вида то, что изначальный смысловой состав этого понятия был несколько иной. В данной статье я предлагаю поразмышлять, что в него могло входить, и что при определённых обстоятельствах не входить не могло.

Начнём с того, что есть две породы оппонентов. Первые последовательны, рассудительны, самокритичны и готовы прислушиваться к приводимым им доводам. На приведённые аргументы возражают только, если есть, что возразить, а если нет, то соглашаются и признают их состоятельность. И если логика им подсказывает, что они ошибаются, то они готовы отказаться от занимаемой позиции и признать правоту оппонента. Другая порода носит в себе убеждения, в отношении которых у них стоит установка никогда их не менять, и если им доказать несостоятельность их оснований так, что возразить будет нечего, то они найдут другие, и скажут: «…а всё равно я прав!». И если из-под них вышибить и эти основания, они будут искать третьи, и так до тех пор, пока будет, что находить. А если ничего не останется, они займут позицию, что основания есть, просто их в данный момент не получается найти, но что это не отменяет их правоты, и их права вести себя так, как будто всё нормально. А все доказательства, которые им приведут, они быстро и благополучно забудут, и снова останутся при своём, чтобы быть готовым в следующий раз лезть в бой, как ни в чём не бывало. Такие в споре слышат только себя (как тетерев на току), а все слова оппонента для них, как речь человека, находящегося за звуконепроницаемым стеклом. Основные аргументы у них – это диферамбы в адрес отстаиваемых положений, и крики в адрес оппонента «дебил, еретик, враг!»

Если представитель первого типа заблуждается, то заблуждения в нём живут до первого оппонента, сумевшего грамотно растолковать ему его ошибки. Если заблуждается второй тип, то заблуждения в нём будут жить вечно. И чем дальше, тем крепче, потому, что чем больше он вражды накопил своими разборками, тем больше мотиваций у него сжечь все мосты. Поэтому неправда жить в первой породе не любит (её оттуда часто проветривают), а вот вторая порода для неё вожделенная вотчина. Как называется такое явление? По-моему, слово «застой» вполне подходит.

Откуда может браться застой, причин много (я их поочерёдно разбираю в своих работах), а в данной расскажу о ещё одной из них. Когда Сталин стал укрепляться у власти, он применял много приёмов воздействие на сознание народных масс, в результате чего к концу его правления менталитет общества очень существенно изменился. Приёмы применялись разные, среди них, был, например, такой: громкие показательные суды над «врагами народа». Доходило даже до того, что процесс суда снимали на кинокамеру, а потом показывали в кинотеатрах по всей стране, и рассказывают, что потом ещё и на работе в обязательном порядке среди людей проводили голосование за смертную казнь для осуждённых. И голосовали все, и голосовали за, и голосовали единогласно. Но только вот вспоминать об этом потом как-то многие из них не особо любили. «Ну зачем сейчас об этом вспоминать? – говорил типичный участник событий – Ну было время такое, так было надо, не будем об этом…».

Давайте подумаем: могут ли в большом и относительно свободном обществе все единогласно голосовать за что-то? Нет. Потому, что так устроено общество, что в нём всегда находятся те, кто по каким-то причинам против. Вот хоть какую тему не дай, обязательно найдутся те, кто против. И чем больше аудитория, тем стабильнее этот момент. Тем более в обществе, где не так давно отгремела гражданская война – идейный раскол оставил после себя кучу недовольных, плюс всякие раскулачивания и прочие перипетии делают всех относящимися к системе по-разному. Конечно, умелой аргументацией иногда можно убедить в чём-то очень многих, но вот разом убедить всех не получится никогда. Всегда найдутся какие-то исключения, которые найдут какие-то причины быть против. И если все голосуют единогласно, значит, люди голосуют не искренне. Значит, находятся под давлением, и под давлением в добровольно-принудительном порядке их заставляют голосовать «за». А значит, есть причина быть ещё отдельно недовольным давлением, а значит, давление должно подавлять и это недовольство, и т.д..

Что касается обвиняемых, то они могут быть виноваты, могут нет, и приговор может быть неправильным или правильным, но у каждого человека должно быть право на своё мнение. Это естественно для каждого более-менее свободного общества. И сторонний человек может знать меньше, чем узнали следователи, но право выразить своё мнение у него должно быть. А если человек будет поставлен в условия, где он будет бояться выразить своё мнение, то он будет голосовать за приговор только потому, что он что он боится, и при этом распевать песню, что другой такой страны не знает, где так вольно дышит человек, значит, у общества определённые проблемы.

Дальше вопрос: а может ли такое общество адекватно кого-то судить, если его правовая система находится на таком уровне неуважения к свободам людей, и при этом ведёт себя, как будто проблемы нет? А если не может, то кто же тогда получается тот, кто голосует за смерть обвиняемым от такой системы? Все эти соображения, как кошки, начинают скрести на душе каждого человека, не обделённого от природы умом и совестью. Вот поэтому и не любят вспоминать о таких делах участники таких времён.

Впрочем, это только надводная часть айсберга; подводная же заключается в том, что все люди делятся на желающих соображать и нежелающих. И нежелающие всегда одинаковы: они, как стадо, слепо идут туда, куда их гонят, и не задают вопросов. «Сказали, что что-то надо и правильно – значит, надо и правильно, нечего тут думать», а вот соображающие соображают по-разному. Одни соображают. «Да, я знаю, я поступаю малодушно. Но у меня нет выбора, и я боюсь. Поэтому я это внутри себя сохраню и буду дальше жить с этим – другого варианта не остаётся…», а другие соображают «А с чего это я должен быть виноватым в том, что я поступаю плохо? Я ничего не сделал плохого, чтобы заслуживать такие угрызения. Так что подайте мне такую правду, чтобы я мог считать себя хорошим и правым, и я её приму…». А такой «правдой» оказывается только та версия, которую подаёт система. И она очень хорошо поможет убедить самого себя – только иди и подкладывай свой хворост в костёр осуждённых. Так что вставший на такой путь получается склонен к «Нет, вот мне всё же кажется, что осуждённые всё же виноваты, надо просто получше присмотреться и это станет видно. И не надо мне ничего говорить – я точно знаю, мне виднее, и ничего слушать не хочу!».

Дальше, допустим, снова громкий процесс. И снова тема примерно та же. И снова целая куча вопросов, которые ведут в невыгодном направлении. А думать в этом направлении не хочется. А раз не хочется, то и не надо – система-то так устроена, что никто же и не заставляет. Это в нужном для неё направлении она будет подталкивать и заставлять, а в ненужном как раз другой такой страны не будет, где так вольно дышит человек. И пропаганда постоянно льёт в уши о том, какие обвиняемые плохие и как решительно в отношении них надо действовать. А вокруг тебя люди, одни из которых сделали один выбор, а другие дугой. Да только вот те, кто сделали выбор в пользу системы, не стесняясь, говорят, что думают, а те, кто против – молчат, и это воздействует на пополнение рядов первых и сокращение вторых.

Чем дальше идёт общий процесс, тем больше эффекта. А дальше начинается выстраиваться позиция: если ты считаешь виноватыми осуждённых, то судившие должны получиться правыми. Значит, теперь ключевые фигуры в осуществляющей репрессии системе теперь у тебя праведники, и ни слова плохого в их адрес быть не может. Осуждение может быть только тех, кого система объявляет врагами. И всё, начало заложено: установки взяты, теперь системе осталось развивать принципы человека в этом направлении.

Говорят, если бросить лягушку в горячую воду, то она выпрыгнет, а если посадить в холодную, которую постепенно подогревать, то она не заметит перепада температуры и сварится. Так вот задумка системы в том, чтобы постепенно ставить человека перед выбором, и дозированно добавлять колебания и мотивации склоняться каждый раз в пользу системы так, чтобы его ум и совесть варились.

И вот однажды случается такой момент, что процесс идёт уже не над каким-то чужим и не известным тебе человеком, а над тем, кого ты знаешь лично. Скажем, коллеге по работе, или соседе. Этого человека случилось знать гораздо лучше, и вроде как непохоже, чтобы он таким уж врагом оказался, но следствие «устанавливает», что он всё же в чём-то серьёзном виноват Что-то там говорил, какие-то настроения контрреволюционные вынашивал, каким-то врагам содействовал. Вопрос встаёт так: или следствие в этот раз ошиблось, или выходит «вот как бывает – знаешь лично и долго, а не знаешь, кто под личиной порядочного человека оказывается скрывается…». Какой вариант выбрать (с учётом того, что вставший на заданный системой путь определённый выбор уже сделал)? Ведь если против системы, ему придётся признавать всё то, что он признавать не хотел. Более того, он уже, возможно и наверное, с кем-то переспорил по этому поводу, разругался, и теперь и теперь надо извиняться, и признавать неправоту? А в довершение всего, он уже же выказал свою солидарность системе, и она его уже по-дружески похлопала по плечу, сказав: «Молодец, побольше бы нам таких, как ты – вот с кого пример всем надо брать!», и теперь от всего этого надо отступиться со всеми из этого вытекающими? Нет, коней на перепутье не меняют. Да и не любит никто отступников – а такая система с ними особо беспощадна. Вот поэтому и получится с очень хорошей долей вероятности «Значит, обвиняемый всё же виноват был – просто так бы не осудили…Им, следователям виднее!».

Возникает вопрос: а что делать, если система заберёт совсем близкого человека? Скажем, лучшего друга, которого ты знаешь лучше всех, или родственника? И который, помимо всего прочего, ещё и чисто физически не мог делать всё то, в чём его обвиняют, т.к. находился всё время у тебя на виду, и если бы занимался, замеченным бы не остался? Тогда, во-первых: пока этого не случилось, это считается немыслимым (потому, что это противоречит выстроенной концепции), во-вторых, если всё же случится, будет вывод, что это ошибка, и что система непременно разберётся и отпустит, и в третьих, если всё же не отпустит, будет вывод, что это ошибка, но не системы, а какого-то отдельного элемента, занимающегося «перегибами на местах», потому, что система ошибаться «не может».

Короче, «…так получилось, но… что же делать?». Нельзя винить систему. Потому, что слишком за многое тогда придётся ответ держать (и перед своей совестью и, возможно, и перед другими людьми). Если заберут близкого человека, тогда открещивайся от него как можно показательнее: система-то близких осуждённого не жалует. Вот и возникает вопрос: ну так если это ошибка, и виноват кто-то один, то надо идти разбираться, а то всё же не чужой человек в беде оказался? Ан нет, что-то не хочется таким деятелям идти. А если и решится кто, то его там посылают, и посылают так, что второй раз возвращаться страшно. Тупо страшно вслед за осуждённым отправиться. Тогда другой вопрос: что же это за система такая, которая правды добиться не даёт, когда не получается исправить всего одну какую-то ошибку всего одного какого-то человека? «А это… всё не так просто… в общем, не знаю, не хочу об этом думать, давай, забыли, отвернулись и проехали. Время такое. Случилось и случилось, значит, так надо, и не будем на этом останавливаться – надо как-то жить дальше…».

Далее самый главный вопрос: что делать с такими вопросами? А всё очень просто: система ликвидирует всех, кто их задаёт, а без посторонней помощи вставшие на путь застоя такие вопросы себе задавать не станут. Они приучаются жить без этого. Главное, чтобы не было того, кто их будет принудительно в них тыкать. Таких людей они очень не любят. Поэтому в отношении таких людей у них реакция вырабатывается только одна: «Заткните их, уберите, чтобы мы больше не могли их слышать! И мы не будем спрашивать, как – главное, чтобы их не было!». В официальной версии на их языке это называется «Враг, враг, враг – ату его!».

Далее оглядка в обратную сторону: ну так если инакомыслящий в таком режиме враг, то кто же тогда в такой системе друг? А самый главный друг – это хозяин системы, который её держит. И его портрет для них, как икона, на которую они готовы чуть ли не молиться, потому, что вот кто их избавитель от таких вопросов. Вот кто их защищает от всего того, что им так не нравится. Вот благодаря кому они могут жить без того, чтобы на них обрушивалось всё то, за что они не хотят держать ответ. И вот без кого они не знают, что им делать, если его вдруг не станет.

Возникает вопрос: а не являются ли некоторые кричащие: «Я от своих предков о Сталине слова плохого не слышал» потомками людей, живущих по такой системе? И не являются ли не желающие вспоминать детали мучающимися угрызениями совести? И не могла ли задумка сталинской системы быть в том, чтобы все не желающие молчать отправлялись в лагеря, а оставаться могли только те, кто готовы были или молчать, или поддакивать? Вот именно поэтому у меня серьёзные сомнения, когда я слышу заявления «Просто так никого не трогали» от тех, кого тычешь в вопросы, на которые у них нет ответа, а они начинают брызгать слюной и хлопать дверью.

Понятное дело, что от такой породы ни слова в адрес хозяина системы быть не может. Что бы он не творил, всё будет оправдываться под любыми предлогами. А если предлогов не найдётся, неугодные вопросы будут просто отброшены и забыты. Кстати, интересный момент: кто встал на путь застоя, часто начинает активно искать, в чём бы найти оправдания, если совесть всё ещё немного непокойна где-то внутри. Хорошим средством в той ситуации оказывается ударный труд на благо общества – в него можно погрузиться и как бы прикрыться им от угрызений совести. А заодно и подтверждение сразу находится, что система хорошая – а то стала бы плохая система поддерживать того, кто трудился на благо общества? А стало быть, плохими оказываются те, кто против системы, так что вперёд в цеха и вкалывать со стахановским энтузиазмом, а в свободное время на демонстрации по поводу того, что жить стало лучше, жить стало веселей. Как знать, может, это одна из причин, по которой сталинисты так любят вспоминать сталинские стройки?

Теперь мы знаем, что могла означать в годы застоя формулировка «враг народа». Это помимо всего прочего, означало обвинения со стороны толпы людей, доведённой до состояния, которой не нужны никакие реальные доказательства; а нужны только громкие обвинения «Враг! Враг! Вра-а-аг!» и требования расправы с обвиняемыми самым решительным образом. Если грамотными и успешными методами довести состояние такой толпы до уровня большинства, она вполне естественным образом станет называть себя народом, а своих врагов – «врагами народа».

Кому не понравилась статья, ни в коем случае не читайте другие из этого сборника – не понравятся ещё больше, гарантирую.