Переформатирование послевоенной политики

Исторический или актуальный политический процесс внешне выглядит как набор почти хаотичных событий. Вдруг в каком-то месте и времени возникает напряженность, прорывающаяся кризисом в тонких местах, потом опять все стихает до следующего кризиса. Например, послевоенная новейшая история может быть обозначена таким пунктиром событий: Потсдам, Хиросима, капитуляция Японии, независимость Индии, создание Израиля, провозглашение КНР, корейская война, смерть Сталина, казнь Берии, Суэцкий кризис вместе с венгерским, Спутник, Алжирская война, кубинская революция, сбит Пауэрс, деколонизация, Гагарин, Берлинская стена, Карибский кризис, казнь Кеннеди, смещение Хрущева, дело Профьюмо, разворот Франции к СССР, Вьетнамская война, Шестидневная война, гибель Гагарина, Пражская и Парижская весна, «прямой эфир» высадки на Луну…

Громкие события воспринимаются современниками в контексте актуальной идеологии, то есть иррациональной мифологии, выдаваемой за историческую закономерность. Поэтому политизированные оценки актуальной политики, как и исторических символов, всегда подчинены злобе дня и вводят в заблуждение, хотя и по-разному с противостоящих сторон идеологических линий фронта. Для деидеологизации и демифологизации достаточно начать воспринимать это идеологическое разделение как форму совместного контроля конкурирующих держав над политическим пространством.

Сверхдержавные элиты СССР и США с примкнувшим Израилем – суть ядро нового центра Глобализации, а их противостояние было формой перехвата политического контроля у прежнего европейского колониально-милитаристского центра. Все прочие, даже самые влиятельные игроки были вынуждены выстроиться под двух главных. Однако внутренние различия прогрессистских эгалитарных идеологий не столь важны во внешней политике, где они вместе работают на общий тренд. Осознав это антиимперское и антиевропейское единство США и СССР, можно понять, почему каждый раз они находили способ найти компромисс и объединиться против староевропейцев, раздувших очередной кризис. Хотя вслух никто из политиков в этом не мог бы признаться в силу идеологических табу, важных для внутриполитического контроля.

Нужно признать, что политическое руководство СССР и США при посредничестве произраильских кругов пошли в 1968 году на сговор, загасив антиамериканскую «цветную революцию» в Париже и антисоветскую в Праге, а заодно и по вопросу досрочного голливудского финиша слишком дорогой «лунной гонки». И тогда станет возможным правильно оценить соотношение идеологической конкуренции между прогрессистским державами и их общего противостояния старорежимным европейским элитам. А еще следует помнить, что в политике, в отличие от спорта, игра идет не на выбывание и тем более выбивание противника, а на разрушение его центра и переподчинение остальных частей элиты как носителей символического капитала. Ибо без символического капитала невозможно установить и сохранить политический контроль над новыми младшими союзниками. Только поэтому, например, в Японии демократы из США сохранили фигуру императора, а не учредили республику. И только по причине этого переподчинения Вашингтону символического капитала всей Японии СССР не стал учреждать на Хоккайдо Японскую Народную Республику или даже зону оккупации.  
Переход в 1945 году к 20 стадии Активизации всемирно-исторического процесса (ВИП) означал раскол в идеологической мобилизационной ветви глобальных элит, которые до того были сфокусированы в Европе. Европейские глобалисты так или иначе перешли в подчинение двух сверхдержав и начали оказывать влияние на их политику уже не извне, а изнутри каждого из политических блоков. Впрочем, в СССР это было отчасти возрождением влияния глобалистского, троцкистского крыла советской элиты. В США тоже возродилось влияние глобальных финансистов. Часть европейских глобалистов создала новый центр третейской ветви Глобализации на Ближнем Востоке. Речь не только о евреях и Израиле, но и о наследии немецкого Генштаба в виде сплоченных партий светских арабских националистов.

Поэтому тот же Суэцкий кризис 1956 года был, с одной стороны, реваншистской попыткой староевропейских элит Франции и Британии сохранить и закрепить за собой ключевую сферу влияния в Египте и Сирии путем вовлечения Израиля в этот альянс. С другой стороны, этот кризис подтвердил главенство двух сверхдержав и завершил переподчинение и раздел сфер влияния между СССР и США. Американцам достался в условные союзники Израиль, хотя бы потому, что послевоенный символический капитал арабских светских националистов имел социалистическую окраску. Намного проще было закамуфлировать государственно-капиталистический Израиль в буржуазную демократию.

Уход с политической сцены Сталина и Берии в 1953 году, последних сильных лидеров военного периода, означал завершение военно-диктаторских методов внутри советского блока и прекращение идеологической экспансии вовне, основанной на символическом капитале сталинизма. При этом староевропейские элиты Лондона успели способствовать переподчинению советскому центру китайского «троянского коня», а затем с его помощью вовлечь СССР и США в корейскую войну. Это взаимное ослабление и позволило европейцам надеяться на ближневосточный реванш, как максимум, но также решило задачу-минимум возобновления конфронтации по линии разграничения бывших союзников в оккупированной Европе. Отсюда возросшая роль Лондона как «смотрящего» англо-саксонских элит в Западной Европе.

В прошлый раз мы предположили, что для постсоветской Активизации эта фаза развития также уже пройдена – Минские соглашения в феврале 2015 года также закрепили линию разграничения между проамериканским и пророссийским секторами. Но при этом повысили роль европейских союзников США, игравших собственную игру, как и в меньшей степени – восточно-европейских союзников России (Белоруссия, Приднестровье, Донбасс). Также понятно, что в основном линия разграничения на Донбассе сложилась осенью 2014 года, в период заключения первого Минского протокола, и тогда же в самом Кремле была сделана ставка на политическое влияние «донецких» олигархов для прекращения острой фазы конфронтации. Это аналог перехода от преимущественно военно-политических методов к дипломатическим с позиции силы, как в 1953 году.

Возобновление военных действий в январе 2015 года –  аналог венгерского кризиса, связанного с изменением баланса в восточно-европейских элитах. Тогда, в 1956 году не только из-за эмиграции в Израиль, но и переориентации советского руководства от поддержки Израиля в Венгрии нарастало влияние проюгославских и, как следствие, пролондонских частей элиты. Так и на Донбассе «прокрымские» силы отчасти покинули республики, отчасти переориентировались на пролондонские силы в самом Донбассе и в Москве. Кризисное обострение, подожженное «донецкими» олигархами с обеих сторон линии противостояния позволило либеральной, «черноморской» ветви постсоветской элиты решить сразу несколько политических задач, включая вовлечение западных союзников в посредничество для давления на «милитаристскую» ветвь элиты и в Москве, и в Киеве, и в Минске.

Следующий похожий кризис на уровне Глобализации – Берлинский в 1958-1961 годах был политической формой, в которой милитаристское крыло не только советской, но и всей глобальной элиты отыграло политические позиции у условно либерального крыла. Демонстрация успехов советского ВПК – от сбитого летчика Пауэрса до полетов Гагарина и Титова завершилась перекрытием Стеной берлинских каналов либерального влияния на ГДР как образцовый милитаризованный форпост социализма. Главным содержанием кризиса была информационная война по поводу судьбы Восточного Берлина, что очень напоминает текущую информационную войну о судьбах Восточного Алеппо. И хотя ближневосточные реальные события остаются за рамками постсоветского процесса, но виртуальные сюжеты прозападной информационной войны востребованы и в Киеве, и в Минске. А события в Турции и российско-турецко-иранский альянс по Сирии затрагивают и вовлекают «каспийскую» третейскую ветвь постсоветской элиты с центром в Астане.

Текущее декабрьское обострение ситуации на линии разграничения в Донбассе связано с очевидным кризисом глобалистской элиты в США и начавшейся эвакуацией из Киева, Днепра и Одессы неоконовских клиентов, прежде всего, Коломойского. В ходе локальных столкновений не может не проявиться возросшая разница в мотивации, выучке и оснащении ВСН по сравнению с деморализованными силами ВСУ. Аналогом Берлинской стены в постсоветском контексте может стать финансово-экономическое обособление ЛДНР, перекрытие теневых транзакций между Донбассом и Киевом. Тем более что кризис финансовой системы Б/У может просто вынудить к этому.

Стратегические успехи армии и дипломатии России на Ближнем Востоке, несмотря на попытки снизить их влияние в информационной войне, не могут не повлиять на постсоветскую ситуацию, включая баланс ветвей в постсоветской элите. Для милитаристского крыла элиты США важно поддерживать уровень конфронтации в переходный период после выборов, чтобы поставить нового президента перед фактом необходимости финансировать ВПК и военное присутствие за рубежом.

Впрочем, «голубиная» риторика Трампа и игнорирование военных угроз со стороны России – это тоже элемент политического торга с элитами, а не принципиальная позиция. Скорее, его задача – повторить тот же трюк с разведением по сторонам Китая и России, какой удался во времена Рейгана и Буша-старшего. Только теперь предполагается решение экономических проблем США за счет Китая, при чаемом позитивном нейтралитете к этому Москвы. Однако, это пока только желания, а баланс сил в мире со времен Рейгана сильно изменился, одного желания США с их проблемами не достаточно для продвижения такой внешней политики. Однако этого может быть достаточно для политического торга с ястребами и либералами в период вхождения во власть. Этот процесс затяжного политического торга внутри США и вовне с Россией, Китаем, Европой – тоже будет влиять на постсоветскую ситуацию в течение года-двух.

После Берлинского кризиса следующим, почти без перерыва, становится Кубинский кризис. Сама кубинская революция имела откровенно антиамериканский характер и, по видимости, была «совместным предприятием» британских и французских закулисных кругов (масонов и иезуитов, соответственно). Большим успехом «старой Европы» стало пошаговое вовлечение СССР в еще более жесткую конфронтацию с США, причем за пределами европейского континента. Что препятствовало «перевариванию» обеими сверхдержавами европейских элит, и давало шанс европейцам общими усилиями ослабить политический контроль. Впрочем, сами США сделали размещением ракет средней дальности в Турции максимум возможного для такого развития события.

Аналогом «карибского кризиса» в постсоветской Активизации может стать, например, попытка вовлечь Россию в поддержку нового молдавского президента. Как и все социалисты в Европе – это проект лондонский, хотя французские социалисты тоже наверняка сопричастны. С точки зрения логистики и ограничений для России – место самое удаленное и труднодоступное на постсоветском пространстве. Хотя для военной поддержки все уже давно доставлено на складах Приднестровья. Разумеется, такой ход событий станет сильным раздражителем для проамериканского режима в Киеве, даже если там, как и в США в 1960 году, явные милитаристы уйдут со сцены. Причем для политического кризиса в наше время не нужно даже реальных действий, достаточно виртуальных угроз и информационной кампании с обвинениями России в захвате власти в очередной стране – под предлогом, например, инициатив о конституционной реформе в Молдавии и нового даже договора, а проекта о сближении с Приднестровьем. Устроить очередную блокаду со стороны Киева не заржавеет, особенно с учетом предвыборного года в самой России.

Возможно, такого рода кризис на постсоветском пространстве произойдет где-то еще, но по всем параметрам ослабленная евроассоциацией Молдавия – наиболее вероятное направление очередного кризиса. Это тем более вероятно в ситуации перед президентскими выборами в России. Излюбленная политическая игра Лондона – манипулирование под чужим флагом. Представим себе, что «пророссийский» лидер Молдавии обращается за помощью к Кремлю, а через некоторое время в любом случае делает разворот от Кремля. Если помощь не предоставить, то в антироссийском развороте виноват Кремль. Если помощь предоставить, а разворот все равно последует, то Кремль будет виноват в том, что поставил не на того. Своего рода политический цугцванг. Хотя в общем-то российские политики научились играть в такие поддавки и, наверняка, смогут найти долгоиграющее продолжение. Поскольку пророссийскость, как и прозападность нынче везде сугубо виртуальная, то и поддержку придется оказывать сугубо моральную, в информационном поле. А табачок все одно врозь.

После Карибского кризиса начинаются первые шаги к разрядке напряженности, заключается Договор о запрещении ядерных испытаний в трех средах, первый из серии «ограничения стратегических вооружений». Начинается подготовка Совещания по безопасности в Европе. Этот внешнеполитический процесс переподчиняет военно-промышленные элиты великих держав дипломатии на уровне политических лидеров. Но он требует также доверия со стороны ВПК политическим лидерам и соответствующего укрепления их легитимности. Сначала в Союзе и США в конце 1964 года, а затем, опять «каскадом», в других великих державах, происходит переформатирование институтов политического лидерства. Так завершается активная четверть Активизации.

На постсоветском пространстве таким же узлом 16/17 Активизации будет, скорее всего, рубеж 2017-18 годов. В прошлый раз мы предположили, что на глобальном уровне узел 14/15 (Раздел сфер влияния) в рамках 21 стадии случится после инаугурации Путина (или его преемника, что вряд ли) в мае-июне 2018 года. Этому будет соответствовать узел 13/14 «смена центра» в политическом центре Глобализации, включающем лидеров великих держав и их узкие внешнеполитические штабы. Однако, согласно «каскадному закону» в «центре центра», которым является политический штаб российского лидера, такой узел произойдет немного раньше. С учетом российской политической культуры, когда все противоречия между влиятельными группами разрешаются не в ходе выборов, а в ходе выдвижения кандидатов, сами выборы оказываются, по сути, плебисцитом в поддержку достигнутого элитного консенсуса или компромисса. Возможно, в будущем будут ситуации, когда достигнуть компромисса перед стартом выборов не удастся. Тогда завершение политического узла придется на конец, а не на начало выборов. Но пока, на данном уровне общественной поддержки внешней политики, узел 16/17 Активизации придется на конец декабря, завершение выдвижения кандидатов в президенты.

В аналогичном узле внутри 19 стадии Реставрации в октябре 1993 года был демонтирован прежний центр представительной ветви федерального центра – в лице руководства Верховного Совета РФ. На 20 стадии Активизации предметом политики является модернизация уже не государственного устройства, а контроль критичных технологий, определяющих властный статус. Исполнительным контуром политики при этом являются – государственные корпорации как Газпром, Роснефть, Ростех, Росатом, Роскосмос, Русгидро, Сбербанк. А вот представительным контуром политики является система финансирования поддержания и развития этих технологий. Политическим центром этой представительной ветви является пока правительство РФ. О таком распределении политических ролей говорит, в частности, ситуация с приватизацией Башнефти и Роснефти, точнее с концентрацией в Роснефти ресурса соответствующих резервов для развития технологий.

Правительство России, вернее его политический штаб, вырабатывало правила приватизации для Роснефти, было субъектом лоббизма. А осуществление этих правил на практике было за самой Роснефтью под общим политическим контролем главы государства. Арест Улюкаева стал при этом точкой невозврата в прежних отношениях всех ветвей федерального центра.

Соответственно фазе развития можно ожидать, что после согласованного с интересами госкорпораций выдвижения основного кандидата в президенты произойдет демонтаж прежнего центра представительного контура, то есть смена политического штаба правительства. Кто-то из министров и вице-премьеров останется на своем посту, но сам механизм принятия политических решений в правительстве будет реформирован. На период переходного периода выборов будет некий временный механизм, возможно даже некий вариант конкурсного отбора будущих министров и статс-секретарей по их вкладу в выборную кампанию. После утверждения на выборах-плебисците выработанной в ходе общественных обсуждений налоговой реформы новый механизм работы правительства будет утвержден законодательно. Сложно предугадывать вариант разделения политического штаба технологической сферы на два взаимно контролирующих штаба, но можно точно предсказывать само такое разделение при третейской роли президента. Впрочем, такое предварительное разделение можно наблюдать уже сейчас, но пока на основе указа президента о Совете по стратегии и приоритетным проектам и о его президиуме, совпадающем с непрезидентской частью правительства.

Возвращаясь к параллелям глобальной и постсоветской Активизаций, отметим, что смещение Хрущева также было поражением относительно либерального крыла советской элиты, опиравшегося на необоронные министерства и «совнархозы». В то время как Брежнев опирался на высокотехнологичные госкорпорации ВПК, закамуфлированные под союзные министерства. Впрочем, мы немного отклонились во внутриполитический контекст федерального (союзного) центра от сравнительного анализа постсоветского процесса и Глобализации.
Как мы уже выяснили, трехлетний Кубинский кризис, завершившийся скоротечным Карибским кризисом, был, в том числе, способом для англо-французской теневой коалиции увести внимание и ресурсы США и СССР подальше от Европы. Плюс к этому, разумеется, создание надежной островной базы для левых антиамериканских движений в Латинской Америке с дальнейшим вовлечением и отвлечением ресурсов СССР на этом направлении. После президентских выборов в Молдавии пролондонские олигархи на Б/У также получили дополнительную базу для политического наступления на Киев и подконтрольные ему западные регионы. Попытка Киева с помощью боевиков или официально организовать блокаду молдавско-украинской границы ударит по теневому бизнесу самой украинской элиты, а потому не может не привести к компромиссам.

Постепенное втягивание США, а затем и СССР во Вьетнамскую войну, эскалация которой произошла после узла Глобализации в 1965 году, также имела одной из целей отвлечение внимания и ресурсов сверхдержав от европейской политики. Разворот в политике Франции с выходом из военной организации НАТО также не случайно совпал с разворотом США к полномасштабной войне во Вьетнаме. До этого французы через свое оставшееся влияние в Индокитае всячески препятствовали усилению позиций США в Сайгоне как ключевой альтернативе Сингапура и Гонконга на морских путях. Этому способствовала позиция Сайгона как узла торговли по Меконгу и наркотрафика из «Золотого треугольника». Партизанская война в Южном Вьетнаме поначалу была из-за контроля путей контрабанды – с участием китайских триад, профранцузских племен, а также американских мафиози, традиционно связанных с армейской логистикой и военной разведкой.

Эскалация конфликта и намеренное втягивание в него Северного Вьетнама со стороны нового руководства США было обусловлено в большей степени внутренними политическими разборками в Вашингтоне. А сами эти изменения лежали в общем русле переформатирования глобальных элит и их главной опоры в спецслужбах. Послевоенное доминирование военных разведок, обеспечивающих потребности бурного роста ВПК, ядерного и космического комплексов к середине 1960-х годов исчерпало свои задачи. Гонка вооружений и доступ ВПК к ресурсам достигли пика и насыщения, а значит и максимума противодействия и формирования антимилитаристских коалиций со стороны всех прочих элит, опирающихся на политические спецслужбы.

Однако изменение политического баланса было возможно лишь в форме компромисса между ВПК и мирным отраслями, гарантом которого становятся политические, а не военные спецслужбы.

Эскалация войны во Вьетнаме была, с одной стороны, формой втягивания военных в переходный период к новой политической коалиции. Краткосрочные выгоды роста военного бюджета и влияния ВПК перекрывались долгосрочной потерей влияния из-за неизбежного ухода из Вьетнама. Одновременно втягивание СССР и усиление строго антикитайского Северного Вьетнама было стратегией направленной на выдавливание из Индокитая англо-французских спецслужб и их теневых союзников. Одним из симптомов такого успешного выдавливания после превращения Сайгона в Хошимин стало установление в Камбодже экстремистского режима ПолПота, взращенного в парижских политических лабораториях иезуитских спецслужб. Логика здесь самая простая – нужен был новый хаб наркоконтрабанды в дельте Меконга после потери Сайгона.

Если внимательно посмотреть на нынешнее постсоветское пространство, ту его часть, которая контролируется проамериканским режимом в Киеве, можно увидеть похожий транспортный узел, постепенно теряющий свое значение подобно Сайгону, проигравшему гонку двум островным торговым хабам. Так и газовый хаб в Закарпатье к 2020 году может уступить свое главенство двум морским конкурентам – Северному и Турецкому потокам. Одновременно Закарпатье является известным на всю Восточную Европу контрабандистским хабом, и это его криминальное значение пока возрастает. Здесь уже были отмечены вооруженные столкновения «Правого сектора» с местной милицией по поводу контроля контрабандного трафика. Переформатирование газового хаба на реверс в западные регионы Б/У из Европы неизбежно означает передел сфер влияния в Закарпатье. Для «силовиков» в Киеве краткосрочное усиление их роли в контроле региона явится дополнительным доходом и одновременно компенсацией за деэскалацию и потерю доходов от контрабанды через линию контроля на Донбассе.

Довольно сложная структура политических раскладов в закарпатском регионе Б/У тоже напоминает Вьетнам в глобальном контексте. Католическое влияние через Венгрию и Словакию содействует контрабанде через Карпаты, как и французское влияние в Индокитае. При этом венгерские районы являются де факто автономными, а русинское движение также претендует на поддержку Москвы. И все вместе исторически антагонистичны по отношению к румынскому влиянию, как вьетнамцы к китайскому. Попытки проамериканского Киева взять под контроль проевропейский регион будут неизбежно купированы усилением пограничного контроля с европейской стороны по отношению к чужакам. В отместку Киев начнет перекрывать карпатские перевалы и препятствовать любой контрабанде через Закарпатье.  В какой соседний регион Б/У после этого сместится контрабандный хаб, и где вероятен еще более экстремистский режим, отсекающий конкурентов от криминального трафика? Почему-то больших сомнений насчет готовности Галичины взять на себя эту тяжкую работу не возникает.

Вьетнамский кризис длился около десяти лет, не считая кампучийского эпилога. Завершился вместе с разрядкой напряженности в Европе. С поправкой на масштаб длительность соответствующего кризиса на западе Б/У займет три-четыре года.

Параллельно с латиноамериканским оживлением и вьетнамской войной после 1965 года и создания ООП обострился ближневосточный процесс, также отвлекающий ресурсы и внимание сверхдержав от европейской политики. Произраильские части элиты, пусть даже ненадолго, усилили свое влияние и в США, и в СССР, выступая посредниками в закулисных переговорах о закреплении сфер влияния. Создание ООП и его поддержка со стороны европейцев, прежде всего – французов, было формой противовеса этому влиянию, как и активность Сирии на Голанских высотах. Заключение союза Сирии с Египтом втягивало в конфронтацию Каир. Шестидневная война 1967 года назревала и была направлена в том числе на торпедирование американо-советских переговоров. Однако Израиль охотно шел навстречу сирийцам в провоцировании эскалации, вооруженный не только оружием, но и инсайдерской информацией из обеих сверхдержав.

Скоротечность войны и решительное поражение арабской коалиции, вынужденной обратиться за защитой к СССР, а не к европейцам стали, по сути, укреплением глобального двуполярного режима. Теперь вопрос, возможно ли похожее развитие событий вокруг крымского форпоста такого же политического режима постсоветского пространства, сформированного вокруг московско-киевского противостояния, которое держит европейцев в стороне? По мере истечения российско-украинского договора о транзите газа в Европу к 2019 году напряженность в этой связи будет только нарастать, провоцируя проевропейские силы на срыв сроков строительства обходных газопроводов. Только в этом случае Россия будет вынуждена согласовывать с европейцами заключение нового, пусть даже временного договора с Киевом. Поэтому неизбежно назревание кризисов как на балтийском, так и на черноморском направлении, но прежде всего – на черноморском. Непризнанный статус Крыма и Севастополя, а также территориальных и экономических вод вокруг них вполне может быть использован не только для провокаций, как недавние «морские стрельбы» вблизи воздушного пространства Крыма, но для вовлечения в кризис близлежащих стран. Этому же способствует создание де факто крымско-татарской автономии в Херсонской области, имеющей прямое сообщение с родственной Турцией. С другой стороны, та же Турция вовсе не заинтересована в политическом усилении Евросоюза и стран Старой Европы. Поэтому вероятность вовлечения в провокации и в их информационную поддержку тюркских республик постсоветского пространства достаточно велика, а вот вероятность успеха этой провокации и срыва сроков строительства Турецкого потока – весьма мала.

Все эти глобальные маневры в странах Азии, Африки и Латинской Америки в 1960-х имели своей целью политический переворот в Европе со сближением стран Западной и Восточной Европы в ущерб их отношениям с обеими сверхдержавами. Причем в западной части континента использовались просоветские еврокоммунисты для вовлечения СССР в антиамериканскую политику, а в восточной части – проамериканские и произраильские части элит – для вовлечения США в антисоветскую политику. Две почти синхронных «цветных революции» в Париже и Праге стали центрами этого общеевропейского движения. Притом что обе имели значение для всех соседних стран.

Аналогичным образом созревают условия для похожего одновременно антиамериканского и антироссийского разворота в постсоветских странах «балтийской ветви», включая Прибалтику и Белоруссию. Планируемое в 2017 году размещение британского и канадского батальонов в самых проамериканских странах Балтии создает внутренние политические условия для политических изменений так же, как выход Франции из военной организации НАТО в середине 1950-х. В то же время попытки сближения Минска с Западом и рост искусственного «белорусского национализма» в русофобском изводе аналогичны тренду 1960-х в Польше и Чехословакии. В любом случае этот прогноз настолько важен, что лучше начать с него следующую главу, а не завершать здесь скороговоркой.

Продолжение следует

oohoo