Рене Генон - МОНОТЕИЗМ И АНГЕЛОЛОГИЯ. УЕДИНЕНИЕ И МОЛЧАНИЕ. ДУХОВНАЯ НИЩЕТА немедленно отделяет от других существ, ибо все существа являются ничем и не обладают никакой важностью по сравнению с абсолютной Реальностью!

Рене Генон. МОНОТЕИЗМ И АНГЕЛОЛОГИЯ

Сказанное нами ранее дает возможность понять характер заблуждения, в котором коренится тенденция к политеизму: это последнее явление представляет собой крайний случай «ассоциации»[3] и заключается в допущении множественности совершенно независимых принципов, в то время как в реальности они представляют собой и могут являться лишь второстепенными аспектами высшего Принципа. Очевидно, что подобное может быть лишь результатом неспособности понять именно те традиционные истины, которые относятся к божественным аспектам или атрибутам. Такого рода недопонимание всегда становится возможным среди отдельных индивидов, каким бы ни было их количество, но его обобщение, соответствующее предельному вырождению данной традиционной формы, существующей на грани исчезновения, встречается гораздо реже, чем обычно считается. В любом случае, ни одна традиция сама по себе не может быть политеистической: подобно «эволюционистским» взглядам большинства современных людей, предположение, что политеизм изначален, а не является, как в действительности, простой девиацией, будет переворачиванием нормального порядка вещей. Всякая подлинная традиция в сущности своей монотеистична; если говорить конкретнее, такая традиция прежде всего утверждает единственность высшего Принципа[4], от которого всё происходит и полностью зависит, и именно такое утверждение, особенно в том виде, как оно представлено в традициях, имеющих религиозную форму, является монотеизмом в полном смысле слова. Представив подобное объяснение, чтобы избежать возможного смешения точек зрения, в итоге мы можем расширить понятие монотеизма так, чтобы оно было применимо к каждому случаю утверждения принципиального единства. С другой стороны, когда мы говорим, что в самом начале существовал только монотеизм, это никоим образом не касается гипотезы о так называемой «первобытной простоте», которая, возможно, никогда и не существовала[5]. Далее, чтобы избежать каких-либо недопониманий в этой связи, достаточно отметить, что монотеизм может включать все возможные варианты развития, связанные с множественностью божественных атрибутов, и также что ангелология, тесно связанная с пониманием этих атрибутов, играет важную роль в тех традиционных формах, где монотеизм утверждается наиболее строгим и эксплицитным образом. Таким образом, здесь нет никакой несовместимости, и с самой строгой монотеистической точки зрения даже призывание ангелов совершенно легитимно и нормально – при условии их восприятия исключительно как «небесных посредников», то есть по сути как представителей или выразителей определённых божественных аспектов в рамках супра-формального проявления.

В этой связи мы должны также упомянуть некоторые случаи злоупотреблений представителями так называемой «исторической» точки зрения, близкой многим нашим современникам. В особенности это касается теории «заимствований», о которой мы уже упоминали по другому поводу. Действительно, мы, например, очень часто встречаем утверждения ряда авторов о том, что евреи не знали ангелологии до вавилонского пленения и попросту заимствовали её у халдеев, в то время как другие авторы придерживаются версии, что любая ангелология в конечном итоге восходит к маздеизму. Вполне понятно, что подобные заявления неявным образом предполагают принадлежность ангелологии к сфере всего лишь «идей» в современном и психологическом смысле слова либо к безосновательным концепциям, в то время как для нас – как и для всех, кто разделяет традиционную точку зрения – напротив, речь идёт о знании определённого порядка реальности. Трудно представить, почему подобное знание должно было быть «заимствовано» одной доктриной у другой, в то время как понять, что данное знание присуще как той, так и иной доктрине, достаточно просто, поскольку обе они являются выражением одной и той же истины. Одно и то же знание может и должно обнаруживаться повсеместно; и когда мы говорим здесь об эквивалентном знании, то имеем в виду знание, общее в своей основе, но представленное и выраженное разными путями для адаптации к специфическому строению той или иной традиционной формы[6]. В этом смысле можно сказать, что ангелология или её эквиваленты – как бы их ни называли – существуют во всех традициях: вряд ли необходимо напоминать, что в индийской традиции «дэвы» являются точным эквивалентом ангелов иудейской, христианской и исламской традиций. Во всех случаях то, что имеется в виду, может быть определено как часть традиционной доктрины, относящаяся к супра-формальным или супра-индивидуальным состояниям проявления – либо чисто теоретически, либо с точки зрения действительной реализации этих состояний[7]. Очевидно, что само по себе это никак не связано с политеизмом любого рода, даже если, как мы сказали, политеизм оказывается лишь результатом недопонимания такого рода вещей. Но когда те, кто верят в существование политеистических традиций, говорят о «заимствованиях», подобно указанным выше, похоже, что они желают представить дело так, как будто бы ангелология представляла собой не что иное, как «поглощение» монотеизма политеизмом! Это всё равно что сказать, что, поскольку идолопоклонничество может возникнуть из-за неправильного понимания некоторых символов, то и сам символизм есть лишь искажение идолопоклонничества: наш случай совершенно схож с этим, и, думаем, данное сравнение более чем достаточно для того, чтобы указать на абсурдность подобной точки зрения.

Чтобы завершить данные заметки, процитируем следующий отрывок из Якова Бёме, терминология и несколько тёмные формулировки которого представляются нам правильным выражением взаимоотношений ангелов и божественных аспектов:

«Творение ангелов имеет начало, но силам, из коих они были сотворены, никогда не было ведомо начало, они присутствовали при рождении вечного начала… Они рождены из ниспосланного в откровении Слова, из вечного, тёмного, пламенного и ослепительного естества, из жажды божественного откровения, и превращены в «тварные» образы»[8], то есть расщеплены на отдельные создания

В другом месте Бёме также говорит: «Каждый ангелический князь есть качество, изошедшее из гласа Бога, и он носит великое имя Бога»[9]. А. К. Кумарасвами, цитируя последнее предложение и сравнивая его с различными текстами о «богах» в греческой и индийской традициях, добавляет, в точном соответствии с тем, что мы сказали выше, следующее: «Вряд ли есть необходимость заявлять о том, что такая множественность богов не является политеизмом, ибо все они подчинены Высшему Божеству, от которого они происходят и с которым, как это часто говорится, они вновь становятся единым целым»[10].

Рене Генон. ДУХОВНАЯ НИЩЕТА

Зависимое существо может быть определено как не являющееся самодостаточным, не содержащее в себе самом цели собственного существования. Из этого следует, что такое существо есть по своей природе ничто, и оно само по себе не владеет ничем, что могло бы его возвысить. Таков случай человеческого существа, пока оно является индивидом, как и всех иных проявленных[11] существ, в каком бы состоянии они ни находились: ибо, как бы велика ни была разница между различными ступенями универсального Бытия, она всегда является ничем по сравнению с Принципом. Эти существа, человеческие или нет, во всём, чем бы они ни были, находятся в состоянии полной зависимости от Принципа, «отдельно от которого нет ничего, абсолютно ничего существующего»[12]; именно это осознание зависимости несколько традиций называют «духовной нищетой».

В то же время обретшее это осознание существо вследствие этого немедленно отделяется от других проявленных существ, так как оно знает, что все эти существа, как и оно само, являются ничем, и что они не обладают никакой важностью по сравнению с абсолютной Реальностью. Это отделение в своей основе и прежде всего – в случае человеческого существа – включает в себя безразличие к плодам действий, как учит, в частности, Бхагавад-Гита, что даёт существу возможность выскользнуть из бесконечной цепи последствий, которую вызывает действие; это «действие без желания» (nishkama karma), в то время как «действие согласно желанию» (sakama karma) – это действие, осуществлённое с намерением получить его плоды.

Таким образом существо превосходит множественность: оно ускользает, согласно выражению даосского учения, от превратностей «потока форм», от изменения состояний «жизни» и «смерти», от «сгущения» и «уплотнения»[13], переходя от окружности «космического колеса» к его центру, а само оно называется «пустотой» (непроявленным), которое соединяет спицы и превращают его в колесо (Дао-дэ-цзин, XI). «Тот, кто достиг максимально возможной пустоты», – также сказал Лао-цзы, – «будет надёжно зафиксирован в покое… Возвращение к корням (то есть к Принципу, который является как первоначалом, так и концом всех существ, альфой и омегой) означает вхождение в состояние покоя» (Дао-дэ-цзин, XVI). «Мир в пустоте», – сказал Лао-цзы, – «это неопределяемое состояние: его нельзя ни взять, ни даровать; человек просто основывается в нём» (Ле-цзы, гл. I). Этот «мир в пустоте» является «великим миром» (as-sakinah) исламской эзотерики[14], и в то же самое время он является «божественным присутствием» в центре существа, вытекающим из его союза с Принципом, который можно вызвать только в этом самом центре.

«Все существа проявляются для того, кто остаётся в непроявленном. Следовательно, существо, объединённое с Принципом, находится в гармонии со всеми существами. Существо, объединённое с Принципом, знает всё при помощи общих высших причин, и, следовательно, более не пользуется своими чувствами для получения частного и детального знания. Истинная суть вещей невидима и не может быть понята при помощи определений. Она может быть постижима с помощью глубокого созерцания тем, кто восстановил в себе состояние совершенной простоты, и более никем» (Ле-цзы, гл. IV). «Простота» означает объединение всех внутренних сил существа, – это свойство возвращения к «первозданному состоянию»; и здесь видна вся пропасть, разделяющая трансцендентное знание мудреца от обычного и «профанического» знания. Это «простота» является также тем, что иначе называется состоянием «детства» (на санскрите «балья»), что нужно понимать, конечно же, в духовном смысле, и это «детство» в индуизме рассматривается как обязательное условие получения истинного знания.

Это напоминает соответствующие слова в Евангелии: «Кто не примет Царство Боже как дитя, не войдет туда мудростью» (Лк. 18: 17), «Скрыл ты это от мудрецов и открыл младенцам» (Мф. 9: 25; Лк. 17: 17). «Простота» и «детство» здесь на самом деле эквивалентны «нищете», так часто упоминаемой в Евангелии, и обычно понимаемой крайне неверно: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное» (Мф. 5: 3).

Эта «нищета» (по-арабски al-faqr), ведёт, в соответствии с исламским эзотеризмом, к al-fana, то есть к исчезновению «эго»[15]. И с этим «исчезновением» достигается «волшебное место» (al-maqam al-ilahi), являющееся центральной точкой, где все внутренние различия во всех внешних воззрениях оставлены и где все противоположности исчезли, разрешившись в совершенном равновесии. «В первозданном состоянии эти противоречия не существуют. Все они происходят от разнообразия существ (укоренённых в проявлении и, так же, как и оно само, зависимых) и от их взаимодействий, вызванных вселенским круговращением, то есть вращением «космического колеса» вокруг своей оси. Они более не влияют на существо, которое свело своё отдельное эго и его движение почти к нулю» (Чжуан-цзы, гл. XIX). Это уничтожение «отдельного эго», которое в итоге исчезает, будучи поглощённым в единую точку, является тем же самым, что и al-fana, а также вышеупомянутая «пустота». Кроме того, согласно символизму колеса по мере приближения к центру «движение» существа становится всё меньше. «Это существо более не конфликтует с другими, потому что оно укоренено в бесконечном, ушло в неопределяемое[16]. Оно прибыло в начальную точку трансформаций и пребывает в ней. Это нейтральная точка, где конфликтов не существует. Концентрируя свою природу, питая свой жизненный дух, собирая воедино все свои силы, оно объединяется с принципом всех рождений. Его природа является целостной (синтетически завершённой в главном единстве), его дух невредим, ничто не может повредить ему»[17].

«Простота», упомянутая выше, соответствует объединению «без измерений» первородной точки, обозначающей окончание движения к источнику. «Абсолютно простой человек властвует при помощи своей простоты надо всеми существами так умело, что ничто не восстаёт против него в шести областях мира, ничто не враждебно ему и огонь с водой не причиняют ему вреда» (Ле-цзы, гл. II). Фактически он остаётся в центре, из которого исходят шесть направлений, и там, где их движение возвращает их обратно, они попарно нейтрализуют друг друга, так что в этой единой точке их тройственное противоречие полностью угасает, и ничто происходящее из них или расположенное в них не может достигнуть существа, пребывающего в неподвижном единстве. Поскольку оно не противопоставляет себя ничему, ничто не может противопоставить ему себя, ибо для противопоставления необходимы взаимные отношения, то есть существование двух, что не может быть совместимо с изначальным единством; и враждебность, являющаяся лишь результатом или внешним проявлением противопоставления, не может существовать по отношению к существу, находящемуся за пределами любых противопоставлений. Огонь и вода – типичные противоположности «мира стихий» – не могут причинить ему вреда, ибо на самом деле они более не являются для него противоположностями: они вернулись в недифференцированность изначального эфира, сбалансировавшись и нейтрализовав друг друга при помощи воссоединения своих качеств, которые, хотя и очевидно противопоставлены друг другу, на самом деле являются комплементарными.

Эта главная точка, через которую для человеческого существа осуществляется общение с высшими или «небесными» состояниями, является также и «игольным ушком» в символике Евангелия, и можно легко понять, кем являются «богатые», которые не могут пройти через него: это существа, привязанные к множественности, неспособные перейти от относительного знания к объединённому знанию. Эта привязанность на самом деле является точной противоположностью вышеупомянутого отделения, как богатство является противоположностью нищеты, и она вовлекает существо в бесконечный цикл проявления[18]. Привязанность к множественности также в определённом смысле является библейским «искушением», которое увлекает человека от исходного единого состояния, когда он пробует плод «Древа познания добра и зла», и не даёт ему достигнуть «Древа Жизни»; и именно из-за этого, по сути, существо теперь подвергается циклическим изменениям – то есть рождениям и смертям. Кажущаяся бесконечной тропа множественного существования в точности изображается кольцами змеи, что обвивается вокруг дерева, символизирующего «Ось Мира»; это тропа «заблудших» (ad-dallin), тех, кто «ошибается» в этимологическом смысле слова, в противоположность «прямому пути» (as-sirat al-mustaqim), состоящем в вертикальном восхождении по самой оси, по тропе, описанной в первой суре Корана[19].

«Нищета», «простота» и «детство» являются не более чем одной и той же вещью. Выражаемый этими словами процесс, в котором существо очищается[20], завершается «исчезновением», которое на самом деле является полнотой существования, как «недеяние» (у-вэй) является полнотой активности, поскольку из него проистекает всякая активность; «Принцип вечно пребывает в недеянии, и, тем не менее, всё совершается из-за него» (Дао-дэ-цзин, XXXVII).

Существо, которое, следуя этим путём, достигло центральной точки, осуществило тем самым человеческое состояние во всей его полноте: оно является «истинным человеком» (чэнь-жэнь) даосизма. Когда, начиная с этой точки, человек совершает восхождение к высшим состояниям, он достигает полного раскрытия своих возможностей и становится «божественным человеком» (шень-жэнь) – «вселенским человеком» (al-insan al-kamil) исламского эзотеризма. Так что можно сказать, что именно «богатые» с точки зрения проявления на самом деле являются «нищими» по отношению к Принципу, и наоборот. Это очень чётко объясняет следующая цитата из Евангелия: «Последние станут первыми и первые станут последними» (Мф. 20: 16); и мы вновь вынуждены признать совершенное согласие всех традиционных доктрин, которые являются не более чем разнородным выражением одной Истины.

Рене Генон. УЕДИНЕНИЕ И МОЛЧАНИЕ

Во всех племенах североамериканских индейцев помимо разного рода коллективных обрядов существует практика одиночного безмолвного богослужения, считающаяся важнейшим действием самого высокого порядка[21]. Коллективные обряды в какой-то степени всегда содержат в себе нечто относительно внешнее. Мы говорим «в какой-то степени» потому, что в этой традиции (как и во всякой другой, конечно) необходимо разделять открытые для всех обряды, которые можно назвать экзотерическими, и обряды инициатические. Кроме того, вполне ясно, что такое богослужение совсем не исключает эти обряды и никоим образом им не противоречит – оно накладывается на них как явление иного порядка. Есть все основания полагать, что для полного достижения цели этих обрядов и получения необходимых результатов обязательным условием является инициация[22].

Это богослужение иногда называется «молитвой», но это, очевидно, неточное наименование, ибо здесь не происходит никакого прошения. Кроме того, молитвы, подобные выражаемым в ритуальных песнопениях, могут быть адресованы только различным божественным воплощениям[23], но мы увидим, что в описываемом случае имеют место совсем другие соображения. Гораздо вернее было бы говорить о «заклинании» в обозначенном нами в других работах смысле[24], а также об «инвокации», сравнимой с зикром исламской традиции, если не забывать о том, что здесь она непременно безмолвна и носит абсолютно внутренний характер[25]. Вот что пишет об этом Чарльз Истман[26]: «Поклонение Великой Тайне было безмолвным, одиночным, лишённым внутренних сложностей. Оно безмолвно, потому что любая речь слаба и несовершенна, а также потому, что души наших предков достигали Бога в безмолвном богослужении. Оно проводилось в одиночестве, потому что они думали, что в одиночестве оказываются ближе к Богу и что никакой священник не может быть посредником... между человеком и Творцом»[27]. Строго говоря, в таком случае не может быть вообще никаких посредников, ведь такое богослужение устанавливает прямую связь с Высшим Принципом, названным здесь «Великой Тайной».

Эта связь достижима не только лишь посредством безмолвия, ибо «Великая Тайна» лежит за пределами любых форм и выражений, но само безмолвие и является «Великой Тайной». Как следует верно понимать это утверждение? Прежде всего, здесь можно вспомнить, что истинная «тайна» непременно невыразима, а значит, может быть верно представлена лишь безмолвием[28]. Кроме того, если «Великая Тайна» является непроявленным, то само безмолвие, выступающее состоянием непроявленности, становится подобным участию или покорности природе Высшего Принципа. Более того, безмолвие, соотнесённое с Принципом, является произнесением безмолвного Слова. Вот почему «священная тишина является голосом Великого Духа», насколько последний отождествляется с самим Принципом[29]. Этот голос, соответствующий главной модальности звука, в индуистской традиции называемого «пара» или непроявленным[30] и является ответом на зов поклоняющегося: зов и ответ, равно безмолвные, тождественны стремлению и озарению, равно внутренним.

Для этого безмолвие должно на практике быть чем-то большим, чем отсутствием слов или речи, даже произносимых исключительно про себя. На самом деле у индейцев безмолвие по сути является «совершенным равновесием трёх частей существа», в западной терминологии называемых духом, душой и телом; ибо всё существо со всеми составляющими его элементами должно участвовать в богослужении для достижения полноценного результата. Необходимость этого равновесия легко осознать, ведь в проявленном само равновесие подобно образу или отражению главной нераздельности непроявленного – нераздельности, столь же верно представляемой безмолвием. Поэтому нет повода удивляться образовавшемуся подобию безмолвия и равновесия[31].

Что касается одиночества, сперва укажем, что эта связь с безмолвием в определённом смысле нормальна и даже необходима, а любой, хранящий полное молчание, тем самым полностью отделяется от прочих живых существ, даже находясь рядом с ними. Кроме того, безмолвие и одиночество равно обозначаются санскритским словом «мауна», которое является наилучшим эквивалентом из индуистской традиции для рассматриваемого нами состояние[32]. Укоренённая в проявленном множественность, растущая по мере спуска на его нижние уровни, непременно устраняет человека из непроявленного. Кроме того, существо, желающее общаться с Принципом, сначала должно установить максимальное внутреннее единство путём гармонизации и уравновешивания всех своих элементов. В то же время оно должно отделиться от всякой внешней множественности. Осуществлённое таким образом объединение, пусть во многих случаях и относительное, тем не менее, является определённым соответствием «недвойственности» Принципа, в согласии с текущими возможностям существа. В высшем смысле изоляция тождественна санскритскому понятию «кайвалья», обозначающему одновременно «совершенство» и «полноту», а в своём полном значении также абсолютное и необусловленное состояние – состояние существа, достигшего конечного Освобождения.

На куда более низком уровне предварительных стадий осуществления можно отметить следующее: там, где неизбежно присутствует рассеивание, одиночество, по сути, обозначает концентрацию, поскольку оно противостоит множественности и сочетается с определённого рода единством. Действительно, хорошо известна важность, которую концентрации приписывали все без исключения традиционные доктрины, считавшие её средством и незаменимым условием всякого осуществления. Далее говорить об этом представляется бессмысленным, но есть ещё один вывод, на который мы желаем обратить внимание напоследок: рассматриваемый метод, противостоящий всякому рассеиванию сил существа, исключает раздельное и более или менее беспорядочное развитие различных его элементов, особенно психических сил ради них самих – такое развитие всегда противоречит гармонии и равновесию целого. Согласно Полю Козу, индейцы считают, что для развития оренды[33], посредника между материальным и духовным, сперва необходимо обрести власть над материей и стремиться к божественному. Это означает, что они считают верным подходить к психическим силам только «сверху», ибо результаты психического порядка достижимы далеко не в первую очередь и лишь как следствие – и только так можно избежать связанных с этим опасностей. Давайте также добавим, что эти рассуждения как нельзя более далеки от обычной «магии», несмотря на то, что профанные и поверхностные наблюдатели очень часто связывают с ней данные явления. Без сомнения, так происходит лишь потому, что сами они не имеют ни малейшего представления о подлинной духовности.