Большая культурная инициатива московского купечества

2 1503

Пыжиков А.В. Грани русского раскола. Заметки о нашей истории от XVII века до 1917 года. Древлехранилище, Москва, 2013

Глава четвертая. Парадоксы общественного подъема в начале XX века 

2. Правительственный и общественный либерализм

http://coollib.com/b/361922/read#t17

<...>

Тем не менее [несмотря на слабость либеральной и социалистической оппозиции], размышления властей по созданию представительной Государственной думы – но в сугубо монархических одеждах – встретили трудности. Привычный состав оппонентов режима, с которым правительству приходилось сталкиваться, к началу XX столетия заметно изменился. Впервые в истории оппозиционного движения России его ряды пополнились новым мощным игроком, никогда ранее не проявлявшим себя на этой ниве. Как будет показано далее, именно купеческая элита явилась для либерально-революционных кругов той опорой, которой им не доставало ранее. Конечно, такая исследовательская новация находится далеко за рамками советской исторической традиции, неустанно доказывавшей оппозиционную несостоятельность отечественной буржуазии. Однако, в рамках настоящей работы мы показываем, что эта оценка справедлива не для всех отечественных капиталистов в целом, а лишь для петербургской буржуазной группы. Ее плотная аффилированность с высшим чиновничеством позволяла максимально пользоваться всеми преимуществами существовавшего положения. Столичная деловая элита и связанные с ней капиталисты принимали любые сценарии, исходившие от правительства. В полной мере это относится к проекту политической модернизации, продиктованным новым экономическим позиционированием России. Очевидно, что петербургские банки, завязанные на иностранный капитал, могли только приветствовать усилия властей по закреплению и повышению инвестиционной привлекательности страны. Трудно представить столичных финансистов и дельцов, тесно сплетенных с придворными и правительственными сферами, в качестве политических противников последних.

Московское же купечество смотрело на ситуацию иначе. Оно долго ждало часа, когда его лояльность будет по достоинству оценена властями, а народное происхождение не станет препятствием для полноценной бюрократической опеки. Царствование националистически настроенного Александра III, казалось, давало на сей счет совершенно определенные надежды. Однако, во второй половине 90-х годов курс царизма на встраивание в уже сложившуюся международную финансовую систему стимулировал невиданный приток в отечественную экономику иностранных инвестиций. Оператором этого процесса естественно стало петербургское деловое сообщество, чьи банковские структуры при поддержке правительства финансировали создание новых предприятий, устанавливали контроль над многими промышленными активами. В таком экономическом климате конкурентные перспективы купеческой буржуазии выглядели уже весьма призрачно: она не располагала таким финансовым потенциалом как иностранные компании, не обладала необходимым административным ресурсом. В результате противостоять надвинувшимся вызовам капиталисты из народа оказались не в состоянии. Привычные апелляции к верховной власти в данной ситуации имели немного смысла. Ведь новые экономического приоритеты (введение золотого рубля) продвигались под патронажем Министра финансов С.Ю. Витте и, не смотря на сопротивление аграрно-помещичьего лобби, были демонстративно одобрены императором Николаем II, минуя Государственный совет. Это показывало, что прежняя верноподданническая модель поведения практически исчерпана: она не поможет обрести нужную устойчивость в стремительно изменившемся экономическом пространстве. Осознание этого факта и предопределило переход московского купечества на новые политические рубежи, ориентированные на ограничение власти и утверждение прав и свобод, устанавливаемых конституционно-законодательным путем, а не выражением верховной воли. Иначе говоря, у данной части российских буржуа в начале XX века появились собственные причины, побуждавшие выступить за изменение существовавшего государственного порядка; причины, обусловленные жесткой экономической мотивацией, а не общими соображениями теоретического характера.

Заметим, что в историографии, либеральные потенции купечества, по сравнению с другими силами, всегда находились под сомнением. Еще советские историки совершенно справедливо указывали на слабую вовлеченность московского купечества в оппозиционное движение начала нового столетия. Действительно, лидирующие позиции в нем принадлежали отнюдь не купеческой элите. Отсюда вопрос: почему же крайняя заинтересованность в преодолении проблем, вызванных действиями власти, не вывела обиженное купечество в первые ряды борцов с режимом? Ответ на самом деле несложен. Широкое либеральное движение могли возглавить только те его участники, которые имели подлинно общественное лицо и репутация которых в глазах, прежде всего, российской интеллигенции соотносилась с декларируемыми высокими целями. Вне всякого сомнения, такой репутацией обладал ряд дворян-земцев, верных своим принципам и твердо, предпочитавших их чиновничьим карьерам. Даже революционеры, идущие на смерть за идейные убеждения, вызывали у определенной части общества неподдельное уважение. На их фоне репутация купечества представала настолько блеклой, что не только о лидерстве, но даже о какой-либо публичности в этом процессе говорить не приходилось. Общественное мнение было убеждено в том, что буржуазия руководствуется сугубо материальными интересами, в то время как дворянство способно встать выше корыстных намерений[802]. Образ аполитичного и алчного купца так прочно укоренился в сознании российского общества, что даже выставляемая на всеобщее обозрение благотворительность не решала имиджевых проблем этого сословия.

Чтобы убедиться в истинности сказанного, достаточно обратиться к русской литературе рубежа XIX-XX столетий. Карикатурный образ купца, решившего окунуться в общественную жизнь, запечатлен в пьесе «Джентльмен» (1897), написанной руководителем московского Малого театра, известным драматургом А.И. Сумбатовым-Южиным. Прототипом главного героя Лариона Рыдлова послужил потомственный фабрикант Михаил Морозов (1870-1904), представитель одной из ветвей знаменитой купеческой семьи. По сюжету этот столп делового мира Москвы без особых колебаний провозглашает себя русским самородком на фоне выродившегося дворянства. Он чувствует избыток сил, жаждет вести дела по-новому и силится изложить свои мысли в серии очерков«в смысле анализа современного общества». Рыдлов ощущает себя судьбоносной фигурой, призванной осчастливить отечество, а в знак своего покровительства жалует«таганский ярлык»[803].

Иными словами, вся пьеса демонстрирует комичность и убогость попыток толстосума стать выразителем новых общественно-политических веяний.

Притязания купечества на лидирующую роль в общественной жизни страны жестко критиковал также известный литератор той поры М. Горький, посвятивший этой теме повесть «Фома Гордеев» (1899). Действие разворачивается в среде поволжского купечества, где вызревают взгляды на судьбоносное значение этого сословия в жизни России. Выразителем новых идей выступает Яков Маякин, произносящий речи во славу русского купечества – «первых людей жизни, самых трудящихся и любящих труды свои... которые все сделали и все могут сделать»[804]. Но он встречает страстную отповедь со стороны своего родственника, молодого купца Фомы Гордеева, который явно выпадает из этого круга достойнейших людей. Гордеев с удивлением для себя обнаруживает, что не знаком ни с одним купцом, про которого не было бы известно чего-нибудь преступного:

«Вы не жизнь строили – вы помойную яму сделали! Грязищу и духоту развели вы делами своими. Есть у вас совесть? Помните ли вы Бога? Пятак – ваш бог! А совесть вы прогнали... Кровопийцы! Чужой силой живете! Сколько народу кровью плакало от великих дел ваших?»[805].

Эти эмоциональные горьковские обличения не выглядели чрезмерными. Нелицеприятное изображение купеческой буржуазии в передовой литературе совпадает с полицейскими оценками начала XX столетия. Как заключали московские стражи порядка, торгово-промышленное сословие совершенно обособилось от остальных, «смотрящих на него, говоря вообще, как на мошенника»[806].

Итак, противоречивость сложившейся ситуации вполне очевидна. С одной стороны, купеческая буржуазия провозглашала (лучше М. Горького не передать!):

«Мы фундамент жизни закладывали – сами в землю вместо кирпичей ложились, – теперь нам этажи надо строить... позвольте нам свободы действий!»[807].

С другой стороны, ничего, кроме недоверия и скепсиса, эти устроители новой жизни у общества не вызывали. Обретение общественного лица – процесс не быстрый, и купечество конца XIX – начала XX века находилось в самом начале этого пути. Надо сказать, именно поэтому многие его представители публично не заявляли о своих политических инициативах. Они пока не претендовали на роль общественного авангарда, предоставив лидерство традиционным силам – земскому дворянству и профессиональным бунтарям. Поэтому у многих тогда складывалось впечатление, что организации типа «Союза освобождения»

«втянули в орбиту своего влияния... московское именитое купечество»[808]. Хотя на самом деле ни о какой пассивности капиталистов из народа говорить не приходится. Повторяем, их заинтересованность в трансформации государственного строя определялась собственными интересами. Купеческая буржуазия больше не желала оставаться заложницей правящей бюрократии и ее меняющихся предпочтений, а решение этой задачи связывала с внедрением в политическую практику конституционных и либеральных принципов.

Отношения с оппозиционными силами завязались у купечества не сразу. Это происходило постепенно, в русле масштабного просветительского проекта, инициированного представителями московского клана в конце XIX столетия. Как известно, Первопрестольная всегда позиционировала себя как общерусский культурный центр, противостоящий официальной культуре Петербурга[809]. Теперь различие культурных оттенков дополнились ярко выраженным оппозиционно-политическим подтекстом. Он наглядно проявился в ряде начинаний общественно-культурной жизни – оставивших заметный след в отечественной истории. Издательства, театры, галереи распространяли либерально-демократический дух, который, благодаря новым возможностям, проникал в широкие интеллигентские слои и в российское общество в целом. Этот процесс целенаправленно финансировался видными представителями купеческой элиты. Иначе говоря, именно они оплачивали формирование той среды, где утверждались либеральные представления о свободах, неприятие чиновничьей опеки и протест против полицейского произвола.

Здесь, прежде всего, нужно вспомнить известные московские фирмы – И.Д. Сытина и братьев Сабашниковых, игравшие значительную роль на книжном рынке страны (их общий тиражный потенциал не уступал издательским возможностям царского правительства). И.Д. Сытин, старообрядец из Костромской губернии, переехав в Москву, занялся книготорговлей. Его успех обусловило серьезное конкурентное преимущество – сбыт продукции через мелких торговцев раскольников-офеней. Именно на таких конфессиональных сетях расцвело сытинское предприятие, сосредоточившее около трети продаж лубочных изданий в России[810]. С конца XIX века оно все активнее переключается на выпуск либерально-демократической литературы. Как тогда говорили, И.Д. Сытин от офень перескочил прямо к Горькому, Андрееву, Чехову и др.[811]

И.Д. Сытин


Его деловым партнером становится богатая купчиха В.А. Морозова, мать того самого «джентльмена», карикатурно изображенного А.И. Сумбатовым-Южиным. Причем издательство не только сбывало свою продукцию, но и помогало покупателям в подборе библиотек для чтения, что позволяло влиять на вкусы обширной клиентуры. Магазины Сытина пользовались большой популярностью у либерально настроенных слоев: как отмечалось в полицейских источниках, деятельность издательства выходила далеко за рамки чисто коммерческого предприятия[812]. К примеру, будущие члены кадетской партии отдавали Сытину агитки, «не сомневаясь в том, что его фирма всего лучше распространит листовку повсеместно, в том числе и по деревням»[813]. В конце 90-х годов издатель реализовал стремление московского купечества наладить выпуск ежедневного издания, которое смогло составить конкуренцию влиятельному петербургскому «Новому времени». Такая попытка уже предпринималась С.Т. Морозовым и С.И. Мамонтовым: они пробовали запустить газету под названием «Народ»: с этой целью вели переговоры с А.В. Амфитеатровым, выделяли нужные финансовые ресурсы[814]. Однако, только сытинский проект оказался жизнеспособным – в его руках газета «Русское слово» быстро стала одним из рупоров либерализма в стране. Кстати, сотрудники (журналисты, публицисты и т.д. ) в новое издание приглашались лично А.П. Чеховым[815]. Любопытно, но сам Сытин не мог возглавить редакцию газеты, поскольку не имел образовательного ценза, и на первых порах его заменил зять. Сын почтенного издателя – В.И. Сытин – тоже был при деле: в. 1904 году он как профессионал занимался оснащением подпольной типографии для Тверского комитета РСДРП[816]. Неудивительно, что многогранная деятельность сытинской индустрии вызывала раздражение у сторонников самодержавия, называвших эту фирму «вторым министерством народного просвещения».

На издательской ниве – и в том же ключе, что и И.Д. Сытин, – проявили себя Сабашниковы. Их родители, купцы-старообрядцы из сибирского города Кяхты, переехали в Москву, где и родились братья. Издательство Сабашниковых возникло на пороге XX века, и многие видели в их деятельности продолжение просветительских традиций, заложенных известным деятелем раскола, меценатом и издателем К.Т. Солдатенковым. С той лишь разницей, заметим, что братья выпускали такую литературу, которую почтенный приверженец раскола в свое время не взял бы и в руки. Именно в фирме Сабашниковых вышли двухтомник Н.П. Огарева (после сорокалетнего запрета) и дневник жены А.И. Герцена, были переизданы произведения Т.Г. Шевченко, В.Г. Белинского и многих других[817]. На квартире братьев частным образом собирались крупные издатели Первопрестольной: здесь обсуждались планы по выпуску цикла книг по теории и практике народного представительства[818].

М.В. Сабашников

С.В. Сабашников

Не менее впечатляющими были результаты финансовых вложений купеческой буржуазии и на другом участке просветительской нивы. Речь идет о создании театра, вошедшего в историю под названием МХАТ. Попытки заинтересовать торгово-промышленных деятелей подобными идеями предпринимались в разное время, но все они оказались безрезультатными. Даже великий русский драматург Н.А. Островский, прекрасно знавший купеческую среду, не получил отклика на предложение профинансировать задуманное им культурное начинание. В 80-х годах XIX века купечество не видело большой надобности в затратных публичных инициативах, демонстрируя свою лояльность традиционными верноподданническими способами. Однако теперь приоритеты кардинально изменились, и расшатывание идеологического каркаса самодержавия потребовало ярких и привлекательных для широкой публики проектов. Московский художественный театр, переживший не только царскую, но и последующую советскую эпоху, стал среди них наиболее удачным. С момента открытия вокруг МХАТа концентрировалась либеральная интеллигенция, на чьи пристрастия в первую очередь и ориентировался репертуар[819]. Кстати, знаменитая пьеса М. Горького «На дне» была написана фактически по заказу театра, где и состоялась премьера. Душой театра был его знаменитый руководитель К.С. Станиславский. Менее известно, что он принадлежал к богатой староверческой семье Алексеевых, пользовавшейся большим влиянием в Москве (городской голова в 1885-1892 годах Н.А. Алексеев – его родственник). Видимо, неслучайно предложение возглавить новый театр купеческие спонсоры адресовали не какой-либо знаменитости со стороны, а талантливому выходцу из общей с ними конфессиональной среды. В своих мемуарах глава МХАТа с благодарностью вспоминал о тех, без кого было бы немыслимо беспримерное культурное оживление начала XX столетия в целом и успешная работа театра в частности[820].

К.С. Алексеев в 1900 году

Другим культурным проектом того периода, также пользовавшимся популярностью у публики, стала Частная опера, созданная богатым московским предпринимателем С.И. Мамонтовым. Именно здесь был поставлен целый ряд опер, снискавших мировую славу русскому оперному искусству. Однако идеологическая составляющая репертуара Частной оперы, в отличие от хорошо известной творческой, обычно остается в тени. Между тем идейное содержание этого культурного проекта не оставляет сомнений в его антисамодержавной направленности. Чего стоит только опера М. Мусоргского «Хованщина», которая посвящена трагической странице русской истории, связанной с гонениями на раскол. Опера воспевает приверженцев старой веры, подавая их противостояние властям как подвиг. «Хованщина» – не просто рассказ о событиях минувшей эпохи, это прямое указание на то, где следует искать истоки подлинной русской души. С.И. Мамонтов, несмотря на дела, лично занимался постановкой; между репетициями он вывозил всю труппу на Рогожское кладбище, чтобы артисты могли лучше ощутить дух старообрядчества[821]. Опера вызвала настоящий восторг у московского зрителя. После такого успеха решено было показать ее в Петербурге. Однако там все вышло иначе: подобные творческие изыски пришлись не по вкусу сановной аристократии и чиновничеству, весьма далеким от романтического восприятия раскола. Само обращение к подобным темам квалифицировалось как вызов. Это впечатление усиливала постановка такой оперы, как «Борис Годунов», лишний раз напоминавшей о неприятных для рода Романовых событиях. Деятельность Частной оперы и ее вдохновителя не остались без внимания властей: коммерческие предприятия С.И. Мамонтова подверглись разорению, а сам он – несомненно, для публичного унижения – на полгода был помещен под арест, чему не смогли воспрепятствовать даже денежные посулы московских тузов[822]. Добавим, что вклад С.И. Мамонтова в культурно-просветительский проект купеческой буржуазии далеко не исчерпывается созданием Частной оперы. Как известно, под его патронажем сложился круг художников, прославивших отечественное изобразительное искусство. Объединяющим началом этого сообщества явилась русская тематика – история, религия, быт и т.д. Вокруг нее вращалось творчество таких мастеров, как Серов, Васнецов, Коровин, Врубель, Нестеров и др. В то же время они придерживались свежих демократических взглядов, обращаясь к повседневной жизни простого народа. Именно такие полотна преобладают в собрании знаменитой Третьяковской галереи: к концу XIX столетия практически все произведения в ней (1757 из 1841) принадлежали кисти русских мастеров. Для сравнения: в императорском Эрмитаже большей частью коллекционировалось зарубежное искусство: из более чем 2000 картин здесь насчитывалось только 75 отечественных[823].

С.И. Мамонтов

Резюмируя изложенное, можно утверждать, что многогранный культурно-просветительский проект купеческой буржуазии в течение каких-нибудь пяти-шести лет серьезно изменил общественную атмосферу в крупных городах страны. Взгляды, ранее присущие узкому кругу лиц, стремительно врывались в общественное сознание. Идейные потоки, направляемые дорогостоящей культурно-просветительской инфраструктурой, множили число тех, кто жаждал отказа от рудиментарного политического устройства. Как справедливо отмечают исследователи, политическая среда значительно расширилась за счет притока образованных людей, ставших носителем либеральной идеологии[824]. Но кроме этого, следует обратить внимание на еще один важный аспект. Профинансированный купеческой элитой проект фиксировал их полное размежевание со славянофильскими кругами, в течение десятилетий политически обслуживавших капиталистов из народа. Теперь они решительно распрощались со славянофильскими иллюзиями о возможности дальнейшего развития на верноподданнической монархической почве. Взамен купечество обретало новых союзников – либерально настроенных дворян из земств и научной интеллигенции, также убежденных, что монархия «стала игрушкой в руках бюрократической олигархии», превратилась «в тормоз свободного развития России»[825]. В начале XX столетия интересы традиционных поборников конституции и ее новых сторонников в лице купеческой буржуазии сошлись. Именно силами этого союза в обществе формировалась, не побоимся сказать, мода на государственные перемены.

Невоенный анализ-57. Десять поляков вышли погулять. 27 марта 2024

Традиционный дисклеймер: Я не военный, не анонимный телеграмщик, не Цицерон, тусовки от меня в истерике, не учу Генштаб воевать, генералов не увольняю, в «милитари порно» не снимаюсь, ...

Зеленский перешёл границы разумного: Паника американцев теперь стала абсолютно ясна
  • ATRcons
  • Вчера 20:03
  • В топе

Теракт в концертном зале "Крокус Сити Холл" расставил по местам всех игроков на политической арене вокруг России. И это связано с реакцией стран на инцидент, унесший жизни почти 150 чело...

Пётр Толстой: нам плевать на Макрона. Убьём…

Французы в шоке, таким жёстким журналисты его ещё не видели. Впрочем, им не привыкать, в том числе и к реакции своих зрителей. Из раза в раз приглашать в эфир ведущего канала BFMTV и бр...

Обсудить
  • Знаете, какой любопытный вывод я для себя сделал из этого материала? Что торгаши всегда торгаши. И что за барыши продадут и власть, и мать родную. Что мы сегодня и наблюдаем.