Официальная советская история об опыте оккупации умалчивала: мы знаем о нем благодаря воспоминаниям, письмам и дневникам. В августе 1941 года в Старую Руссу пришли немцы. Одна из жительниц города, школьница Маша Кузнецова, вела тем летом дневник. В начале 2000-х годов его чудом нашли на свалке в Санкт-Петербурге, а совсем недавно расшифровали волонтеры проекта «Прожито».
Начало войны
Марии Кузнецовой было 15 или 16 лет, она жила в Старой Руссе, готовилась к поступлению в институт и хотела стать инженером. Война нарушила эти планы. Как и многие ее современники, Маша начала вести дневник 22 июня 1941 года: известие о войне многие восприняли как вторжение истории в их жизнь и предвестие роковых потрясений.
Первые записи украшены вырезанными цветными картинками и рассказывают об отношениях автора дневника с подругами«Прожито»
Война дошла до Старой Руссы 5 июля 1941-го. Первые же немецкие бомбы повредили дом Кузнецовых. На следующий день они уехали к родственникам, жившим в деревне неподалеку. После нескольких переездов из деревни в деревню в конце лета семья решила вернуться в город, к тому моменту уже оккупированный. Там Маша впервые увидела немецких солдат:
«Немцы оказались не такими, какими я их воображала: большинство из них были молоды и красивы».
Вернувшись в почти полностью разрушенный город, Маша встретила свою школьную подругу Тосю Тихомирову. Тося общалась с немецкими военными: по вечерам они приходили к ней домой на танцы, с некоторыми у нее были романы. Тося также работала у немцев на кухне. 27 ноября Маша записала:
«Ох! Как бы я хотела быть на ее месте! Немцы, у которых она работает, просты и искренни. Особенно выделяется своей простотой и веселостью Август — военный врач. Тося, кажется, очень влюблена в него и при всех называет его „мой милый“».
Уже в декабре Маше удалось устроиться туда же. Ей нравились танцы и внимание военных, но она понимала, что это общение небезопасно. 19 декабря она описала в дневнике эпизод с навязчивыми приставаниями немецкого летчика. Встретив Машу на улице, он предложил проводить ее до дома, а потом попытался поцеловать:
«Вообще я очень удивляюсь этим дерзким выходкам со стороны немцев. Кажется, они слишком образованны, чтобы поступать так. Даже на работе — и там от них нет покоя. То за плечи, то за подбородок так и хватают. Противно даже смотреть на эти безобразия. Мы, конечно, даем им решительный отпор со своей стороны, но что на самом деле мы из себя представляем? Какую силу? Мы слабые, беспомощные девушки».
Но уже через две недели Маша с нетерпением ждала новогодних танцев, на которые должны были прийти молодые военные. Особенно сильное впечатление произвел на нее 22-летний унтер-офицер Франц:
«Он особенно отличается ото всех остальных товарищей своей простотой и искренностью. Его выходки часто детски, и вообще он довольно мило, как ребенок, улыбается… Но особенно прекрасны у него усы и глаза, затянутые поволокой, они всегда смотрят в лицо, по-детски. Манеры у Франца совершенно иные, но он наивен… <…> Вообще Франц один из моих идеалов».
Отношения с Францем не успели сложиться: 8 января советские войска начали наступление на Руссу, и Маша вместе с семьей во второй раз уехала в деревню.
Сны
Эти события нашли отражение в снах Маши, которые она записывала в дневнике. Во сне она видела некоего Александра, брата-красноармейца Мишу, немецкого солдата Вернера. Самая подробная запись сделана в ночь перед вторым отъездом из Руссы — Маше снилось неизбежное столкновение русских и немцев, которых она уже не воспринимала как анонимного врага:
«Всю ночь я никак не могла заснуть. В голову лезла какая-то чепуха. Я была рада и русским, но было скучно и по немцам. <…> Особенно я хотела увидеть Александра, хотя его и не знала. Я уже представляла себе его идущего во главе русского отряда. Но что он из себя представляет? Я на это не могу ничем ответить. Я его ни разу не видела. Но моя фантазия все развивалась и развивалась: вот я подхожу к Александру как к близкому и родному мне человеку, и он берет меня с собой на войну. Вот я уже санитарка и работаю где-то далеко в лазарете. Я помогаю раненым русским бойцам. О, как я горда этим! Вдруг среди раненых вырастает фигура Франца. Он также тяжело ранен! Я изо всех сил стараюсь помочь ему, но в то же время при виде его чувствую что-то особенное, чего до сих пор никогда не чувствовала…»
«Прожито»
Уйти на войну санитаркой, чтобы спасать бойцов, — типичная героическая формула из советской официальной риторики. Но Маша не могла дегуманизировать противника: из праведной борьбы с бесчеловечным врагом война в ее сне превращалась в бессмысленное уничтожение живых людей. Маша одинаково относилась к немецким и советским солдатам. В марте 1942 года в деревенском доме, где жили Кузнецовы, остановились красноармейцы:
«Вот уже второй день у нас живут два красноармейца: вернее сказать, два 18-летних парнишки, обреченных судьбой на верную смерть. Один из них — Коля Березников, сержант, мне особенно понравился. Он действительно красив. <…> Мне жаль его! Я вижу всю его беспомощность перед опасностью, тоску по родине — и от этого слезы наворачиваются на глазах».
Думая о войне, Маша в своем дневнике открыто осуждает власти, что нетипично для дневника того времени:
«„Так тешьтесь вволю, подлые вожди, когда вам не стыдно идти войной против головы седой и старой, молодой и красивой, как эта голова!“ — крикнула бы я сейчас Гитлеру и Сталину, виновникам тысяч убийств и всех страданий. <…> Когда я остаюсь одна, тоска до боли сжимает сердце, и я готова бежать отсюда без оглядки, бежать туда, где много людей, где вертится, клокочет, кричит и поет многоголосая жизнь. Бежать подальше из России, где кровь человека дешевле воды».
Красный карандаш
Последняя запись в дневнике сделана 29 марта 1942 года — в ней говорится об ожесточенных боях под Руссой. Вскоре Маша, судя по всему, привлекла внимание сотрудников контрразведки. Как свидетельствуют пометки в тетради, дневник был изъят при обыске, во время которого девушка подтвердила, что именно она автор записей.
Previous
Next
1 / 2
«Прожито»
2 / 2
«Прожито»
Дневник испещрен красным карандашом: прочитав его, сотрудник НКВД подчеркнул или отметил вопросительным знаком сомнительные, с его точки зрения, места. Так, поверх страницы, где Маша описывает свои танцы с немцами, написано «Перевоспиталась у фрицев»; на полях, напротив рассуждения о том, что Россия превратилась в рабыню Германии, — «Сволочь». В конце тетради без даты записаны молитвы и заговоры.
Дальнейшая судьба Маши неизвестна. Полный текст дневника можно прочитать здесь.
Оценили 22 человека
21 кармы