Василий,любимец женщин.

Васька Борщев дожил до пятидесяти с лишним лет, но отчества так и не нажил - все Васька да Васька. Похождения его постоянно оказываются в центре деревенских пересудов, и следить за ними приходится поневоле - Василий нам дальний родственник, дядя мужа моей двоюродной сестры.

- Ну и нашла ты себе родню, Наташа, - укоряла сестру мать, тетя Галя, - не выходила до 27 лет замуж, хоть бы и еще потерпела...

Наташа, по специальности учитель истории, называет родственника «сатиром». Мифологическая эта ассоциация имеет под собой почву - до зеркального сходства с древнегреческим персонажем «дяде» не хватает только рогов и копыт. Он слюногуб, неопрятно кудряв, чуть сутул, кривоног, смеется вкрадчиво-раскатисто, открывая похожий на пасть рот от уха до уха, и в целом, не то, чтобы очень безобразен, но при общении вызывает безотчетное чувство отвращения.

Но не у всех. Стоило Ваське овдоветь, и он пошел нарасхват. Вести об удачах в личной жизни транслировались почему-то с нашего крылечка. Вдовец садился на бетонные ступеньки, свешивал сатирскую голову на плечо и, пьяно пуская слюни на грязную рубаху, хвастался:

- Восемнадцать баб в претендентках... - Он задирал вверх крючковатый указательный палец и грозил в небо, - у, курвы! Олюню (жену) не забуду. Оля! - орал он вдруг с надрывом, рвал ворот рубахи, пуговицы брызгали в стороны, - Оля, - плакал безутешный муж, - прости! - настроение его тотчас же после покаяния менялось на лирическое, - а че, - ворковал он, - найду бабенку крепенькую, пристроюсь, и буду жить припеваючи; а-ха-ха-ха, - смеялся он своим страшным смехом, мигая мутными остекленелыми глазами.

Восемнадцать не восемнадцать, но женщины, желающие приголубить Василия, находились. И это при том, что будучи буйным, закоренелым и неизлечимым пьяницей, Олюню-ласточку он бил смертным боем, и заколотил-таки в гроб. Сыновья его, жертвы пьяного зачатия, пошли разными дорожками. Старший, с вызывающе уродливым лицом, быстро женился на хорошенькой девушке, ушел в зятья. Наглый, болтливый, оборотистый, он то организовывал кооператив по сбору коровьих шкур, то торговал папиросами на базаре, то ходил по этому же базару с рэкетом; возил водку с Украины, гонял машины из Польши; устраивался в военную часть прапорщиком, но был выгнан после того, как разворовал и распродал солдатские фуфайки. Младший отпрыск внешности был обычной - высокий, молчаливый малый со скучным лицом, с длинными руками и ногами. Отслужив на флоте, он жил в доме отца, водил колхозную молоковозку, в запои уходил редко, но основательно, погружаясь в алкоголь как подлодка в океан. Всплывая, сильно колотил папу - за маму, за безрадостное детство и просто так.

Олюня Борщева, чьими трудами, слезами и заботами у Васьки появился дом, а в нем обстановка, барахлишко и даже подержанные «Жигули» во дворе, умерла в январе, на Рождество. Приехали из ее села родственники, собрались местные плакальщики и сочувствующие; старший сын был в странствиях, младший - в плавании, покойная отдыхала в гробу, Василий бегал, хлопоча, чтобы обряд прошел не хуже, чем у людей. Похоронили, помянули, разъехались; к вдовцу, теперь уже без опаски репрессий со стороны хозяйки потянулись собутыльники, и - пошло, поехало. Морозы стояли страшные - до минус сорока, воробьи прятались по застрехам; Ваське и Кo от горячительного было жарко, гульба продолжалась две недели, до полного истребления браги, самогона, компотов и солений из подполья. Хозяйство, между тем, не выдержав испытаний голодом, передохло - две уже порядочные свиньи да теленок. Собака в цепях тоже скончалась у конуры. Лишь кошка, прибившаяся к соседскому двору, перезимовала благополучно.

Весна пришла ранняя, теплая, паркая, по березам вовсю зациркулировал сок, тут-то Васька и возвратился к жизни, приходил к нам на крылечко, грозил пальцем в небо и рассказывал про претенденток на его руку и сердце. Одной из них была Надя Брень.

Семейство Бреней, состоявшее из самой Нади, трех сыновей и дочери, было крепеньким, чистеньким и отмытым, как новорожденный выводок грибов-боровичков, всегда они ходили вместе - в магазин ли, сено косить, на огород, за что и были прозваны «Племенем». Отец их и вождь давно был выгнан и пропадал где-то от водки; дочь подросла и устроилась на телефонную станцию в городе; сыновья вышли в мастера по холодильным установкам. Надя, еще симпатичная, опрятная женщина с яркими губами, фигурой, которая обрела некоторые черты утяжеления, жаловалась соседкам возле уличной колонки:

- Оце, бабы, хоть судить, хоть не судить, а я без мужика не можу... - И глядела на окружающих свысока, словно знала какую-то великую половую тайну.

Они сошлись... Надя Брень от любви, или от забот, даже похудела - бегала на два двора - стирала, готовила, прибирала; разрывалась на два огорода - сажала, полола, поливала. Новоявленный супруг тоже показывался на плантации с тяпкой, долго курил на меже, поглядывая, как справно рубит сорняк ладная Брениха; тянул ласково, бархатисто:

- Надюш, ды брось ты эту работу, садись посидим рядком.

Надя только рукой пот смахивала и дальше по рядку - тюк-тюк - как машина заводная.Через два месяца Васькин огород вышел в передовые по всем агротехническим показателям, а Надя Брень тихо собрала стираные пожитки в узелок и окончательно осела в своей хате. Про безотлагательную необходимость встреч с мужчинами она больше не заговаривала.

Васька не унывал совершенно и вскоре вступил в новую, еще более громкую связь. Все-таки в нашем национальном характере есть много крайностей - с одной стороны из литературы хорошо известны примеры изумительной женской чистоты, сдержанности и верности - допустим, Татьяна Ларина Пушкина или «Русские женщины» Некрасова. С другой стороны, в жизни постоянно сталкиваешься с удивительной легкостью, с какой народ наш вступает в самые близкие отношения. Причем происходит это скорее не от распущенности, а от неистребимой веры в лучшее завтра.

Люся Слюсарева, несмотря на молодые годы и довольно своеобразную внешность, выходила замуж многократно, в том числе и с загсовыми формальностями. Сестра Наташа называла ее за глаза не иначе, как «безобразной герцогиней». Бедняге, действительно, не повезло - зубы у нее росли даже не двухрядкой, а трехрядкой, плечи и спина были непоправимо искривлены сколиозом, грудь впала, ноги не отличались стройностью. Нрава, впрочем, Люся была земного, веселого, оптимистичного, общительного, любила выпить, колхозной работы не боялась и замуж вышла сразу после школы, за приезжего тракториста Будякина. Но и первый, и последующие мужья попадались ей, как правило, из алкашей. Васька не был исключением, хотя и годился ей в отцы.

Свидетельницей Люськиного падения стала Римма Крайнева, давний недоброжелатель Васьки и всего мужского населения страны. Огороды у нас с ней рядом, так что встречи, как говорится, неизбежны. Римма - женщина много пожившая - ей за шестьдесят, и пережившая - в том числе смерть дочери, две операции и развод с мужем, о котором она может вспоминать только нецензурно. Роста она большого, сложения крупного, богатырского, и вообще, если следовать мифологической терминологии сестры, сильно смахивает на Геракла, но только в женском варианте. Склонна к неординарным ходам - вдруг решила собственноручно подстричь волосы, и теперь густые пегие космы стоят у нее на голове точком - встретишь такое приведение где-нибудь в вербах, подумаешь, что леший.

Ваську она презирает за пьянство, третирует за неотданную до сих пор со времен перестройки поллитру, и ненавидит по совокупности всех его поступков. Речь у Риммы выразительная, но не всегда воспроизводимая:

- Вышла я на порог, собралась к Чумичкиным сериал смотреть (у меня телевизор вторую неделю сумерки показывает); вижу - Васька у себя во дворе с Люськой голые обнимаются. А у меня ж хата на пригорке, обзор как в бинокле. Солнце на закат пошло, небо в зареве, ж... у них блестят, как тазы медные - любовь. Я давай кричать: «Ату, сатаны, ату, бесстыжие!» - они и кинулись в курятник. Иду после кино мимо его двора, он в щелку вылазит, как лиса: «Римма, зайди, сказать чё-то надо». Ладно, я, старая дура, калитку открываю, а он штаны до колен скинул и за мной: «А, и ты хочешь!» Еле к себе добёгла. У меня под воротами грязное ведро стоит, я в него схожу, а потом жуков колорадских там топлю, сразу дохнут (цены-то сейчас какие на отраву!); ну, он подскакивает ко двору, я ему - получи, и ведро в морду. Так он теперь, - довольная Римма заканчивает рассказ, - меня больше и не занимает. Боится....

Васька и сейчас в ходу, но теперь уже на районном уровне. Вчера я его встретила на остановке в город - стоял принаряженый, с целлофановым пакетом, откуда торчали кукурузные початки.

- Еду свататься, - доверительно поделился он, - врачиха есть знакомая одинокая, я, когда ногу вывернул, рентген у нее делал. Она говорит: приходи, мол, дружить будем. Женщина чистая, культурная, начитанная, - он сладострастно зачмокал влажными губами, и меня передернуло, как при виде Чикатило.

Теперь я сижу и мучительно соображаю: откуда у Васьки в пакете взялась кукуруза? Надя Брень засадила ему плантацию картошкой, капустой, огурцами, помидорами, кабачком, но кукурузы не было, точно, я ведь мимо хожу. Ну, не покупал же он ее? Не иначе, с Римминого огорода...