В полутора часах езды на пароходе от Вольска расположена на левом берегу Волги самая большая немецкая колония, названная в честь императрицы Екатерины Екатеринштадтом и прозываемая в народе Баронском — от барона, переселившегося сюда с первыми колонистами. Колония эта, вследствие песчаного грунта, хотя и не имеет балаковской грязи, но по виду похожа на русское село, а по числу жителей и богатству значительно уступает Балакову.
В Екатеринштадте всего 5.000 жителей и 750 домов, и на окраинах его я встретил такие бедные домики, которых до сих пор еще не видел нигде. Екатеринштадт составляет, собственно, столицу всех немецких колоний на Волге, в нем помещается центральная школа, в которую поступают дети изо всех колоний для продолжения своего образования. В колонии этой находится три церкви: православная, лютеранская и католическая, и при каждой церкви открыто приходское училище. Всех учащихся в Баронске на 5.000 жителей считается 620 детей обоего пола, так что один учащийся приходится на 8 человек, а в Балакове один учащийся на 85 человек. В Баронске была весьма значительная хлебная пристань, но за последнее время она очень упала вследствие неурожая в Самарской губернии и обмеления Волги около самого села, так что даже на пассажирские пристани, поставленные от берега по крайней мере на 250 сажен, приходится подъезжать на лодке. Но и до сих пор в колонии находится 380 амбаров, в которых может помещаться до 5.000.000 пудов хлеба.
Всех колонистов в Самарской и Саратовской губерниях считается до 380 тысяч. Громадное большинство их не знает вовсе русского языка, и за весьма небольшими исключениями колонисты избегают сношений с русскими и живут совершенно обособленно. До последних неурожаев колонисты пользовались известным благосостоянием, но в настоящее время значительно обеднели, и многие находятся в неоплатных долгах. Я говорил со многими колонистами о положении колоний, и они все в один голос заявляли мне, что немцы в колониях очень упали и материально, и нравственно, и не знают, какое средство может вывести их из настоящего положения. Самое вредное для колоний, по мнению более дальновидных колонистов, это их отчужденность от русских и даже враждебность к ним. «От немцев мы отстали, а к русским не пристали, — говорили мне колонисты, — и, вызванные сюда обучать русских, мы ничему их не научили и сами должны теперь учиться у них». По мнению некоторых колонистов, одно только средство может помочь им — это введение обязательного обучения русскому языку, так как это сблизит их с русскими, в чем более опытные колонисты только и видят свое спасение.
Чтоб обрисовать враждебность колонистов к русским, я передам историю одной семьи, рассказанную мне колонистом. «Отец мой умер, когда мне было только двенадцать лет, — говорил мне колонист. — Я помню, как он приказывал моему дяде, умирая, отдать непременно всех его детей в русскую школу, а если не будет средств, то поместить их работниками к русским. Отец наш был очень умный человек и понимал необходимость того, чтобы мы сблизились с русскими. Но, несмотря на этот приказ покойного отца, опекуны наши отдали меня в работники к немцам. Мне это было очень обидно, я несколько ночей не мог спать и все обдумывал, как бы мне убежать к русским, и наконец убежал. Но меня поймали и вновь отдали в работу к колонисту, впрочем, ненадолго, так как я опять убежал, и на этот раз меня уже не поймали. Найти работу мне очень было нелегко. Я обошел в Балакове многих купцов, прося принять меня, но, к несчастию, попадал все на раскольников, которые с ругательством «проклятый немец» прогоняли меня. До сих пор не могу забыть жестокого отношения ко мне этих раскольников и до сих пор чувствую к раскольникам если не вражду, то, во всяком случае, и не дружбу. Затем я попал в Москву и, познакомившись с действительно русскими добрыми людьми, так полюбил их и сроднился с ними, что прервал всякие сношения с колонистами и хочу жить и умереть среди русских».
Действительно, бывший колонист этот не только говорит отлично по-русски, но сделался даже похожим на русского человека так, что я не сразу признал в нем немца. В своем магазине колонист этот держит исключительно русских приказчиков, и на вопрос мой, почему он не берет никого из немцев, он мне ответил: «Все колонисты какие-то противники (то есть ни на что нельзя согласить колонистов), грубые, и притом не знают русского языка. Я не то что не имею приказчиков из немцев, но даже ничего не продаю им, так как они так упали, что их и кредитовать нельзя».
Рассказ этот, слышанный мною из уст человека, составившего состояние себе неутомимым трудом и энергией, человека с большим здравым смыслом и вполне доброго, очень характерен и отлично рисует отношения колонистов к русским. Такие отношения к русским я встретил и среди колонистов Бессарабии, а потому приходится признать, что отношения эти зависят не от местных условий, а от немецкого характера, крайне необщительного и гордого. Но оторвется немец от своей общины, попадет среди русских, и тотчас переменяется — с него спадает вся немецкая узкость и он очень скоро сродняется с русскими привычками. Таких колонистов, переселившихся из колоний, я встречал много, и в них едва можно было узнать немецкого человека. Зашел я в Баронске в трактир и в ожидании заказанного обеда смотрел на играющих на биллиарде. Играющие при каждом ударе кием употребляли непечатные русские выражения, так что мне наконец сделалось совестно за соотечественников. Никогда и нигде не слыхал я такой ругани, а тут как нарочно забрались наши в колонию среди немцев и щеголяют скверными словами. Но каково же было мое удивление, когда играющие, бросив кии, заговорили по-немецки. Ни в манере говорить, ни в манере держать себя никак не возможно было признать их немцами, до такой степени теряют свою физиономию колонисты, имеющие частые сношения с русскими.
Все это дает право заключить, что устойчивость немца-колониста зависит главным образом от его обособленной жизни исключительно среди своих, и если б их можно было расселить пореже и небольшими колониями, то они давно бы слились с коренным населением и могли бы оказать полезное влияние. Но при настоящей скученной жизни, колонисты не приносят никакой пользы, и потому необходимо принять меры к сближению их с русскими ради обоюдной их пользы.
История немецкой колонии доказывает также, что немцы не имеют никакой колонизаторской способности. Сто тридцать лет живут они на берегу Волги, были пионерами заселения Саратовской губернии, не раз выносили набеги Орды и не приобрели в крае ни значения, ни влияния. Русские переселенцы, позднее их явившиеся на те же берега Волги, захватили все в свои руки, идя все дальше и дальше, а немецкие колонии остались все в том же положении, с теми же повозками и привычками, которые они вывезли из Германии полтора столетия тому назад. Произошло это от ограниченности колонистов или от чего другого, определить трудно, но способностями во всяком случае колонисты не отличаются.
При описании Ставрополя я говорил, как русский мужик народы называл сословиями; а здесь в Баронске колонист рассказывал мне, что у них в селе живут три нации: лютеране, католики и православные. Даже и немцев-то разделил этот колонист на две нации. «В России, — говорил мне другой колонист, — два главные языка: немецкий и русский». Насилу-насилу я ему вдолбил, что в России только один русский язык, и что русский народ собственно не только не говорит на немецком языке, но даже и не понимает его.
Но что невольно обращает на себя внимание у колонистов — это отсутствие пожаров в колониях. В то время когда русские деревни сгорают в каждые 25 лет, немецкие колонии не сгорели ни разу в течение 130 лет. Факт этот очень заинтересовал меня, и я собрал сведения о тех предосторожностях против огня, которые принимаются в колониях. Между домами установлен известный интервал, и в особенности обращено внимание на правильную постройку надворных строений; соломенные крыши допускаются только на окраинах колоний при интервале между домами двадцать и более сажен. Во время лета кухни переносятся из домов в особые летние помещения, расположенные в нескольких саженях от домов, во время же летних ветров топить печи вовсе воспрещается, и жители обязаны употреблять холодную пищу. При домах разрешается иметь сена и соломы не более одного воза, сараи же с запасом сена и соломы отнесены на далекое расстояние от колоний. Каждую субботу колонисты обязаны вывезти со своих дворов весь накопившийся навоз и сор. На пожары обязательно должны являться все жители колонии, что они в точности и исполняют. Эти меры предосторожности вместе с немецкою аккуратностью сделали пожары в колониях почти невозможными, и никто в Екатеринштадте не находит нужным страховать свои дома.
Город Саратов, чрезвычайно выросший в последние годы, имеет в настоящее время 123.410 жителей. В 1851 году в Саратове было около 40.000 жителей, так что в течение 37 лет город увеличился втрое, между тем как Самара в тот же период лет увеличилась, как я уже сообщал, в четыре с половиною раза. При сравнении городов необходимо кроме цифры населения принимать во внимание и число домов в городе, иначе может получиться совершенно фальшивое понятие о городе. Некоторые города увеличиваются исключительно привлечением крестьянского населения или мещан рабочих, в других городах, напротив, развивается главным образом купеческое сословие и привлекаются интеллигентные силы. Саратов, развитию которого содействовала по преимуществу железная дорога, бесспорно, значительно улучшился в последние двадцать лет, так что новый человек, прибывший в город, невольно поразится его приличным видом и прекрасными постройками в центральной части, но более любопытный человек, заглянув на окраины города, увидит, что Саратов вырос главным образом не в центре, а на окраинах, и не увеличением зажиточных классов, а увеличением бедноты, переселившейся в город для земледельческой или поденной работы.
В самом деле Саратов представляет в этом отношении очень оригинальное явление. В городе считается около 13.000 домов, то есть более, чем в Петербурге, на 356 домов, между тем как население его менее, чем в Петербурге, на 825.000 человек. Понятно отсюда, что главная масса саратовских домов составляют маленькие крестьянские дома в три и два окошка, принадлежащие простым земледельцам или поденщикам. Вследствие этого в Саратове, несмотря на 1.600 каменных домов, приходится на один дом девять жителей, между тем как в Петербурге приходится их 73.
В Саратов привлекали рабочих огромные запашки городской земли в количестве 80.000 десятин и увеличение работы по перегрузке товаров на построенную железную дорогу. Последнее условие было причиной привлечения и торгового класса и, как следствие, улучшения центральной части города. Постройка Царицынской железной дороги и упадок торговли в Покровской слободе, лежащей против Саратова на другом берегу Волги, совершенно остановили развитие города и уронили стоимость домов более чем на пятьдесят процентов. Так что в настоящее время Саратов заметно падает и долго не поправится, так как вырос он слишком быстро при уверенности, что дорога его долго не будет иметь конкурентов.
Но, оставляя эти неприятные стороны, Саратов вообще производит хорошее впечатление и бесспорно может считаться лучшим городом изо всех мною посещенных. Хорошее здание театра с приличною труппой, прекрасный Радищевский музей, довольно богатая библиотека и вполне приличные гостиницы — все это дает право Саратову занять видное место среди русских городов. Саратовские клубы заслуживают тоже особенного внимания и по помещению с большими залами, и по богатым библиотекам. По всему видно, что в Саратове началась широкая осмысленная жизнь, но, к сожалению, приостановилась теперь в своем развитии, и нужно только пожелать, чтоб эта остановка не была продолжительна.
Я забыл сказать, что Саратов почти весь замощен и снабжен водой. Но в водопроводном деле, как почти во всех русских городах, не обошлось без курьеза и здесь. Город подрядил устроить фонтаны, и подрядчик их устроил на многих пунктах с разными фигурами и затеями, но от проведения воды в фонтаны отказался, так как дума пропустила упомянуть об этом в контракте. Таким образом, город украшен теперь резервуарами с фигурами, но фонтанов не имеет, а фигуры за их бесполезностью теряют постепенно носы, головы, и вовсе исчезают. Понять жизнь Саратова мне не удалось, да и трудно было это сделать в шесть дней, которые я прожил в городе, тем более что городская жизнь видимо затихла и подавлена под влиянием экономических условий, и все ждут разрешения вопроса о постройке железной дороги от Покровской слободы до города Новый Узень, на которую саратовцы возлагают большие надежды как на дорогу, которая должна привлечь к ним весь хлеб известного района Самарской губернии, уходящий теперь частями по разным пристаням. Дорога эта может действительно оказать пользу и Новоузенскому уезду, лишенному путей, и Саратову, но что касается до продолжения этой дороги до Гурьева на Каспийском море, о чем также идут толки в Саратове, то я полагаю, что продолжение это совершенно бесполезно, так как ни грузы с Закаспийской дороги, ни нефтяные грузы на Гурьев идти не могут, для одной же уральской рыбы строить дорогу не стоит.
Интересно, как застраивался Саратов на окраинах. В городе всех дворовых мест 6.300, а домов построено 13.000, следовательно, в среднем по 2 дома на каждом дворовом месте, в действительности же на окраинах построено не по 2 дома на дворовом месте, а по 10 и по 15 домов. Постройка эта происходила следующим образом. Я уже говорил при описании Бузулука о продаже на лесных дворах готовых маленьких изб, такие же избы продаются в Балакове, Самаре, Сызрани, Царицыне и Саратове. Рабочие, привлеченные в Саратов новыми заработками, покупают такие домики и ставят их во время ночи на чужое дворовое место по соглашению с его владельцем, в течение следующего дня выкладывают печь и затапливают ее. Является полиция, видит вновь построенный дом и, разумеется, требует его снесения, так как постройка сделана без разрешения, но хозяин заверяет, что он давно уже живет в этом доме, дает рубль городовому, и дело кончается к обоюдному удовольствию.
Таким образом изо дня в день росли маленькие дома на окраинах города, и все дворовые места на этих окраинах застроились так тесно, что представляют серьезную опасность в случае пожара. На некоторых местах стоят теперь до 20 домов, принадлежащих 20 хозяевам.
Такое заселение не представляет никакой прочности, и дома эти, возникающие в одну ночь, так же быстро могут и исчезнуть, что неминуемо и случится, если какие-нибудь обстоятельства не поднимут экономического значения Саратова. Поэтому в таких городах, как Сызрань, Саратов и Царицын, население может легко уменьшиться, и даже очень быстро, так как наплывное население, привлеченное заработками, должно неминуемо покидать эти города при прекращении заработков. И я уже слышал, что в Саратове число жителей уменьшилось в настоящее время на 25.000 человек.
Географическое положение, занимаемое Царицыном, очень выгодное и обеспечивает за ним серьезное будущее. Царицын, как известно, лежит на изгибе Волги, приблизившем эту реку к Дону, а потому явился пунктом соединения этих двух рек при помощи Волго-Донской железной дороги, и, таким образом, составляет узел соединения Балтийского, Каспийского и Азовского морей. Хотя Царицын и лежит дальше от Москвы, чем Саратов, на 300 верст железнодорожного пути, но зато ближе к Астрахани на 400 верст водяного пути, и, кроме того, в Царицыне навигация всегда продолжается дольше, чем в Саратове, на один, а иногда и на два месяца, что представляет громадную разницу и дает Царицыну исключительное положение, которое нельзя изменить никакою тарифною политикой.
Таким образом, Царицын должен был сделаться главным отправителем грузов, идущих из Астрахани в Москву, и грузов, идущих на Азовское море, что в действительности и случилось.
Царицын пропускает чрез себя с Волги по железным дорогам Волго-Донской и Царицынской следующие грузы: до 20 миллионов пудов лесу, досок и тесу на Дон, а по направлению к Москве и далее: 12 миллионов пудов керосину, 8 миллионов пудов нефти, остатков и минерального масла, 15 миллионов пудов рыбы и 3 миллиона пудов соли, всего по обеим дорогам до 58 миллионов пудов. До развития бахмутского соляного дела соли проходило чрез Царицын гораздо более, от 8 до 10 миллионов пудов, но теперь баскунчакская соль не может продаваться далее восьмисот верст от Царицына, и за этою границей не выдерживает конкуренции.
Будущее Царицына представляется еще более интересным. Город этот естественно должен быть соединен железною дорогой с Новороссийском чрез Тихорецкую станцию Владикавказской дороги, и тогда, по всей вероятности, заменит Рыбинск для всех самарских и низовых грузов. Дорога эта, в то же время, даст выход русскому каменному углю на Волгу, так как она должна придти в соприкосновение с Доном ниже всех его порогов и мелей и, таким образом, служить продолжением этой реки, сделав ее действительно производительною и полезною для всего края. Царицыно-Тихорецкая дорога совершит большой экономический переворот на всей Волге, так как даст возможность доставлять с Волги хлеб урожая того же года прямо в незамерзающий порт Новороссийск по цене, например, из Самары не дороже 13 или 14 коп. с пуда и в срок не далее 10 дней. Чтобы выяснить все значение для хлебной торговли этой стоимости и срочности доставки, нужно только сравнить эти условия с условиями настоящей самой выгодной доставки хлеба в Петербург — ближайший порт от Самары. Фрахт из Самары до Рыбинска три-четыре года тому назад составлял 8 коп. с пуда, и хотя в настоящем году понизился до 3½ коп., но понятно, что на этой ступени он удержаться не может, и первый урожай поднимет его по крайней мере до 8 копеек. Но, желая держаться фактической почвы, я приму как средний фрахт от Самары до Рыбинска 5 коп., от Рыбинска до Петербурга 11 коп. и от Петербурга до Порта 2 коп., итого 18 коп. при сроке доставки от 20 до 30 дней. Доставка по Мариинской системе ввиду водяных пошлин и страховки должна обойтись скорее дороже, чем дешевле, а срок доставки от Самары по этой системе нужно считать в 70 дней. Если мы сопоставим 14 коп. с 18 коп. и 10 дней с 20 и 70 днями, то увидим громадное значение проектируемого пути, который только на основании этих двух условий должен дать новое движение хлебной торговле на Волге и создать большую будущность сорока миллионам десятинам чернозема, питающим левый берег Волги Самарской губернии. Но если принять во внимание, что при открытии этой дороги можно продавать за границу хлеб урожая того же года, если сосчитать проценты на капитал, которые теряют в настоящее время волжские производители хлеба, если вспомнить все неудобства доставки груза чрез Петербург на Морской канал или в Кронштадт, то мы поймем, что указанные выгоды нового пути должны быть гораздо значительнее и трудно поддаются даже исчислению, так как доставка хлеба в Новороссийск отстраняет все эти неудобства и необыкновенно облегчает процедуру настоящей сложной перевозки. Определенный мною фрахт от Самары до Новороссийска в 14 коп. слагается из следующих данных: 2½ коп. за путь из Самары до Царицына вниз по Волге (800 верст) и 11½ коп. за путь от Царицына до Новороссийска на расстоянии 700 верст; цены эти, по всей вероятности, будут еще ниже, в особенности для Волги.
Но, оставляя будущее, и в настоящее время Царицын играет большую роль в экономической жизни волжского края, и Саратов не может вынести с ним борьбы.
Это положение Царицына как перевалочного пункта отразилось, разумеется, на росте города. В 1851 году в городе было четыре или пять тысяч жителей, а в настоящее время население его увеличилось до 36.000 человек, то есть в течение 37 лет возросло почти в семь раз. Я беру нарочно 1851 год для сравнения с Самарой и Саратовом, цифры населения которых я тоже брал за тот же год. Число домов в Царицыне тоже очень велико и простирается до 5.400, из них каменных домов лишь 194, остальные же представляют крестьянские избы с тесовыми крышами вместо соломы. На каждый дом приходится, таким образом, 66 жителей, то же число, как и в Сызрани, и в действительности города эти имеют большое сходство по внешнему виду.
Царицын стоит уже в степи, за культурною чертой правого берега Волги, и ближе подходит к характеру левого берега, к Орде, как говорит на Волге народ. В Царицыне нет признаков мостовых, нет помыслов о водопроводе [водопровод начали строить в 1890 году] и на улицах полная темнота, а между тем грязь по колено и совершенный недостаток в воде для питья и пожаров. Разве это не Орда? То же Балаково с названием города и претензиями на роль не по плечу. А жаль, какое завидное положение имел бы Царицын, если бы в нем было побольше культурных людей и поменьше евреев.
В силу той же некультурности Царицына в умственном и нравственном отношениях, появились в городе мелкие евреи и свили себе здесь гнездо. Тотчас по моем приезде в Царицын я засыпан был жалобами, что евреи заполонили город, завладели всею торговлей, керосином и рыбой, и постепенно пробираются в Астрахань, чтобы завладеть там рыбными промыслами. Зная, как русский человек охотно жалуется, я, признаться, не совсем поверил нареканиям на евреев, которым достаточно показать свой нос, чтобы тотчас поднялся крик о захвате торговли и прочих ужасах. Но жалобы все дополнялись подробностями, которые придавали всему делу реальную почву, и я решился сделать экспертизу.
Но где же мне увидеть евреев и как проверить их вредную деятельность? На улицах людей не видно вовсе, ни русских, ни евреев, да и ходить по улицам в Царицыне осенью невозможно. Биржи в Царицыне вовсе нет. Но как же евреи могут быть без биржи, где-нибудь должны же они собираться — в трактире, в лавке или на дворе. Действительно, по справкам оказалось, что в Царицыне есть импровизированная биржа на станции железной дороги, в которой ежедневно собираются все местные торговцы. Биржа начинается в 12 часов и продолжается до прихода в Царицын единственного пассажирского поезда. Еду на эту биржу и нахожу целый кагал; чтобы быть верным истине, я посещаю биржу три дня подряд и пересчитываю всех входящих: изо 112 присутствовавших в вокзале до прихода поезда оказалось: 85 евреев, 25 русских и два армянина. То есть евреев было на бирже почти 79%. Кто эти евреи? Купцы первой гильдии, ремесленники? Нет, ни то, ни другое. Это в большинстве мелкие комиссионеры, но покупающие миллионы пудов и не платящие никаких торговых сборов. Но что же смотрит дума, полиция, податные инспектора? Этого я узнать не мог.
«Может быть, недавно наехали только эти евреи?» — спрашиваю я. «Нет, они здесь хозяйничают около пятнадцати лет», — отвечают мне русские торговцы. Я обратился за разъяснением моего недоразумения к циркулярам губернатора, которые трактуют, как известно, о всех предметах видимых и невидимых, но и там ничего не нашел о царицынских евреях и их нравах.
Факт существования в Царицыне еврейской колонии, таким образом, подтвердился, оставалось разъяснить, приносит ли она вред или пользу.
Евреи, состоя в сношениях со всем миром и получая ежедневно отовсюду сведения, гораздо лучше местных людей понимают положение рынка и потому лучше могут пользоваться всеми колебаниями цен. С другой стороны, собравшись в Царицыне в большом числе, они перехватывают с поездов всех покупателей, заговаривают их и прямо не допускают до производителей. Таким образом, имея всегда несколько партий керосина и рыбы и владея всеми покупателями, евреи только и продают свой товар, а русские не могут продать иначе, как чрез евреев или самим евреям. Понятно, что при такой постановке дела евреи только и пользуются возвышением цен, а сами покупают по самым низким ценам и даже нарочно для этого роняют цены, прекращая на время покупки по общему сговору. Кроме того, евреи входят в стачку с доверителями русских производителей и, предвидя повышение цены, покупают большую партию товара и затем продают ее по высоким ценам, пользуясь всею разницей. Мне рассказывали, что такие фиктивные запродажи разным Мошкам практиковались в широких размерах в особенности на рыбе, и не одну фирму пустили такими запродажами в трубу. Покупателей своих евреи тоже обманывают. Керосин большею частью поручают покупать по существующей цене, цена же колеблется здесь постоянно, и евреи, пользуясь незнанием своего доверителя, покупают керосин по самой дешевой цене, а сделку заключают задним числом по самой высокой цене и разницу кладут в карман. На соль евреи долго не обращали внимания, но вдруг забегали, как муравьи, с предложениями купить всю наличную соль по существовавшей цене 9 коп. Никто не понимал, что это значило, но из боязни быть обманутыми доверенные от продажи соли отказались. Тогда евреи бросились опутывать хозяев в Петербурге и Москве, заверяя, что доверенные действуют против их интересов и т. д. Что же оказалось в результате? Чрез некоторое время цена на соль вдруг поднялась до 12 к. и, продержавшись на этом уровне несколько недель, снова упала до прежней нормы. Возвышение это произошло вследствие приказа министра отправить все вагоны под уголь, и потому отправка бахмутской соли прекратилась. Евреи получили об этом сведения и хотели скупить всю соль в Царицыне. Я рассказываю более крупные факты, но мелкие встречаются каждый день, так как еврейской изобретательности нет пределов. Стоит только посмотреть на евреев при получении писем на почте, чтобы понять, что они постоянно строят новые комбинации и придумывают новые обманы. Прямо с железной дороги, поймав в сети прибывших покупателей, отправляются они на почту и немедленно там же получают письма, там же читают их, обсуждают кагалом и, постановив решения, тотчас же отвечают. Что вы сделаете против такой страшной кагальной силы, действующей с такою страстностью, как будто отечество в опасности. Но почему же не жалуется никто на незаконное проживание евреев в Царицыне? — могут спросить меня. А потому никто не жалуется, что боятся; многие позапутались с евреями, многие вкусили плода от древа познания добра и зла, а остальные боятся остаться без дела и продаж. Почему администрация или, вернее, полиция ничего не делает — это не входит в область моих исследований.
Постройка домов в Царицыне происходила по той же системе, как и в Саратове, так как и здесь большинство населения составляют рабочие, пришедшие на заработки и осевшие в городе. Здесь мне пришлось проверить явление, подмеченное мною в Саратове, и вновь убедиться, что для уяснения физиономии города необходимо всегда брать во внимание число жителей и число домов ими обитаемых.
КОНЕЦ
Оценили 3 человека
5 кармы