читал я и другую историю от троцкиста

про аккуратно зашитую ветхую бахрому на рукавах пиджака и на брюках Ильича, но история от Молотова не менее интересна

ПРОТЕРТЫЕ БОТИНКИ ИЛЬИЧА

В беседе с писателем Феликсом Чуевым бывший глава Совнаркома Вячеслав Молотов рассказывал:

"Мне до сих пор почему-то запомнилось, в голове сидит, даже представляю натурально, как Ленин провозглашает Советскую власть. Я был позади трибуны... И мне почему-то помнится, что Ленин, обращаясь к аудитории, к залу стоял, и одна нога у него была приподнята - имел он такую привычку, когда выступал, - и видна была подошва, и я заметил, что она протёрта. Форма дырки даже отпечаталась в голове..." Молотов так увлёкся своим рассказом, что стал рисовать на бумаге форму дырки на ленинском ботинке. Потом показал Чуеву получившийся рисунок: "Вот примерно такая штука протёртая. Но есть там вторая стелька. Вторая стелька ещё сохранилась, а нижняя подмётка протёрта. Даже форму подошвы запомнил..."

Интересно, почему экс-главе правительства СССР, многое за свою жизнь пережившему и повидавшему, спустя добрых полвека с лишним из исторической сцены провозглашения Советской власти запомнился такой вроде бы ничтожный пустяк - форма дырки на ботинке В. И. Ульянова? Может быть, потому, что это был совсем не пустяк? Ведь не один Владимир Ильич, а все люди, пришедшие к власти в Октябре 1917 года (или, по крайней мере, их основная часть, костяк), очень строго ограничивали себя в личных благах. И это была для них отнюдь не случайная черта, а коренное, фундаментальное свойство.

Что революционер-подпольщик Владимир Ульянов, пришедший в Смольный в парике и со сбритыми бородой и усами, носил дырявые ботинки - это совсем не удивительно. Но ведь такой же скромной его обувь оставалась и позднее, когда власть уже давно и прочно была в руках его соратников. В 1921 году один из слушателей речи Владимира Ильича заметил на правом его ботинке аккуратную заплатку возле мизинца...

Когда Ленину предлагали как-то улучшить его быт, он обычно отвечал риторическим вопросом: "Что сказали бы об этом рабочие?". Лидия Фотиева вспоминала такой случай после революции: "У него [Ленина] мёрзли ноги в кабинете, и он попросил дать ему войлок под ноги. Войлок достали... Но позже удалось достать шкуру белого медведя. Большую, роскошную шкуру расстелили под письменным столом и креслом и были рады: и красиво и тепло будет Владимиру Ильичу. Но, придя в кабинет и увидев эту обновку, Владимир Ильич рассердился. Он сказал: "В нашей разорённой, полунищей стране такая роскошь недопустима". Пришлось убрать шкуру и водворить на её место войлок". Другая похожая история: в декабре 1921 года, после смены истопников, в квартире Ульяновых по ошибке не топили целых девять дней. Ленин не жаловался, сидел дома, закутавшись шалью жены, и говорил своим домашним: "В Москве топливный кризис, ничего не поделаешь, не мы одни, а многие переживают этот недостаток". "Ох уж эти большевики, - шутил Ленин по поводу нехватки дров, - послал их бог на нашу голову".

Ещё раз стоит подчеркнуть: бытовая скромность и самоограничение были не личными качествами одного человека, таково было общее свойство всей революционной "элиты", если выражаться современным языком. Илья Эренбург в романе "День второй" так рисовал портрет типичного представителя этой социальной группы, большевика Шора:

"Его послали в Лондон: продавать лес. Он встретился с крупным английским инженером. Англичанин спросил Шора: "Как вы работаете в столь мизерных условиях? Я читал, что в России редко у кого из специалистов ванна, не говоря уж об автомобиле. Может быть, вы мне скажете, сколько у вас зарабатывает такой специалист, как вы?" Шор поглядел на англичанина, и в глазах Шора показалось глубокое веселье. Он ответил: "Это называется - партмаксимум. Ерунда! Меньше, чем этот швейцар. Может быть, как дипломат, я должен говорить иначе. Но по-моему, правда куда лучше. У меня, например, нет машины. Иногда я жду трамвая полчаса и, не дождавшись, иду пешком. Мыться приходится в бане: два часа потеряны. Наша страна ещё очень бедная. Вы меня спрашиваете, сколько я получаю. Я мог бы вам ответить: столько-то - в рублях. Перевести на фунты трудней. Но и не в этом дело. Я получаю радость. А сколько, по-вашему, стоит настоящая радость - ну, хотя бы в фунтах?.." Англичанин вежливо улыбнулся."

Может быть, главный переворот 25 октября 1917 года в том и заключался, что на место государевых слуг в шитых золотом мундирах, усыпанных драгоценными орденами, пришли люди в бедной одежде и протёртой до дыр обуви? И, разумеется, с соответствующей психологией, системой ценностей, в которой личные блага и личное богатство занимали не первое, не второе и даже не десятое место. А ордена, медали, чины, звания и пр. и пр. поначалу вообще никакого места не занимали.

Cоветская "История дипломатии" издания 1945 года описывала такой поучительный эпизод: посол Испании в конце 1917 года оказал некоторую любезность молодой Советской республике. "Накануне его отъезда из Петрограда в Наркоминдел явился секретарь испанского посольства и намекнул, что за такую услугу... обычно полагается орден. Сотрудники Наркоминдела подошли к шкафу, вытащили кучу орденов... и высыпали на стол. "Выбирайте любой", - заявили они испанскому дипломату. Поражённый испанец ретировался".

Нынешняя российская "сколенвстающая" элита составляет разительную противоположность революционерам, взявшим власть 96 лет назад. Это люди, для которых личные блага - всё, всё остальное - ничто. И не случайно современная Россия порадовала (а скорее - повеселила) остальной мир такими позорными "рекордами", как самая большая в мире частная яхта, самый большой в мире частный самолёт и самое большое имущественное расслоение в обществе.

Откуда же взялся тот огромный заряд энергии, который полвека после революции позволял стране выигрывать войны, строить промышленность, развивать науку и запускать космические корабли? Ведь в 1917 году революционеры, тем более одни большевики, составляли ничтожную горстку среди 150-миллионного российского моря. Как говорил в 1922 году В. И. Ульянов, "есть маленькая, ничтожная кучка людей, называющая себя партией. Это ничтожное зёрнышко поставило себе задачей, а именно переделать всё, и оно переделало". Может быть, такой заряд энергии во многом был создан благодаря тому, что эта горстка людей отказалась от большинства личных благ во имя дела, в которое искренне верила?

Можно сказать по-простому: такая задача - "переделать всё" - требовала огромного исторического усилия, предельного напряжения всех сил. А откуда было бы взяться этому усилию, если бы вся энергия руководящего слоя общества изначально рассосалась бы на обрастание личными благами? Вот ведь какой исторический парадокс образуется - дырявые, а позднее заплатанные ботинки главы Советского правительства предвосхищали превращение отсталой России в мировую сверхдержаву. А что предвещают драгоценные часы, поблескивающие сейчас на запястьях нынешних "первых лиц" государства, духовных и светских? Вот в чём вопрос.

кстати, а внук Молотова Никонов, что исправно служит путинской власти, читал эти воспоминания деда?