Ложь о том, что де «революция украла у России военную победу»

О состоянии Русской армии в 1917 году

В событиях Февраля 1917 года, приведших к падению монархии в России, армия, как известно, активно участвовала. Ныне же официальные СМИ утверждают, что к началу 1917 года Россия стояла-де на пороге победы и была готова даже чуть ли не взять Берлин. Давайте посмотрим на состояние Русской армии тех дней глазами видных политических и военных деятелей тогдашней России.

Каким Верховным был царь

Ныне активно муссируются утверждения, будто принятие царём в августе 1915 года поста Верховного главнокомандующего привело к крупным победам Русской армии. К подобному утверждению подводит и выставка, посвящённая истории России тех лет, экспонировавшаяся в здании Манежа и ныне находящаяся в 57-м павильоне ВДНХ. Вот что свидетельствует по этому поводу последний царский министр торговли и промышленности В.Н. Шаховской: это известие «глубоко потрясло всех министров... Все как один считали это решение гибельным и для династии и для России».

Несколько дней спустя в Царском Селе на заседании Совета Министров «всеми министрами высказаны мнения о крайне опасных последствиях его решения. Все, кроме главы правительства И.Л. Горемыкина, просили царя не приводить в исполнение его намерения» занять пост Верховного главнокомандующего». На это Николай II лишь ответил: «Я остаюсь при своём решении!» На следующий день министры собрались вновь (уже без царя) и подтвердили своё мнение, о чём написали царю письмо с просьбой не занимать уже названный пост. В середине сентября Николай вызвал всех министров в Ставку в Могилёв и сообщил, что ознакомился с их письмом, остался им недоволен и своего решения не изменил.

Председатель IV Государственной думы М.В. Родзянко также просил царя не возлагать на себя функции Верховного главнокомандующего. Великий князь Александр Михайлович, адмирал, шеф императорского военно-воздушного флота, двоюродный дядя царя, так характеризовал полководческие способности царя: «Докладывая государю об успехах нашей авиации и наших возможностях бороться с налётами немцев, я замечал, что он только и думает о том, когда же я наконец оставлю его в покое». Вот вам и умелый военачальник, в чём нас ныне усиленно убеждают! Служивший в те дни в Ставке штабс-капитан М.К. Лемке 7 января 1916 года записал в своём дневнике: «Алексеев (генерал от инфантерии, начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего. — В.Р.) заметно начинает разочаровываться в царе как Верховном главнокомандующем».

А вот ещё заслуживающие внимания мнения о царе как полководце. М.Д. Бонч-Бруевич (тогда генерал-майор, начальник штаба Северного фронта) приводит такой эпизод, относящийся к середине февраля 1916 года. Генерал участвовал в совещании, рассматривавшем план операции фронта. В том совещании участвовал и царь. Последний сидел при этом со скучающим видом и даже не открыл прений по обсуждавшимся вопросам. Бонч-Бруевич добавляет, что точно так же царь вёл себя и на всех других подобных совещаниях. Из всего вышесказанного и из других личных наблюдений генерал сделал вывод: «Царь явно не годился для... роли верховного вождя русских армий, и это понимали даже те, кто... считал себя до конца преданным монархии». Командовавший Юго-Западным фронтом генерал А.А. Брусилов вспоминал, что в середине декабря 1916 года на Военном совете в Ставке царь был рассеян, постоянно зевал и не участвовал в обсуждении. На следующий день совет был продолжен. Не дождавшись его завершения, Николай II уехал в Царское Село.

А вот какой показательный факт сообщает начальник канцелярии министерства императорского двора генерал-лейтенант А.А. Мосолов. 14 марта 1917 года (по новому стилю) он беседовал с царём. При этом последний сказал Мосолову: «Мне говорят, что армия за меня». На это Мосолов ответил: «Я видел войска вне присутствия Вашего Величества, и это именно заставило меня сказать Вам ... те слова, за которые Вы изволили разгневаться», то есть, что «армия не за Вас и есть опасность династии». Вот так Верховный знал истинное положение армии, так им интересовался и так реагировал на сообщавшуюся ему правдивую об этом информацию!

Председатель Петроградского комитета Союза городов В.А. Оболенский также указывал, что смена Верховного главнокомандующего «ставила под угрозу общественную помощь армии», и добавлял: «С переездом государя в Ставку на армию распространялось влияние императрицы и подозрительных людей, её окружавших».

В заключение предоставим слово и отъявленным монархистам тех дней. Печально известный В.М. Пуришкевич прямо говорит: «Я... наблюдал день ото дня упадок авторитета и обаяния царского имени в воинских частях… не только в офицерской, но и в толще солдатской среды». «Соратник» Пуришкевича по убийству Распутина, Ф.Ф. Юсупов, с негодованием констатирует, что принятие царём на себя функций Верховного главнокомандующего «общество встретило.., в общем, враждебно», так как «ни для кого не было секретом, что сделалось всё под давлением ...Распутина... Не спросясь «старца», не принималось ни одно военное решение».

По мнению Юсупова, к концу 1916 года «дела на фронте шли всё хуже». Последнее замечание особенно интересно в свете нынешних утверждений, что к началу 1917 года Россия стояла на пороге своей близкой и неизбежной победы в войне, чему-де помешали лишь Февральская революция и свержение монархии, а затем большевики.

Как снабжалась армия

Теперь поговорим о состоянии вооружения и боеприпасов Русской армии рассматриваемого периода. Начальник Главного артиллерийского управления генерал-лейтенант А.А. Маниковский свидетельствовал, что боевого снабжения, заготовленного в мирное время, хватило лишь на первые четыре месяца войны. Указав на полную дезорганизацию и беспорядок в боевом снабжении, он отмечал, что в 1916 году «резко обозначилось неизбежное падение производства, грозящее катастрофой». А 18 октября того же года он констатировал: «Всё идёт хуже и притом в такой степени хуже, что просто жутко становится за будущее». 8 января 1917 года он ещё более категоричен: «Всё складывается катастрофично... Заводы (боеприпасов. — В.Р.) не получают металла, руды, угля, нефти». С ним соглашается член Особого совещания по обороне Б.А. Энгельгардт, указывая, что уже во второй половине 1915 года фронт испытывал нехватку оружия и боеприпасов.

Начальник Управления полевого инспектора артиллерии при Верховном главнокомандующем, председатель комиссии по организации тяжёлой артиллерии особого назначения генерал-майор Г.З. Барсуков отмечал нехватку зениток: их было меньше даже минимального количества, считавшегося необходимым. Он добавлял, что не хватало и артиллерии в целом. На «печальное состояние нашего вооружения» указывал и министр иностранных дел С.Д. Сазонов. На нехватку оружия и боеприпасов указывал и командующий Юго-Западным фронтом генерал А.А. Брусилов.

Председатель IV Государственной думы М.В. Родзянко также говорил о нехватке вооружения и видел причину недостатков снабжения армии артиллерией в интригах великого князя Сергея Михайловича, генерал- инспектора артиллерии при Верховном главнокомандующем. Он приводил весьма показательный и поразительный факт, свидетелем которого стал весной 1915 года в Галиции: атаки врага приходилось отбивать… камнями.

Имея в виду середину 1916 года, Родзянко отмечает: «Запасные батальоны... были плохо обставлены в материальном отношении... и даже оружии». В целом он делал вывод: «Армия сражалась тогда почти голыми руками».

Сам царь в письме жене от 17 июня 1916 года признавал нехватку снарядов. Подобная запись появилась 30 июня того же года и в его дневнике. Наконец, приведу свидетельства посла Англии в России Дж. Бьюкенена. 5 (18) февраля 1917 года Бьюкенен сообщал в МИД Англии, что многие военные заводы в России закрыты из-за нехватки сырья и топлива.

А вот как обстояло в Русской армии в те дни дело с обмундированием, питанием, медицинским обеспечением. Брусилов признавал, что вверенные ему войска Юго-Западного фронта испытывали нехватку одежды, обуви, снаряжения, продовольствия. Генерал сообщал, что по итогам Военного совета в Ставке в декабре 1916 года стало ясно, что в дальнейшем снабжение армии продовольствием должно значительно ухудшиться. Зимой 1916/ 1917 года многие солдаты доезжали до фронта разутыми и раздетыми. Хлеба в день солдат стал получать не три, как это было ранее, а два фунта, мяса не фунт, а 0,75 фунта.

Член инженерного совета министерства путей сообщения Ю.В. Ломоносов докладывал, что в начале 1917 года Румынский фронт получил 60% необходимого ему продовольствия, а его отдельные части — даже 20%. Это вынуждало солдат есть дохлых лошадей. Из-за плохого состояния железных дорог этого фронта «пришлось приостановить движение санитарных поездов и отправлять раненых в товарных вагонах», из-за чего «смертность была ужасна... Многие при 20-градусных морозах просто замерзали в неотопленных вагонах».

С ним соглашался лидер партии кадетов П.Н. Милюков. Он указывал, что в армии «отсутствовали самые необходимые медикаменты, раненых сваливали прямо на пол товарных вагонов и без медицинского присмотра, из-за чего они сотнями умирали в поездах; плохо было с... подвозом продовольствия на фронт».

Вернувшийся с Румынского фронта в начале ноября 1916 года Пуришкевич говорил, что увиденное им там состояние армии не удовлетворяло «самым минимальным запросам продовольственного, военного, санитарного и перевязочного характера наших армий, которые нуждались, живя в полуодетом, полуобутом и полуголодном состоянии».

О моральном разложении армии

В.Н. Шаховской признавал, что ещё в 1915—1916 годах «в войсках уже было недовольство правительством, которое, в их глазах, являлось единственным виновником всех неудач и всех недостатков снабжения». Командир 28-го армейского корпуса, который располагался тогда в районе Западной Двины, генерал В.А. Слюсаренко свидетельствовал, что в конце 1916 года «у всех была одна дума: «Долой войну, домой!» Заместитель министра внутренних дел генерал от инфантерии П.Г. Курлов так характеризовал состояние армии конца 1916 года: «Особенно распространялись среди... воинов мысли о ненужности войны». В начале 1917 года департамент полиции направил на юг России для выявления настроения армии жандармского полковника. По возвращении он докладывал: «Армия подготовлена к мысли о дворцовом перевороте».

А.А. Брусилов отмечал, что зимой 1916/1917 года все прибывавшие на Юго-Западный фронт говорили о необходимости ответственного перед Государственной думой правительства, и заключал: «Можно сказать, что к февралю 1917 года вся армия... была подготовлена к революции».

А.Ф. Керенский подтверждал: «Процесс окончательного развала наших вооружённых сил пришёлся на осень 1916 года. К январю следующего года сложилась в высшей степени критическая ситуация... Армия неотвратимо утрачивала боеспособность». Как бы заранее предвидя последующие заявления, будто это революция погубила Русскую армию, он констатировал: «Утверждающие, будто бы русскую армию сгубила революция... совершенно искажают факты». И добавлял, что к середине 1917 года против бастовавших рабочих можно было привлечь «только самые надёжные части резервных гвардейских батальонов».

Поэтому министр внутренних дел А.В. Протопопов даже убедил царя с этой целью отозвать с фронта несколько надёжных гвардейских полков. Показательно и то, что они, вопреки царскому приказу (!), отказались покинуть фронт.

Родзянко вспоминал беседу с прибывшим в феврале 1917 года в столицу командиром Уссурийской конной дивизии (Румынский фронт) генерал-майором А.М. Крымовым. Тот заявил: «Армия ... может просто покинуть окопы и поле сражения» уже нынешней зимой. Кстати, в ходе этой беседы Крымов предупредил: «В армии, в солдатском составе, растёт недовольство к офицерству вообще и начальству в частности, и, таким образом, армия постепенно разлагается и дисциплине грозит полный упадок». Ссылаясь на эту беседу, М.В. Родзянко потом заявлял, что «почва для окончательного разложения армии имелась налицо ещё задолго до переворота».

Генерал-квартирмейстер Ставки Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант А.С. Лукомский указывал, что ещё к концу лета 1916 года ухудшился моральный климат прибывавшего на фронт пополнения, а к осени в некоторых находившихся на фронте корпусах были открыты случаи пропаганды против командного состава и невыполнения боевых приказов. А исполнявший должность начальника штаба Северного фронта генерал Ю.Н. Данилов отмечал, что в 1916 году солдаты воевать не хотели: «Земля» и «мир» — вот две затаённые мечты, прожигавшие, подобно калёному железу, всё существо солдата-крестьянина... Мир и притом мир немедленный».

Показательно, что накануне революции генерал Алексеев прямо сказал царю: «В войсках растёт оппозиция». А великий князь Александр Михайлович, оценивая к февралю 1917 года состояние столичного гарнизона, признавал: «Гарнизон столицы, конечно, был слишком ненадёжной опорой в случае серьёзных беспорядков».

Одним из ярких проявлений разложения якобы победоносной Русской армии было массовое дезертирство.

Так, Б.А. Энгельгардт признавал, что ещё во второй половине 1915 года «рос протест, очень болезненно отражавшийся на состоянии вооружённых сил, росло дезертирство». А.А. Брусилов сообщал, что прибывшее на фронт зимой 1916/1917 года пополнение было уже распропагандировано. М.В. Родзянко также подтверждал, что в середине 1916 года дезертирство ещё по дороге на фронт достигало 25%. Он замечал: «Брожение в армии началось на почве недовольства высшим командным составом».

А вот свидетельство командира одного из корпусов Юго-Западного фронта, печально известного барона П.Н. Врангеля: в конце 1916 года «пополнения несли с собой совсем иной (не боевой. — В.Р.) дух... Они неохотно шли на войну и жаждали мира. В последних боях сплошь и рядом наблюдались случаи «самострелов», пальцевые ранения с целью отправки в тыл стали особенно часты».

Генерал Данилов, оценивая положение в армии ещё 1916 года, признавал: «Разразилось дезертирство с фронта и по пути на фронт... в столь значительных размерах, что бывали случаи исчезновения всего перевозившегося состава; к месту назначения прибывали только начальствующие лица разбежавшегося эшелона». А командовавший Северным фронтом генерал от инфантерии Н.В. Рузский на совещании командующих фронтами Русской армии сообщил, что войска его фронта распропагандированы. Его заявление подтвердил и А.А. Брусилов: прибывшее на Юго-Западный фронт из Рижского района пополнение небоеспособно и отказывается идти в атаку.

А.Ф. Керенский так обрисовал положение в армии в январе 1917 года: в ней «не прекращались... бунты, ... началось непрерывное дезертирство из армии... В январе 1917 года насчитывалось миллион двести тысяч дезертиров, и их число постоянно росло. В армии шла самовольная демобилизация. Высшее командование было бессильно остановить разбегавшихся по домам солдат... Целые роты отказывались сражаться... Солдаты то и дело покидали траншеи, братались с немцами... В тылу отсутствие дисциплины чувствовалось ещё сильнее». Неужели эта красноречивая характеристика не заставляет задуматься: как может побеждать армия, если в ней повсеместно творится такое?!

Что представлял собой командный состав

Бывший всю войну начальником морского управления Ставки капитан 1 ранга А.Д. Бубнов заключал, что «личный состав в целом не был способен и не смог обрести в себе достаточно воли и мужества». А.С. Лукомский вспоминал, что осенью 1916 года «очень многие, даже георгиевские кавалеры, старались устроиться где-нибудь в тылу на более спокойных местах, а не оставаться на зиму в окопах».

П.Н. Врангель признавал, что прибывавшие на фронт в конце 1916 года офицеры «быстро падали духом, тяготились войной и совершенно неспособны были поднять и поддерживать дух своих солдат». А.А. Брусилов указывал, что зимой 1916/1917 года офицеры «были настроены по отношению к правительству в высшей степени враждебно. Везде, не стесняясь, говорили, что… совершенно необходимо установить ответственное (перед Государственной думой. — В.Р.) министерство».

Интересны свидетельства тогдашнего военного атташе Англии в России генерал-майора А. Нокса. 3 января 1917 года он записал в своём дневнике, что русские «офицеры начали открыто обсуждать царскую семью даже в беседе с иностранцами в такой манере, в какой это было бы невозможно ещё несколько недель назад». В дневнике отмечалось, что в день открытия заседаний Государственной думы 25 января из Новгорода в столицу был вызван гвардейский кавалерийский полк. Узнав об этом, «многие офицеры подавали рапорты с просьбой лучше отправить их на фронт, чем подвергать риску действовать в Петрограде в защиту правительства».

В середине января 1917 года и.о. начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант В.И. Гурко получил приказ царя пополнить столичный гарнизон в первую очередь гвардейскими частями. Но Гурко прислал лишь гвардейский флотский экипаж. А главный начальник столичного военного округа генерал-лейтенант С.С. Хабалов заявил, что для всех вызванных нет мест в казармах города.

Накануне Февральской революции министр внутренних дел А.Д. Протопопов докладывал царю: революционно настроен высший и низший командный состав гарнизона, и даже офицеры Генерального штаба полевели. Дворцовый комендант генерал-майор В.Н. Воейков отмечал, что в конце 1916 года агитация за заговор против царя имели результатом «развращение командного элемента армии, в то время преимущественно состоявшего из офицеров генерального штаба».

Итак, командный состав армии был настроен весьма критически в отношении царизма, он не горел желанием защищать его ни от внутреннего, ни от внешнего врага.

А в завершение разговора о взаимовлиянии войны и революции приведём высказывание командира 28-го армейского корпуса генерал-майора П.И. Залесского: «К концу 1916 и началу 1917 года… не было никаких ясных и твёрдых оснований для оптимизма… Неспособность русских властей дать надлежащую силу русскому фронту становилась вне сомнений».

Валерий РЫБАЛКИН. Кандидат исторических наук, доцент кафедры исторических, философских и социальных наук Московской государственной академии физической культуры.

 Источник